class="p1">В сенях грохнула дверь и затопотали сапоги. Коридор наполнился типично солдатским духом: деготь, портупеи, ружейное масло. Солдат было двое, оба в пехотных мундирах. За ними вошел полковник Рахманов, распространяя дух кельнской воды. При виде Мурина он на миг смутился. Затем лицо его снова замкнулось. Мурин отдал честь по форме.
— Доброе утро, ротмистр, — заговорил Рахманов по-французски; при звуках непонятной им речи солдаты тут же сделали оловянные глаза. — Мне очень жаль, что так все вышло с вашим приятелем… и нашим сослуживцем.
— Простите, не имею понятия… Что вышло?
Полковник Рахманов дернул желваками.
— Великий князь… командующий гвардией… лично отдал приказ перевести корнета под строгий арест.
Мурин сузил глаза и язвительно бросил:
— А, понял. Назидание другим.
— Назидание другим, — сухо и строго подтвердил полковник Рахманов. — Это дело должно остудить другие буйные головы. Война войной, но человекоубийство и всякое буйство должны быть оставлены на поле боя. Если меры не принять решительно, вы сами знаете, ротмистр, каковы могут быть последствия.
— Не знаю. Каковы?
— Не будьте желторотым юнцом, ротмистр. Вы боевой офицер.
Он сделал глазами знак солдатам. Мурин с ужасом увидел, что в руках один держал кандалы.
— Вы собираетесь его оковать? Дворянина? Офицера?
— Таковы правила. Великий князь приказал перевезти преступника в каземат.
— В каземат! Гляжу, вы уже записали его в преступники! — крикнул Мурин.
— Он сам сделал себя преступником.
— А дознание?
— Корнет был найден пьяным, как свинья, подле убитой им женщины. На глазах многих свидетелей. Какое еще дознание вам требуется, господин ротмистр?
И коротко приказал по-русски:
— Смирно. Вольно. Свободны.
Мурин подхватил узел и, кренясь набок, вышел вон, сердце его бешено колотилось.
— Ваше благородие. — У ворот тотчас подскочил к нему молодой человек со сложенным листком в протянутой руке. По собранности всей фигуры и забрызганным сапогам Мурин с одного взгляда признал в нем посыльного.
Он взял листок. Он был запечатан. Мурин узнал на воске оттиск брата. Опять? Что за срочность у Ипполита?
— Его сиятельство изволили передать вам срочно. В гостинице я вас не застал. Там сказали, что вы изволили ехать сюда.
Мурин вспомнил фигуру швейцара, что маячила у подъезда гостиницы, когда он отъезжал.
— Все-то они, гляжу, знают, — пробормотал он, не слишком довольный такой осведомленностью. «Всюду-то нос свой поганый суют». Ему тотчас же захотелось сменить номер у Демута на нечто более скромное — и конфиденциальное.
Он торопливо сорвал восковой пятачок и пробежал глазами послание. На сей раз Ипполит был суровей. «Жду тебя у себя, не медли. Это очень важно. Ипполит».
Чернила начали оплывать. В воздухе висела морось. Мурин поспешно свернул и убрал записку. Очертания крепости терялись в тумане, который наполз с реки с той быстротой, что свойственна петербургскому туману. Мурину стало зябко. Посыльный топтался рядом, на учтивом расстоянии:
— Изволите ли передать ответ или сообщить, что ответа не будет?
— Нет необходимости ни в том ни в другом. Я сам отправляюсь к его сиятельству.
Он дал на чай посыльному. Влез в коляску:
— На Морскую. Дом Одоевских.
Ипполит жил там, где жили все сильные мира сего, если только не владели собственным особняком. Настолько богат Ипполит еще не был: все только впереди. Андриан кивнул, и рысак стрелой полетел через Неву, противоположный берег которой терялся в тумане и, казалось, исчез навсегда. Мурин упрятал нос в воротник шинели и мрачно глядел на молочное марево вокруг. «И все в этом деле Прошина — вот такой же туман!» — невольно думалось ему.
Был тот час, когда светские люди еще спали глубоким сном, заявившись домой под утро. Ипполит исполнял все светские обязанности, которые возлагало на него его высокое положение, но, видимо, организм его обладал особой прочностью и довольствовался коротким сном. Ипполит был выбрит, причесан, одет, но вместе с тем — свеж и полон энергии. Даже какого-то нервического нетерпения: он недвижно сидел в кресле с книгой, нога на ногу, но ступня в лакированной туфле тряслась, точно на нее действовали силы животного магнетизма.
— Наконец-то! — вскочил он, захлопнув и положив книгу на подлокотник, когда лакей провел Матвея в гостиную. И тут же распорядился: — Передай, чтобы подавали экипаж. Я выезжаю тотчас.
Лакей с поклоном затворил двери.
— Тебя нелегко поймать утром! — упрекнул Ипполит, смягчая тон улыбкой.
— Извини, из-за меня ты, похоже, опаздываешь.
— Пустяки. Знаешь, как говорят, начальство не опаздывает, начальство задерживается. Тем не менее шутки в сторону. Мне необходимо было с тобой поговорить.
Ипполит со значительным видом скроил озабоченную гримасу: брови вместе, губы сжаты. Точно собирался резать брату и вторую, здоровую ногу. Матвей попытался ответить беззаботно, но вышло напряженно; хоть он и не знал, в чем дело, озабоченность Ипполита заразила его:
— И вот он я.
Такие люди, как Ипполит, не беспокоятся зря.
— Что ж, ходить вокруг да около ни к чему.
— Так, — потянул Матвей.
— Тобой недовольны.
— Ты?
— Я люблю тебя всегда, — отмахнулся Ипполит. — Хоть весь мир встанет на дыбы. Но, пожалуй, что и я недоволен тоже, только в другом смысле. Скажем так. Некое лицо.
— Некое лицо сообщило тебе о своем недовольстве — мною?!
Ипполит наклонил породистую голову и поправил:
— Это лицо не сообщает. Это тот тип, что англичане называют «джентльмен». Оно дало мне понять, что недовольно.
— Какое лицо?
Ипполит чуть закатил глаза:
— Ты это в самом деле?
Глаза Матвея сузились. «Ясно. Значит, либо великий князь. Либо выше. Сам государь». Вслух он спросил только:
— И чем же оно недовольно в моей персоне?
— С твоей персоной все благополучно. Не всё — с тем, что твоя персона делает.
Матвей сплел руки на груди:
— Что же я такого делаю?
— Ты знаешь. Брось это.
— Это? Это — что? — Мурин начинал беситься.
— Брось. Просто оставь это дело. Оно крайне дурно пахнет.
Матвей кивнул.
— Только ради этого ты гонялся за мной по всему городу.
Он расплел руки и сделал шаг к двери. Ипполит снова нахмурился:
— Я бы просил тебя высказать более ясный ответ.
— Изволь. Ты мне передал, что это… лицо — недовольно. Я уловил. Вот и все.
— Иными словами, ты не прекратишь свои расспросы?
— Иными словами, не прекращу.
— Чего ты этим добиваешься? Дразнить гусей? Восстановить против себя мнение… — Опытный царедворец Ипполит затормозил вовремя, перековал на скаку: — …общества?
— Ипполит, при чем здесь чье-то мнение. Или гуси. Или я сам. Дело не во мне. И даже не в этом дураке Прошине.
— Я не говорил про Прошина!
— Ах, оставь, — поморщился Матвей. — Ты не говорил, это я — говорю. И говорю не о нем, а
