сейчас можно выехать из Москвы. Бросаться немедленно вдогонку не имело смысла – уехать далеко у Шольца все равно не получится. Мурин желал припереть негодяя к стенке и добиться его признания. А для этого нужны были неоспоримые доказательства. Раздобыть их он мог только здесь, в Москве.
– Вы считаете? – рассеянно бросил он, занятый своими расчетами.
– О, оставаться в Москве в это страшное, страшное время, бр-р-р-р. Но и покинуть Москву с одним саквояжем и корзиной, мыкаться по трактирам и съемным углам, тревожась об оставленной собственности и не зная, что вас ждет и как поступить – то ли ожидать, что вернетесь в Москву, то ли обрубить концы и начать с чистой страницы в каком-то другом городе, ох, сударь, это ничуть не легче. Тем более если вы женщина. И все же – вот она я, перед вами. Бодра и весела. Едва дошла весть, что наши войска заняли город, я тотчас поспешила обратно.
Мурин вопросительно покосился на нее:
– Под «вашими» войсками вы подразумеваете…
Но она не смутилась:
– Конечно, вас! Ах вы шалунишка. Сказали тоже… Как вы могли даже подумать иное? Я москвичка, прежде всего.
– Прошу простить, в моей голове ни единой мысли, а ум оцепенел от восхищения вашей смелостью.
– Я вас прощу. Но ради этого…
– Мне придется заказать не менее дюжины рубашек.
– Угадали.
Теперь у сгоревшей лавки была владелица, да еще такая энергичная. Без ее разрешения осмотреть подвал, служивший приютом Луизе Бопра в последние дни ее жизни, нечего было и думать. Новые наскоки или наветы со стороны московских купцов Мурину были ни к чему. Он нацелился установить с мадам Дюкловой дипломатические отношения. «Я ничего не потеряю. А рубашки все равно нужны».
– Почту за счастье. Но только если мерки вы изволите снять вашими собственными ручками.
Она ответила смешком, потрепала его за щеку:
– Первый заказчик, и такой любезный. Вы принесете мне удачу.
Рассказ госпожи Дюкловой
Извольте повернуться. Ах, как приятно иметь дело с господами военными. Какая прямая осанка. Плечи как по линейке. И плоский живот. Знаете, у господ чиновников, особенно кто в летах, обычно прямо арбуз здесь выпирает. С выкройками возня, и расход материи совсем другой. Ах, прошу прощения, я вас пощекотала? Какая у вас тонкая талия. Как у девицы. Я вам вовсе не льщу! Если бы я льстила, я бы сказала «как у девицы в корсете». А я имела в виду девицу без корсета, то есть сказала вам чистую правду, как все есть. Так. Посмотрим… Что вы изволили сказать? Простите, я была занята расчетами в уме и не услыхала. Ну, господин Шольц вовсе не опрометчиво поступил, и без присмотра его товары в тайнике не остались. Хотя какой это тайник, если все о нем знают. Но вы можете быть уверены, мы, занятые модным делом, все равно что одна большая семья, мы бы никогда, никогда не выдали друг друга. Как же иначе? Ведь перед приходом Бонапарта каждый что-то попрятал. Другое дело, что эта дама, которую он у себя поселил… Я бы ей не доверилась. Мадам Бопра… Конечно, я ее знала. Я же вам говорю, все модистки Москвы знают друг друга… Нет-нет, вы меня неверно поняли. Знаю, да. Но ничего дурного о ней сказать не могу. Да, сказала, что на месте Шольца я ей не доверилась бы. Это совсем другое. Мадам Бопра осталась в Москве. Как можно было ей доверять? …Разумеется, это же очевидно. Зачем человеку оставаться в этом аду? Остались те, кому пришлось приглядывать за спрятанным добром, и оно должно быть немалым, чтобы хозяин ради него рисковал. Даже я вот не рискнула. А у мадам Бопра не было никакого имущества вовсе. Ей-то с какой стати оставаться?.. Да, у меня есть объяснение. Мадам Бопра ждала прихода Бонапарта… Ах, ну вы невинны, как дитя. При чем здесь восхищение великим человеком? Она была шакалихой, гиеной. Простите, мне не следует дурно говорить о мертвой. Но, видите ли, я не верю в чистоту помыслов бедняков. Простая модисточка, хотя ловкая, обходительная и с хорошенькой мордашкой… Она наверняка рассчитывала выскочить в нужный момент и прибрать к рукам то, что плохо лежит. Имущество того же господина Шольца, например. Да только обманулась, не на ту лошадку поставила. Где Бонапарт теперь?.. Так, теперь поднимите руку. Вот так. А теперь как бы обнимите сам себя. Рубашка ведь не должна теснить в спине. Вы военный, вам важна свобода движений. Как приятно обнять молодого мужчину, пусть только затем, чтобы обмерить его. Ну вот. Запишем мерку. Что? Нет, милый сударь, я не безжалостна в своих суждениях о мадам Бопра. Это лишь голос жизненного опыта. Все, опускайте руки. Значит, так, пишем: дюжину батистовых. У нас очень хороший батист, еще довоенные запасы. В смысле – еще до введения торговой блокады. Лучше не сыщете. Я даже не буду предлагать вам скидку. Моя цена самая честная. Вы согласны? Неожиданная просьба? Я вся внимание. Какие-нибудь особенные пуговицы? Или вышивка? В подвал? Хм. Что ж, сходите и поглядите. Конечно. Только что интересного вы думаете там увидеть? Ах, вы, мужчины, – чудной народ. Подвал так подвал. Смотрите на здоровье, коль нашел такой каприз. Ступайте. Дозволяю, дозволяю. Я никогда не отказываю мужчинам, ни в чем… Господин офицер! Как что? Вот сюда. Один поцелуй, исключительно дружеский. В моем почтенном возрасте на большее от молодых людей рассчитывать, к сожалению, не приходится. Только на дружбу. Да? А сколько вы подумали мне лет? Вы шалун. Какой вы любезный. Лжете, конечно. Но лжете приятно. Даже так? Так-то лучше. Ну вот, а сейчас я вам верну ваш поцелуй, и мы будем квиты. Вот так. А теперь ступайте. И если встретите даму, которая поцелует вас лучше, мой совет – тотчас на ней женитесь. Но я уверена, следуя этому правилу, вы останетесь холостяком до конца ваших дней.
Журчащая болтовня еще звенела в ушах, а поцелуй госпожи Дюклофф («…Но как авантажна!») еще горел у Мурина на губах, когда он снова подошел к пустырю, где когда-то стояла лавка Шольца. Мужики сразу заметили, что направляется он к ним слишком уж решительной походкой. Обыватели, зеваки так не ходят. Так ходят хозяева. К тому же они засекли, что он уходил под ручку с новой хозяйкой. «Том-том» остановилось. Лопаты замерли. Все глаза оборотились на Мурина, когда он перешагнул ряд кирпичей, обрисовывавший контур здания по фундаменту. Теперь Мурин стоял посреди того, что совсем скоро станет торговым залом нового модного магазина – уже под вывеской госпожи Дюкловой.
– Здорово, – бросил хмуро. – Кто у вас старший?
– Ну я, – ответил чернявый мужик лет тридцати.
Мурин подошел к краю, за которым зиял подвал. Заглянул. Как он и думал, пусто. Растащили.
– Барахло, которое в подвале было…
– Погоди, барин. Разговор был другой. Дюклова, хозяйка то есть, сама сказала: берите, мне оно ни к чему. А теперь что, на попятную?
– Где оно?
На него смотрели молча. Лица ничего не выражали.
– Отнимать я у вас ничего не собираюсь.
– Чего ж тогда допытываешься?
– Мне надобно взглянуть на эти вещи только. И более ничего. Они ваши.
Мужики посовещались глазами. Чернявый качнул бородой. Один положил на землю топор, отошел туда, где виден был устроенный очаг и лежали котомки. Вернулся с небольшим свертком:
– Только что ж я один. Пусть все вертают.
«Поделили», – понял Мурин. Ему стало жаль мадам Бопра. Она была мертва. А вещи ее продолжали жить. Тщета земного колола глаза.
– Вертать не надо, – повторил Мурин, опасаясь, что мужики утаят что-нибудь важное. – Я взгляну только. Прямо здесь. При вас. Даже пальцем ничего не трону.
Они опять переглянулись. Звучало странновато. Но Мурин был в форме, шнуры его блестели золотом, к тому же барин.
– Добро, – наклонил голову старший. – Гляди, не жалко.
В несколько минут перед Муриным лежало все имущество мадам
