– Что касается человека, который лежит наверху больной – Септимуса О’Грэди, – то лучше поставьте у его двери констебля.
– Так точно, сэр.
Повернувшись к Магвайру и Руни, Карн продолжал:
– Властью ее величества я уполномочен предложить вам выбор между арестом и водворением на Боу-стрит и немедленным возвращением в Америку. Что вы предпочтете? Вряд ли я должен объяснять, что у полиции достаточно доказательств, чтобы отправить на виселицу вас обоих, если придется. Решайте поживей, я не намерен тратить время даром.
Магвайр и Руни уставились на него в сильнейшем изумлении.
– Вы не станете нас преследовать?
– Мне велено позаботиться о том, чтобы вы немедленно покинули страну – в случае если вы изберете второй вариант. Иными словами, я лично отвезу вас сегодня в Квинстаун и посажу на почтовый пароход.
– Насколько я могу судить, выбора у нас нет, – произнес Магвайр. – Ну что ж, примите наши поздравления – значит, вы умнее, чем я думал. Как вы узнали, что мы в Англии?
– О вашем отъезде из Америки сообщили телеграммой больше недели назад. За вами следили с той минуты, как вы ступили на английский берег. На борту отходящего парохода оставлены два места, и они предназначены для вас. Но сначала, впрочем, придется подписать клятвенное заверение, что вы никогда больше не ступите на английскую землю.
– А если мы не согласимся?
– В таком случае мы поедем на Боу-стрит, и утром вы предстанете перед судом. Сами знаете, что это означает. Лучше решайте быстрее – я не могу терять время.
Несколько секунд они молчали. Наконец Магвайр мрачно произнес:
– Ей-богу, сэр, поскольку иного выхода нет, я согласен.
– И я, – сказал Руни. – Давайте бумагу.
Карн протянул им устрашающего вида документ, и они поочередно, с показным вниманием, прочли его. Как только оба выразили согласие поставить свои подписи, мнимый детектив положил бумагу на стол в дальнем конце комнаты и велел снять с арестованных наручники, чтобы они могли подойти по одному и подписаться. Будь Магвайр и Руни менее ошарашены, они бы заметили, что текст накрыт двумя слоями промокательной бумаги, так что на виду оставался лишь маленький кусочек листа, серовато-синего оттенка.
Оставив арестованных под присмотром полицейских, Карн вышел из комнаты и поднялся наверх, чтобы осмотреть багаж гостей. Видимо, там он обнаружил то, что надеялся найти, поскольку в комнату вернулся с сияющим лицом. Через полчаса они покинули Белламер-стрит, сидя в разных кэбах. Руни ехал в компании Бельтона и одного из его подчиненных, теперь уже в штатском, в то время как Карн и третий полицейский сопровождали Магвайра. В Юстоне их ждали экипажи; та же процедура была проделана в Ирландии. Путешествие в Квинстаун прошло без приключений; ни на минуту Магвайр и Руни не заподозрили, какую шутку с ними сыграли. Карн и Бельтон с плохо скрываемым злорадством распростились со своими подопечными на палубе парохода, отходящего в Америку.
– До свидания, – сказал Магвайр, когда их тюремщики собирались сойти на берег. – И желаю удачи. Я говорю это, потому как вы хорошо с нами обращались, хоть и подложили изрядную свинью, вот так выдворив из Англии. Разрешите один вопрос. Что будет с О’Грэди?
– Его также ожидает высылка, как только он сможет передвигаться, – ответил Карн. – Больше ничего сказать не могу.
– Пару слов по секрету, – потребовал Руни и наклонился к Карну. – Миссис Джефрис хорошая женщина. Помогите ей чем сможете, потому что о наших делах она ничего не знает.
– Я позабочусь о ней, если потребуется, – пообещал Карн. – Итак, прощайте.
– Прощайте.
Утром в среду пожилой джентльмен, одетый довольно старомодно, но чрезвычайно респектабельный на вид, подъехал в брогаме к филиалу банка Соединенного королевства на Оксфорд-стрит и предъявил чек на сумму в сорок пять тысяч долларов, под которым стояли имена Септимуса О’Грэди, Джеймса Магвайра и Патрика Руни и дата – минувшая пятница.
Пожилой джентльмен предъявил чек…
Чек был в полном порядке, и, несмотря на величину суммы, ее отсчитали без промедлений.
Тем же вечером миссис Джефрис нанесла визит Климо. Она пришла выразить признательность за помощь и узнать размер гонорара.
– Довольно и вашей благодарности. Не возьму ни пенни. Я уже достаточно вознагражден, – ответил Климо с улыбкой.
Когда женщина ушла, он достал записную книжку и сверился со своими записями.
– Сорок пять тысяч фунтов, – усмехнувшись, произнес он. – Да, неплохо. Я не взял денег миссис Джефрис, но награду все-таки получил.
И он перешел в Порчестер-хаус, чтобы переодеться к садовой вечеринке в Мальборо-хаусе.
Однажды ясным летним утром Саймон Карн сидел в кабинете и размышлял о временном затишье в делах. С тех пор как он оказал столь важную услугу государству (о чем говорилось в предыдущей главе), он почти ничего не сделал, чтобы повысить себя в собственных глазах. Карн предавался раздумьям, когда появился дворецкий и объявил: “Келмейр-сахиб!” Гость был желанный, и Карн с явным удовольствием встал, чтобы поприветствовать его.
– Доброе утро, Келмейр, – сказал он, пожимая протянутую руку. – Очень рад вас видеть. Как поживаете?
– Бывает и хуже, – ответил новоприбывший, пресыщенного вида молодой человек, одетый по последним требованиям моды. – Вы, конечно, собираетесь на свадьбу к Гринторпам. Я слышал, вас пригласили.
– Вы правы, – ответил Карн, извлек из корзинки карточку и бросил через стол.
Гость взял ее со стоном и произнес:
– Да, это приглашение! И какое красивое. Карн, вы когда-либо ненавидели кого-нибудь так страстно, что запродали бы душу черту, лишь бы навредить ему?
– Нет, – отвечал Карн. – Вряд ли я кого-нибудь ненавидел с такой силой. Судьба обычно подсказывала мне какой-нибудь способ поквитаться с врагами. Но вы, кажется, настроены весьма мстительно. Что стряслось?
– Мстительно? – переспросил Келмейр. – Ничего удивительного. Только подумайте, как они со мной обошлись. Ровно год назад мы с Софи Гринторп были помолвлены. Контора старика Гринторпа еще не превратилась в “общество с ограниченной ответственностью”, и родственники здорово сердились на меня за такой невыгодный брак, но я плевать на все хотел. Я влюбился по уши, а Софи Гринторп – самая прелестная девушка во всем Лондоне. Впрочем, вы ее видели и сами можете судить. Три месяца спустя старый Гринторп продал свое дело более чем за три миллиона фунтов стерлингов. Благодаря им он вошел в парламент, пожертвовал своей партии три тысячи и получил бы за щедрость титул баронета, если бы его партия не провалилась на выборах. Через месяц Гринторпами заинтересовались все важные персоны; герцоги и графы зачастили на приемы к старой леди, хотя раньше их туда совершенно не тянуло. Я почувствовал, что перестал быть для них светом в окошке – старик начал подумывать, что Софи могла бы сделать партию получше, вместо того чтобы выходить за третьего сына небогатого графа. Потом появился Кайлбенхэм. Красивый парень, маркиз, но, как нам обоим хорошо известно, – тот еще мерзавец. У него ни гроша за душой, и ему нужны деньги – очень, очень нужны. И что же в результате? Через полтора месяца я оказываюсь за бортом, а Софи принимает от Кайлбенхэма предложение руки и сердца. Общество говорит: “Какая прекрасная пара!” – и вот вы получаете приглашение на свадьбу!
– Прошу прощения, но вы становитесь циничны, – заметил Карн, закуривая.
Герцоги и графы зачастили на приемы к старой леди.
– А разве у меня нет на то причин? Если бы с вами вот так обошлись, я бы посмотрел, как бы вы себя чувствовали. Как подумаю, что говорят о Кайлбенхэме в свете… как вспомню слухи, которые о нем ходят… как услышу, что старого Гринторпа с его претензиями высмеивают в клубах и язвят в газетах… и ведь они получают невероятно ценные подарки от людей самых разных сословий и состояний, начиная с королевской семьи и заканчивая бедняками-рабочими, которым Гринторп по-прежнему недоплачивает, и все потому только, что Кайлбенхэм маркиз, а Софи – дочь миллионера… в общем, этого достаточно, чтобы стать циником.
– Пожалуй, я с вами согласен, – сказал Карн. – Но, поскольку жизнь состоит из подобных противоречий, мне кажется нелепым биться головой о каменную стену, а потом жаловаться, что вам больно и что стена ничуть не подалась. Думаете, полученные Гринторпами подарки так роскошны, как говорят? Хотел бы я знать наверняка, прежде чем вручить свой. В наши дни дарить нужно то, что дарят другие. Если Гринторпы не получили ничего особенно ценного, то сойдет пара гальванизированных блюд для закусок. А если наоборот… ну тогда бриллианты или картина работы старого мастера – американцы с ума по ним сходят, но не могут приобрести.
