Ознакомительная версия.
Наконец он добрался до наскоро сколоченного карантинного барака, огороженного подобием частокола из столбиков и веревок, и заорал, что хочет попасть внутрь. К ограде шустро переваливаясь, подбежал человечек с большой лохматой головой и впечатляющим горбом, сдвинул с лица засаленную тряпицу, оглядел его покрасневшими от постоянного ношения уксусной повязки глазами — не похоже, чтобы синьору было худо. Пусть поостережется заступать за ограду — впустить в карантин могут и здорового, единственно выйдет отсюда синьор не скоро. Сам горбун попал сюда три месяца назад, платить обещали вроде прилично, в нынешние времена даже здоровые лбы сидят без работы, чего ждать калеке, который зарабатывал собственным уродством в компании шутов и акробатов?
Шастать туда-сюда дозволяется исключительно святым отцам да врачам, притом в специальной одеже. Позвать к нему доктора сейчас никак невозможно: врачи мрут не реже остальных. Те, которые остались, загружены выше маковки — мечутся по городу с визитами. Народ стал слабенький да паскудный, дергают врачей по любому поводу.
Через час они вернутся или ближе к ночи — неизвестно. Ученым людям не должно докладываться каждому встречному-поперечному…
По неосторожности синьор Буонарроти сделал шаг, приблизившись к ограде — горбун упреждающим образом выставил перед собой ладонь, вытянул руку и крикнул:
— Оставайтесь на месте синьор! Больше ни шагу к ограде!
Крик горбуна заставил подтянуться к ограде дозор из хмурых стражников. Они несли вахту снаружи карантина, на случай если родня больных попытается прорваться внутрь или, напротив, заключенные в карантин на предмет выявления болезни заходят прорваться наружу. В отличии от скульптора вояки не испытывали ни малейшего желания приближаться к ограде, за которой властвует черня смерть.
Скрепя сердце, Микеланджело отстегнул от пояса флягу, которую только — только наполнил граппой в таверне, и показал горбуну. Сообразительный малый кивнул, ловко бросил через ограду корзину на веревке, а затем втащил к себе вместе с ценным грузом. Корзина предназначалась, чтобы любой житель Флоренции мог сделать посильное пожертвование на нужды карантина, только использовалась она редко. Жители вконец обнищали и обозлились, так что основное вспомоществование для карантина поступало из монастырей. Горбун приложился к фляге с видимым удовольствием.
— Эй, синьор, не приходилось вам знать доктора Бальтасара?
— Мессира Бальтасара? Знавал, не хуже прочих, — расплылся в улыбке горбун.
— Он мне выписал кой-какие рецепты, да теперь сомневаюсь, — Микеланджело состроил глуповатую гримасу и насколько мог подражал говору простонародья, благо что вид у него был действительно потрепанный. — Хороший врач знает, как уберечь себя от заразы, а если он помер, выходит не так он был и хорош.
— Глупость какая! — горбун приблизился к веревочной перегородке, насколько это позволительно, от него исходил тошнотворный запах гноя, разложения и копоти. — Говорю тебе, синьор — ерунда. Мессир был здесь самый наилучший врач! Все другие его слушали и очень огорчились, когда его разбило параличом.
— Разбило параличом?
— Типа того. Отнялись сперва руки, потом ноги. Часа не прошло, как он уже слова не мог сказать, только мычал что-то, да головой тряс. Другой доктор, синьор Паскуале пытался его выходить: кровь пускал два раза, прижигал стопы каленым железным прутом, а микстуры в него вылил целую бутылку. Другому помогло бы! Но мессир был уже в годах, помер. Сердце остановилось. Говорю, народ хилый пошел.
— Ясно. А где же мессира схоронили?
— Здесь, в карантине. У нас есть специальный ров для мертвяков, трупы с карантина выдавать строго воспрещено, синьор…
Их познавательная беседа прервалась с появлением монаха, ветер развивал его черное одеяние, как крыла летучей мыши невиданного размера.
— Хватит трепать языком, Джино! Всю работу переделал? Так я новой подброшу!
— Я что? Ничего. Синьор спросил, я — ответил…
Горбун заковылял прочь, а монах заступил на его место, смерил просителя взглядом холодным и острым, как зимнее солнце.
— Скажите, брат, в карантине работают только уродцы или умалишенные тоже?
— Здесь не богадельня, синьор, — насупился монах. — Это ваш единственный вопрос, надеюсь?
— Нет. Я разыскиваю маэстро Ломбарди…
— Он помогает недужным в городе. Вам лучше уйти синьор, ветер сменил направление, вы можете надышаться чумными миазмами. Ступайте, Бог-помощь.
Скульптор был вынужден удалиться, размышляя о превратностях судьбы. Наверняка, благословение отца Джироламо надежно оградило его от пагубы мора, града и небесного пламени, но записка святого отца к главе карантина помогла бы ему гораздо больше. Почему ему не пришло в голову запастись таковой?
Микеланджело остановился у стены здания, на которой обозначилась делянка солнечного света, подставил ему лицо. Наслаждался теплом, разглядывая таблички окрестных лавок, пока не отыскал среди них нужную — с надписью «Фармацея». Заглянул внутрь и спросил аптекаря, где сегодня ведет прием почтеннейший доктор Паскуале, быстро зашагал в указанном направлении.
Если вопрос остался без ответа, значит, его следует задать снова.
Запахи лакрицы, розмарина и мяты окутывали визитеров фармации вместе с мягким полумраком. Желтый взъерошенный кенар настороженно следил за тем, как доктор Паскуале пишет рецепты и объясняет пышногрудой матроне, какие средства ей следует приобрести для золотушного чада. Толстый мальчик с красными от сыпи щеками топтался рядом с матерью, запихивал в рот ванильную пастилку и поглядывал на птичку. Но сколько он не привставал на цыпочки, сколько не подпрыгивал, так и не сумел добраться до кенара — слишком высоко была подвешена клетка.
Птичка обиженно чирикнула на мальца, продолжила раскачиваться на жердочке, и разглядывать крепкого синьора с густой темной растительностью на лице. Синьор без долгих церемоний сбросил потрепанный плащ, прошелся по узкому помещению из конца в конец, и продолжил коротать время за чтением ярлыков, надписанных убористым почерком по-латыни и расклеенных на миниатюрные выдвижные ящики и склянки.
Наконец доктор снабдил чадолюбивую мать всем необходимым, выставил за двери и окликнул мужчину:
— Вы, синьор Буонарроти? Что привело вас сюда?
— Болезнь! Что еще может привести человека к врачу?
Слух, что доктор Паскуале пользовал покойного мессира Бальтасара, когда его внезапно разбил паралич, докатился до мастерской синьора Буонарроти, во всяком случае, именно так он сказал эскулапу. Сейчас скульптор испытывает нечто подобное — рука буквально отнимается! Он принялся подробно описывать доктору колотье, боль и жар, которые испытал из-за непонятного повреждения спины под лопаткой, обездвиженную руку, и незначительное улучшение, к которому привело вмешательство монаха, промывшего ранку, умолчав, однако обо всем остальном лечении которое получил в монастыре.
Доктор велел ему снять куртку, спустил с плеча рубаху, принялся мять спину так и эдак. Затем нацепил очки, еще раз осмотрел багряно-фиолетовое пятно, образовавшееся в месте укола, и неудовлетворенно покачал голевой.
Синьор Буонарроти не получил компетентного, а главное, своевременного лечения! Если исключить добровольный прием пациентом ядовитых веществ — сиречь змеиного яда, — а так же исключить отравление посредством укола иглой (кому придет в голову травить небогатого скульптора?) — единственным доступным логическим объяснением подобных симптомов останется змеиный укус. В холодное время гады обычно пребывают в спячке, однако массовый розжиг костров в черте города вполне мог привести отдельную представительницу serpentes[28] к противоестественно раннему пробуждению, и вынудить на агрессивное поведение. Пораженные мышечные ткани следовало иссечь ланцетом или другим достаточно острым орудием, а затем прижечь раневую поверхность. Доктор Паскуале извлек из своего сундучка и продемонстрировал скульптору прижигатель, рукоятку которого украшала голова хищной птицы. Но теперь уже слишком поздно! — констатировал эскулап.
Просяные капельки пота во множестве проступили на лбу Микеланджело: его самочувствие улучшилось, он благоуспешно забыл про ранку, а бальзамы и снадобья, выданные матушкой-аббатисой, вообще куда-то подевал, неужто расплата окажется такой горькой? Скульптору приходится одинаково хорошо владеть правой и левой рукой, каждой мышце, каждому его пальцу нужна большая сила! Даже живописцу не управиться с кистями и красками одной правой, хотя Микеланджело редко работал с холстом, отдавая предпочтение фрескам, этой идеальной иллюзии скульптуры. Но человек, чья рука болтается параллельно телу как плеть или вообще отсутствует, никогда не сможет наложить грунт на каменную кладку, ему даже потолочный плафон не расписать.
Ознакомительная версия.
