Не поддавайся, милая, спорь! Я сжал когти.
Летиция тоже поднялась, чтоб Лефевр над нею не нависал. Оказалось, что она выше ростом.
– Тогда я поговорю с другими арматорами, сравню расценки и выберу наиболее выгодное предложение. Полагаю, на моем месте вы поступили бы так же.
– Я думал, вам не терпится избавить родителя от тяжких страданий, а вы думаете о выгоде! – горестно воскликнул судовладелец. – Ну хорошо, так и быть. Половина трофеев будет ваша, половина моя.
Мои когти снова пошли в ход. Не давай себя надуть!
– Не возражаю… Но в этом случае вы возьмете на себя и половину расходов. Вместо двадцати одной тысячи трехсот пятидесяти ливров я заплачу вам десять тысяч шестьсот семьдесят пять.
Какова сила характера! А скорость устного счета!
Я почувствовал, что могу немного расслабиться. Моей питомице палец в рот не клади.
С четверть часа шла ожесточенная торговля, в итоге которой арматор согласился сократить на треть стоимость аренды корабля. Получив в обмен половину интереса. Это далось Лефевру нелегко, ему пришлось попотеть – в том числе, в прямом смысле. Он уже не зяб, на желтом лбу выступила испарина.
– Уф, – сказал он, утирая лицо кружевным манжетом. – Не завидую вашему будущему супругу, мадемуазель. Если вы с вашим нравом вообще когда-нибудь найдете себе партию.
Если он думал, что этим жалким и малодостойным выпадом завершает баталию, то здорово ошибся. Главный сюрприз был впереди.
– Благодарю за беспокойство о моих матримониальных видах, – невозмутимо произнесла Летиция, – однако у меня есть еще один вопрос. Откуда мне знать, поплывет ли вообще ваш корабль в Барбарию? Может быть, он поболтается пару месяцев в море, нахапает добычи и вернется? А вы мне скажете, что выкупить отца не удалось?
– Да… да как вы можете такое… Честь купеческого дома «Лефевр»! Моя репутация! Чудовищное подозрение! Неслыханное оскорбление!
Пока Лефевр бушевал и возмущался, она спокойно выжидала. Наконец, поняв, что криком ее не проймешь, он прищурился и спросил:
– Что вы предлагаете? Хотите отправить с кораблем своего представителя? Но вы никого в Сен-Мало не знаете.
– Я поплыву на «Ласточке» сама.
Француз утратил дар речи. С минуту он таращился на собеседницу, разинув рот. Потом сдернул свой величественный парик, вытер рукавом плешивый череп и устало опустился в кресло.
– Нет, с вами решительно нельзя иметь дело… Вы не понимаете, чего требуете. Знаете ли вы, что такое корсарское плавание?
– Не надо говорить мне об опасностях. Они меня не пугают.
– Да при чем здесь вы! Я и так вижу, что вас не испугают ни черт, ни преисподняя. – Он безнадежно покачал головой. – Дело не в вас. Дело в экипаже. Никогда и ни за что матросы не отправятся в корсарский рейд с бабой на борту. Это приносит несчастье.
Летиция недоверчиво усмехнулась, но на сей раз прохиндей был абсолютно прав! Как я мог упустить это обстоятельство из виду? Очевидно, причина в том, что полюбив свою новую подопечную, я перестал воспринимать ее как существо противоположного пола, она стала для меня сопряженной частицей моей души. Но моряки и вправду народ суеверный. Если капитан объявит, что в опасную экспедицию с ними идет женщина, весь экипаж немедленно дезертирует. Я и сам, честно говоря, отношусь с предубеждением к таким рейсам. Еще с тех пор, когда утонул мой первый питомец Ван Эйк. Разве я не говорил, что в тот раз его корабль вез из Джакарты жену яванского губернатора со служанкой?
Я встревожено заерзал на плече своей девочки. Уж эту стену ей было никак не пробить!
Но видно не зря ее в пансионе прозвали «колючкой». Такая, если вопьется, то намертво.
– Суеверия ваших моряков – не моя проблема, сударь. Или я плыву на «Ласточке», или наш разговор окончен.
Я был уверен, что тут он выставит ее за дверь. Но Лефевр опустил голову, долго о чем-то размышлял и в конце концов со вздохом молвил:
– Быть по-вашему. Я велю внести в контракт соответствующий пункт.
– Только учтите, – предупредила она, – я очень внимательно изучу этот документ. Пусть пункт будет сформулирован так: если владелец не сможет обеспечить мое участие в плавании, договор расторгается, а кроме того вы возмещаете мне все расходы по поездке в Сен-Мало.
– А если я найду способ поместить вас на корабль, но вы сами передумаете и откажетесь, то полученный мной аванс не возвращается, – парировал арматор.
Они в упор смотрели друг на друга. Я чувствовал, что хитрый лис нашел какую-то лазейку, слишком уж он стал покладист. Осторожней, душа моя! Не дай себя провести!
– Не надейтесь, – сказала Летиция. – Я не откажусь. Идемте составлять бумагу.
Мы спустились на этаж, где находилась контора. Очень долго, на протяжении часа или полутора, клерк под диктовку записывал пункты контракта, потом другой писец перебеливал документ.
После этого Летиция медленно прочла его вслух. Я внимательно слушал, как говорится, навострив когти. Был готов царапнуть ее, если увижу подвох.
– Мне не нравится пункт 18. – Девушка нахмурилась. – Тут сказано, что судовладелец не несет ответственности за неуспех экспедиции в случае, если пленник… умрет.
Последнее слово она произнесла с усилием.
– А как иначе? На все воля Божья. Если Господь решит призвать к Себе вашего батюшку, моей вины в том нет. Если же у вас будут основания хоть в какой-то степени винить меня или команду в этом несчастье, так на то есть пункт 19, где предусмотрены жесточайшие штрафные санкции.
Возразить на это было нечего. Летиция прочитала документ еще раз и решительно подписала, разбрызгивая чернила. Подписал и арматор.
Сделка была заключена.
– А теперь вернемся в кабинет. Там уже должен ждать капитан Дезэссар. Я предчувствую, что объяснение с ним будет нелегким. Должен предупредить вас, это человек неотесанный и грубый, как большинство моряков.
– Дворянин не может быть груб с дамой, – величественно заметила Летиция.
Я видел, что она очень довольна тем, как вела себя во время трудных переговоров, завершившихся полным ее триумфом. Что ж, я тоже ею гордился.
– Кто дворянин? Жан-Франсуа? – засмеялся Лефевр. – А, вы, верно, подумали, что он из тех Дез Эссаров? – Арматор ткнул пальцем вверх, в потолок. – Нет, фамилия капитана пишется в одно слово. Он не голубых кровей. Исконный малоанец, просоленная шкура. Начинал юнгой, был матросом, боцманом, штурманом, подшкипером. Выбился в неплохие капитаны. Жан-Франсуа, конечно, хотел бы получить дворянский герб, все капитаны об этом мечтают. Но его величество жалует эту милость лишь за особенно выдающиеся заслуги.
* * *
– Вот наша достопочтенная клиентка, мой дорогой Дезэссар. Она желала на вас посмотреть.
Со стула нехотя поднялся коренастый, почти квадратный человек исключительно недворянской внешности. Одет он, положим, был не без потуги на важность: на кантах и отворотах мятого, в пятнах кафтана тускло отсвечивали позументы, на тупоносых башмаках сверкали преогромные серебряные пряжки, а из жилетного кармана, чуть не доставая до пупа, свешивалась толстая цепочка часов. Но кружева на рубашке были желты, золотое шитье засалено, чулки висели складками. Физиономия и подавно не претендовала на изящество. Свирепая физиономия от ветров и солнца обрела цвет и фактуру наждачной бумаги: вздернутый нос, подобно двуствольному пистолету, целился в собеседника широкими ноздрями, зато взгляд маленьких глазок для морского волка был каким-то слишком быстрым, словно ускользающим. Я сразу понял: этот субъект очень и очень себе на уме. Впрочем, среди капитанов купеческого флота, промышляющих попеременно торговлей и узаконенным разбоем, такой тип нередок. Возраст Дезэссара, как у большинства бывалых мореплавателей, точному определению не поддавался. Эта публика задубевает до густой сизости годам к тридцати и после уже почти не меняется до шестого десятка. Рискну предположить, что капитан перебрался на мою сторону сорокалетнего рубежа.
Первое мое впечатление от господина Дезэссара, честно говоря, было неблагоприятным. Особенно встревожило меня то, что, поднявшись, он спрятал за спину руки.
Считается, что глаза – замочная скважина души и в них можно рассмотреть истинную суть человека. Мой опыт этого не подтверждает. Люди тертые обычно следят за своим лицом; иные могут глядеть на вас открыто, умильно, а при случае и подпустить слезу.
У меня другая метода – я определяю нрав и честность по рукам. Язык жестов не менее красноречив, но мало кто даже из отъявленных хитрецов заботится его маскировать.
Пользуясь своим положением бессмысленной твари, я перелетел на шкаф, а оттуда на стол, чтобы рассмотреть руки Дезэссара получше.
– Ваш попугай не нагадит на бумаги? – спросил невежа арматор, на что я лишь презрительно фыркнул.
Нехороши были руки у капитана. Ох, нехороши!
Во-первых, короткопалые – верное свидетельство низменности или, в лучшем случае, приземленности души. Во-вторых, находились в постоянном движении – цеплялись друг за друга, скрючивались, пощелкивали суставами.
