Своего имени тот человек не назвал, но Бюхнер, конечно же, знал, кто перед ним стоял. За долгие годы службы он усвоил, кто хозяйничал в этом городе. Йоханнесу пообещали целый кошель гульденов всего лишь за то, что он арестует палача из Шонгау и на следующий день выпустит в условленное время. За ним незаметно должен был следовать вооруженный отряд: в доме цирюльника их поджидал приятный сюрприз. Выяснив после, что это за сюрприз такой, Бюхнер преисполнился уважения к своему нанимателю. С таким человеком враждовать явно не стоило.
Посвистывая, Йоханнес свернул в тесный проулок и несколькими пинками разогнал стайку бродячих собак; те с визгом разбежались. За углом стояла ярко накрашенная тощая шлюха, она подмигнула стражнику. Бюхнер подумал даже, не спустить ли ему свой легкий заработок вместо вина на женщин, но потом все-таки передумал. С тех пор как несколько недель назад в Регенсбурге начали пропадать продажные девки, выходить на заработки решались одни только старые уродины.
– Проваливай, пока я тебя по тощим ляжкам не выпорол, – прорычал Бюхнер и сплюнул.
Шлюха захихикала и напоследок показала ему голый, усеянный волдырями зад. В скором времени Бюхнер снова остался один. Внезапная тишина показалась ему вдруг зловещей.
«Стареешь, Бюхнер, – подумал он. – Шлюхи какой-то испугался. Вот опрокинешь кружечку вина или даже…»
Вдруг он почувствовал движение за спиной. Развернулся, чтобы показать возможному карманнику, кого тот собрался обчистить. И тогда воришка, скорее всего, тут же забудет о своих намерениях.
– Что за смельчак решил связ…
Охотничий нож ударил его под левую руку, рядом с кирасой, и пронзил сердце. Изо рта у Бюхнера хлестнула кровь, а сам он недоуменно уставился на своего убийцу.
– Но… почему…
Ноги перестали ему повиноваться, и он повалился на мостовую – словно марионетке подрезали нити. Дернулся в последний раз и затих. Мешочек с монетами выскользнул из онемевшей ладони.
Убийца склонился над стражником и пощупал пульс, затем для уверенности перерезал еще и горло. К завтрашнему утру, а может, и раньше, сослуживцы обнаружат своего старшего товарища, павшего жертвой разгульного грабежа. Довольный собой, он вытер нож о плащ Бюхнера, забрал мешочек с деньгами и пошел, напевая, своей дорогой. Он просто не мог допустить, чтобы его замечательный план провалился из-за болтливого стражника. Тем более теперь, когда объявилась еще и эта девчонка… Никто и предположить не мог, что она станет разыскивать своего отца в Регенсбурге. И что же теперь с ней делать?
Он решил, что это дело может еще подождать. Дочь палача ему пока не мешала, и для начала следовало замести еще кое-какие следы. По очереди, один за другим.
Он улыбнулся и поиграл огнивом в левом кармане. Очень скоро все его страхи и заботы рассеются вместе с дымом.
Симон с Магдаленой дождались наступления ночи, темной, как толща Дуная, и спустились в общий зал «Кита». После долгих сомнений молодой лекарь согласился с намерением Магдалены обшарить дом цирюльника и найти доказательства, которые могли спасти палача.
Спустившись по скрипучей лестнице, Симон с удивлением отметил, что пустой всего несколько часов назад общий зал теперь забит был под завязку. Всюду за столами сидели кряжистые плотогоны, дымившие трубками ремесленники, и среди них было немало зажиточных горожан в дорогих нарядах. Смех и болтовня сливались в единый гомон, по столам стучали игральные кости. Вино лилось ручьями, и тощая хозяйка едва успевала подносить подносы с полными кружками. Табачный дым густым серым облаком нависал над посетителями. Кое у кого на коленях сидели ярко накрашенные женщины, хихикали, хватали своих кавалеров между ног и слизывали с губ красные капли вина.
В дальнем углу, на прежнем своем месте сидел, прислонившись к печке, венецианец и мечтательным взором озирал хаос вокруг себя. Временами он подносил к губам стакан с вином. Стакан был из свинцового хрусталя, и во всем трактире похвастать таким мог один лишь Контарини.
– А, la bella signorina [7] и ее отважный защитник! – поприветствовал он Симона и Магдалену, когда они прошли мимо него. – Покинули любовное гнездышко, дабы предаться утехам ночи? Присаживайтесь ко мне, signorina, и поведайте, что вы успели прочесть из той маленькой книжки! Я… come si dice… [8] сгораю от нетерпения выслушать ваше суждение.
Симон сдержанно покачал головой.
– Сожалею, но на сегодня у нас намечено кое-что другое.
Сильвио подмигнул им обоим.
– Но ведь для этого можно было и наверху остаться, я прав?
Магдалена с улыбкой прошла мимо его стола.
– Ваша мама разве не учила вас, что совать нос в чужие дела нехорошо? Так что в следующий раз. Пейте свое вино.
– А что с моей книгой? – крикнул он ей вслед. – Стихи! Vi piacciono questi versi? [9]
– Зад я себе подотру твоей книгой, сегодня же ночью, – вполголоса проворчал Симон и закрыл за собой двери.
В ту же секунду их окутала тишина, и только слышался сквозь окна приглушенный хохот. Теплый ветер доносил до них болотный запах с реки.
– Симон, Симон, – Магдалена с наигранной строгостью покачала головой. – Можно бы и поучтивее. Иначе я всерьез подумаю, что ты ревнуешь.
– Вот еще! – Фронвизер зашагал по переулку. – Просто я терпеть не могу, когда кто-то пытается привлечь женское внимание такими дешевыми уловками.
– Дешевыми? – Магдалена усмехнулась и догнала лекаря. – Во всяком случае, ты мне стихов пока не дарил. Но можешь не беспокоиться, этот венецианец для меня слишком уж мал.
Они обошли стороной большую Соборную площадь и поспешили по тесным зловонным улочкам к западу от трактира. В это время на город опускалась такая тьма, что без фонаря не было видно даже собственных рук, вытянутых перед собой. Из «Кита» Симон прихватил с собой небольшой светильник и теперь прятал его под плащом. Тусклый свет указывал путь на пару шагов вперед – дальше светить не решались. В столь поздний час выходить из дома давно уже было запрещено. Если они попадутся стражникам, то угодят, скорее всего, за решетку, а весь следующий день простоят у позорного столба, что на площади перед ратушей. Кроме того, свет привлекал грабителей и убийц, которые с большой долей вероятности поджидали в темных нишах и подворотнях пьяных гуляк, чтобы присвоить их кошельки, серебряные пуговицы, а при случае и начищенные ботинки.
Как и в полдень, Симону за каждым углом мерещилось по грабителю. Один раз ему послышалось, как позади них, всего в нескольких метрах, скрипнули камешки на мостовой, в следующий раз он готов был поклясться, что уловил едва различимый звук шагов. В одном из тесных закоулков, где дома едва не смыкались друг с другом, безногий нищий схватился за юбку Магдалены, но дочь палача ловко отпихнула его ногой. Временами навстречу им попадались пьяные, но, кроме них, никто больше не беспокоил.
Примерно через четверть часа – хотя для лекаря каждая минута шла за две – они добрались наконец до Кожевенного рва. Впереди высился во мраке дом цирюльника, тихо журчала вода в канале, что тянулся от Дуная. Перед дверью стоял усталый стражник, держась за алебарду; казалось, в любую минуту готов был рухнуть на землю.
– Что теперь? – прошептал Симон. – Может, попросимся у часового войти внутрь и осмотреться?
– Болван! – прошипела Магдалена. – Странно ведь, что дом до сих пор сторожат. Убийство-то случилось давным-давно… – Она ненадолго задумалась. – Посмотрим, может, через задний двор можно влезть. Там нас никто не заметит.
Симон крепко схватил ее за рукав.
– Магдалена, подумай еще раз! Если внутри нас кто-нибудь застукает, то нас четвертуют вместе с твоим отцом! Ты этого хочешь?
– Можешь подождать снаружи.
Дочь палача высвободилась и крадучись двинулась по узкому проулку, отделявшему купальню от соседних домов. Симон вздохнул и последовал за ней.
