— Ну что? — спросил Метон.
— Это ты о чем?
Катилина немного наклонился к нам.
— Подозреваю, что он решил, будто мы обсуждаем совсем другой вопрос. Понимаешь, я сказал ему в конюшне, что если ты не возражаешь…
— Шахта, папа, та самая заброшенная шахта на горе Аргентум, — сказал Метон неожиданно возбужденным голосом.
— О чем вы говорите? — переводил я взгляд с одного на другого.
— Вчера, — начал Катилина, — когда мы проезжали по Кассиановой дороге, я заметил тропинку, ведущую к горе. Позже я расспросил твоего управляющего, и Арат сообщил мне, что гора принадлежит твоему соседу, а тропа ведет к заброшенному серебряному руднику. И вот утром мы с Тонгилием отправились посмотреть на него. Видишь ли, есть у меня один друг в городе, который утверждает, будто может добывать серебро даже там, где другие уже давно оставили надежду. Никогда не следует упускать такие возможности.
— И ты осмотрел то место?
— Я был только в хижине пастуха неподалеку от дороги. Там несколько человек, они пасут коз, и мы приятно поговорили с главным. Он согласился показать нам шахту, но только после того, как спадет жара. Очевидно, путь наверх очень труден. Мы как раз говорили об этом с Тонгилием в конюшне, когда нас услыхал Метон. Он попросился с нами, я его не звал. Я сказал, что ему нужно спросить твоего разрешения.
— Можно, папа?
— Метон, ты же понимаешь, что у нас с Гнеем Клавдием вовсе не добрососедские отношения. Даже речи быть не может, чтобы ты ходил и осматривал его владения.
— Ну да, гора принадлежит Гнею Клавдию, — сказал Катилина. — Но Гней сейчас в отъезде. Пастух сказал, что он уехал на север осматривать еще одно свое владение, более пригодное для хозяйства. Мне кажется, он даже хочет сдать в аренду или продать эту свою собственность, ведь он думает, что шахта опустела, и ему вовсе не нравится разводить коз. Ему хочется владеть своим поместьем. Пастух даже обрадовался возможности показать нам шахту. Так что Метон вполне может пойти с нами.
— А пастуху известно, кто вы такие?
Катилина поднял брови.
— Не совсем. Я представил ему Тонгилия, а сам назвался Луцием Сергием. Ведь наверняка же есть кое-какие Луции Сергии в округе.
— Но не все они Катилины.
— Наверное, нет.
— И только один из Катилин носит бородку.
— Но даже и его теперь нет, — сказал Катилина, поглаживая себя по подбородку. — Ну ладно, Гордиан, ведь он, в конце концов, всего лишь раб. Тебя ведь не удивит, что я хочу оставаться инкогнито. Разве Марк Целий не сказал тебе, что лучше мне не объявлять о своем присутствии здесь? Мне кажется, и ты того же мнения.
— Мои соседи не являются твоими сторонниками — даже наоборот. Сомневаюсь, чтобы Гней Клавдий вообще захотел бы иметь с тобой дело, так что мне кажется, ты зря заинтересовался шахтой.
— Гордиан, не обязательно любить человека, чтобы иметь с ним дела: на то и существуют юристы. Тем более что не я предложу ему заключить сделку. У меня сейчас денег нет, одни долги. Я интересуюсь шахтой ради своего друга, а разговаривать будет Тонгилий. Но мы слишком увлеклись разговором. Сейчас мы просто пойдем посмотреть на старую шахту, и Метону тоже хочется там побывать. Он сказал, что никогда еще не видел шахт. Кто еще, кроме богачей или несчастных рабов, имеет возможность посмотреть на шахты? Для него это будет увлекательно и поучительно одновременно.
Я хмуро раздумывал над этим предложением. Метон с надеждой смотрел на меня, подобострастно улыбаясь. Неужели я так испортил его, что он пытается своим видом подольститься ко мне? Хороший ли из меня отец? Меня нельзя было назвать типичным римлянином, так же, как мою семью — типичной римской семьей. Общественные условности и благочестие не так уж много для меня значили. Вздохнув и покачав головой, я уже собирался смягчиться, как вдруг перед моим внутренним взором предстал Немо.
— И не спрашивай.
— Но, папа…
— Метон, ты же понимаешь, что не должен возражать мне, особенно в присутствии гостя.
— Твой отец прав, — сказал Катилина. — Он принял верное решение. Это я недостаточно все продумал, да и спросил тебя неправильно. Я должен был бы спросить: «Хочешь ли ты, Гордиан, пойти с нами и взять с собой своего сына Метона?»
Я открыл рот для ответа, но что-то подсказало мне, что как бы обстоятельно я не возражал, в конце концов мне придется дать только один ответ. Я закрыл рот, подумал, потом, чувствуя на себе взгляд Метона просто ответил:
— Почему бы и нет?
В моем возрасте люди становятся степенными и осмотрительными, говорил я себе, но даже добродетели могут обернуться пороками, если слишком усердно их соблюдать. Время от времени нужно действовать нелепо и непредвиденно. Таким образом, после того как жара спала, я скакал на лошади по Кассиановой дороге к воротам, которые отделяли мое поместье от владений Гнея Клавдия. Ворота и низенькая загородка предназначались только для того, чтобы козы не выходили на дорогу. Тонгилий отодвинул засов и отворил их.
— Тебе даже не нужно представляться, — сказал Катилина, когда свернул на заброшенную тропку за воротами. — Я просто скажу, что ты со мной. Пастуху больше ничего объяснять не нужно.
— Возможно, и так, — сказал я. — Но все-таки нельзя исследовать владения Клавдия, не представившись.
— Они тоже бы так поступили в твоих владениях, — просто заметил Катилина.
Кто-то уже походил по моей земле, подумал я, вспомнив Немо.
Перед нами возвышалась гора Аргентум. Путь стал гораздо круче. Земля становилась все более каменистой, и деревья все плотнее окружали нас, пока мы не оказались в лесу среди разбросанных валунов. В кустах шуршали встревоженные зверюшки, но людей нигде не было видно. Потом тропа резко повернула, и мы оказались перед пастушьим домиком.
Внутри грубого каменного строения с соломенной крышей была всего лишь одна комната, где все пастухи обычно спали вповалку, если меня не подводил мой нюх. Их было около десяти, судя по разбросанным вдоль одной из стен одеялам. Сейчас в доме был только главный пастух, валявшийся на единственной грязной кровати. Она была греческой формы, да и сделана, вероятно, в Греции, но так износилась и попортилась, что невозможно было ее починить. Так всегда — когда прекрасная вещь портится, ее отдают рабам, чтобы зря не пропадала. Пастух, казалось, был весьма доволен своим положением. Он тихо всхрапнул и прогнал муху со своего носа.
Катилина похлопал его по плечу. Человек протер глаза и поднялся. Он протянул руку к бурдюку с вином, глотнул и прополоскал горло.
— Значит, ты вернулся, Луций Сергий, — сказал он, — чтобы посмотреть на ту старую дыру в земле. Там особенно и смотреть не на что, как я тебе говорил. Но хотя за три сестерция… — добавил он и вопросительно склонил голову.
— Насколько помню, я обещал тебе два сестерция, — отозвался Катилина. — Ну ладно. Я заплачу.
— А это кто такие?
Пастух потрепал свою бороду и прищурился, рассматривая наши фигуры в дверях.
— Твоего друга Тонгилия я видел утром, но этого человека и мальчика не видел.
— Это мои друзья, — сказал Катилина и сделал движение, от чего у него в кошельке зазвенели монеты.
— Твои друзья — мои друзья! — добродушно воскликнул пастух. Он снова взялся за бурдюк и сделал долгий глоток. Потом вытер губы. — Ну так чего же мы ждем? Приведите мне моего мула, и пойдем.
Главного пастуха звали Форфекс, как я представил себе, за его искусство стрижки коз. Волосы его были седые, а кожа походила цветом на старую, выделанную кожу животных. Несмотря на почтенный возраст, он двигался довольно ловко — ведь он вырос в горах и поэтому уверенно передвигался по ним, не задумываясь, куда поставить ногу?. Он мне показался довольно добродушным — сидел на своем муле и напевал себе под нос песенку. Монеты и вино оказали на него свое воздействие, и он находился в приятнейшем расположении духа.
Сначала путь шел через густой лес по одну сторону речного русла. Река давно пересохла, только время от времени попадались болотца со стоячей водой. Мы продвигались к югу и вскоре пришли к каменному мостику, пересекающему овраг и ведущему к большому строению. Сквозь деревья я разглядел двухэтажный дом, прислонившийся к крутому холму. Еще до мостика нас почуяли собаки и принялись лаять. За ними копошились куры. Некоторые из собак бегали по кругу, взметая пыль и пугая попадавшихся им под ноги птиц. Форфекс прикрикнул на собак. К моему удивлению, псы замолчали.
Мы не стали пересекать мост, а поехали дальше. Дорога становилась все круче и круче, а лес все гуще и гуще. Наконец мы приехали к тупику. Но только когда мы спешились, я заметил в дальнем конце поляны что-то похожее на узкую тропинку в кустах.
— Дальше придется идти пешком, — сказал Форфекс.
