— То есть вы не стали бы сражаться просто по приказу своего господина?
— Разумеется, повиноваться своему господину — первейший долг всякого самурая. Но поверьте, я сражаюсь куда лучше, если представляю себе все «за» и «против».
— И как же вам удается сочетать подобное свободомыслие с беспрекословным подчинением своему господину?
— А я и не пререкаюсь. Просто стараюсь верно понять цели данной войны.
— А вы прирожденный стратег, — лукаво заметил Манасэ и, поставив на доску очередной камушек, повел атаку на территорию Кадзэ.
— Что вы, я прирожденный реалист, — улыбнулся Кадзэ, отвечая камушком, грозившим начать окружение атакующего камня князя.
Несколько минут Манасэ молчал, задумчиво озирая положение на доске.
— Признаться, я недооценил вас, друг мой, — сказал он наконец. — Ваше спокойствие и сдержанность я принял за недостаток боевого духа. Теперь же мне вполне ясно: вы и умеете, и любите сражаться, но только тогда, когда вам лично это удобно.
Князь поставил на доску еще один камушек, усиливая атаку.
Битва на доске для игры в го, то ускорявшаяся, то замедлявшаяся, затянулась. Противники зорко следили друг за другом, одновременно тщательно оберегая собственные камушки. Снова и снова Манасэ, как будто по чистой беспечности, открывался для Кадзэ, — но тот, слегка призадумавшись, всякий раз замечал за неумелыми якобы ходами изощренные ловушки, целью коих было вынудить его к неверным действиям, что в итоге привело бы к поражению.
После того как Кадзэ в очередной раз ускользнул из сетей, расставленных Манасэ, тот снова звонко и манерно рассмеялся и произнес:
— А играть с вами очень, очень нелегко!
— Отчего так?
— Вы, вижу я, не склонны принимать моих предложений. — Манасэ со стуком опустил камушек на доску.
— Поверьте, в нужное время я их с удовольствием приму. — Кадзэ блокировал камушек противника своим.
— И когда же, по-вашему, наступит это самое нужное время? — Стук камушка.
— Всему свое время. — Кадзэ помолчал, оглядывая доску. — Терпение — вот монета, которой мы платим за успех, когда настанет наш день.
— Вы прямо как благородный господин Токугава рассуждаете, — пожал плечами Манасэ.
Сравнение с новым правителем Японии несколько покоробило Кадзэ. Он сухо спросил:
— Что заставляет вас так думать?
— Как? Вы не слышали новый анекдот, преотлично характеризующий натуру трех последних правителей нашей страны? Он ныне в моде!
— Нет. Расскажите, прошу вас.
— Забавный анекдот, право! Итак. Нобунага-сама, Хидэёси-сама и Токугава-сама любуются птичкой на дереве, и очень им хочется, чтобы птичка эта опустилась на землю. «Надобно убить эту птичку, — говорит Нобунага-сама, — я застрелю ее, и тогда она упадет на землю!» «Надобно вступить с ней в переговоры, — заявляет Хидэёси-сама, — я сумею убедить ее спуститься с дерева добровольно». «А я просто посижу и подожду, — сказал тут Токугава-сама, — ведь рано или поздно ей и самой захочется спорхнуть вниз!»
И рад бы тут Кадзэ не рассмеяться, но поневоле расхохотался во все горло. Очень, конечно, непочтительно в отношении правителей Японии, но характеры их описаны просто бесподобно!
— Все так, — заметил Кадзэ, — но при Секигахаре благородный господин Токугава уже не ждал. Он атаковал — и победил!
С этими словами он выставил вперед новый камушек и повел серьезную атаку на позиции князя.
Теперь камушки снова стали падать на доску стремительно — все быстрее и быстрее, все решительнее и решительнее. Битва меж двумя сильными игроками вошла в решающую стадию. Не зря воины издавна почитают го любимой своей игрой — она многому учит. Как, например, точно рассчитать время для атаки. Как не бросить раньше, чем то необходимо, в бой основные свои силы. И прежде всего — как не промахнуться в оценке сил и возможностей противника и вовремя ответить на его удар. Завораживающая игра. Заставляет обо всем на свете забыть. Не зря люди говорят: «Игрок в го на похороны родного отца опоздает».
В конце концов, невзирая на все хитроумные стратагемы и маневры Манасэ, Кадзэ, игравший осторожно, но уверенно и упрямо, получил преимущество. По итогам он и выиграл, да притом с перевесом в пятнадцать очков.
— Вы очень сильный игрок. Я и представить себе не мог, насколько сильный! — восхитился Манасэ, собирая камушки в чаши.
— Вы слишком любезны. Мне просто повезло.
— В игре в го, как и в игре в наши японские шахматы «сеги», везение невозможно. Здесь можно победить лишь при помощи ума и опыта. Это вам не кости — или, коли на то пошло, война, где все зависит от чистого везения!
— А на войне, значит, не важны ни ум, ни опыт?
Манасэ накрыл чаши с камушками крышками.
— А ум на войне, дорогой мой, нужен лишь для того, чтоб вовремя воспользоваться возможностями, которые представились по чистому везению. Ну да ладно. Теперь, когда вы обыграли меня в го, мы квиты.
Кадзэ ошалело уставился на князя. О чем это он?
— Видите ли, план вашей поимки при помощи той сети принадлежит мне, — промурлыкал Манасэ. — Мне было совершенно ясно: наш олух судья и его косорукие стражники никогда в жизни не сумеют схватить такого сильного, умного и искусного воина, каким они вас описывали. Необходимо было выстроить некую стратагему… Теперь, когда мы наконец встретились, я понимаю, что был совершенно прав.
— Это была отличная стратегия. Я запомню ее навсегда.
— Уверен, что запомните. Но право, в какую бы нам с вами еще игру сыграть, чтоб узнать, за кем будет окончательная победа?
— В какую игру? Что вы имеете в виду?
— Ну например, поэтическое состязание. Или музыкальное. Что-нибудь в этом роде. Прошу вас, не покидайте меня так скоро. Погостите в замке хоть несколько дней! Я уже приказал этому злосчастному судье немедленно вернуть вам ваш меч. Останьтесь! Дайте мне возможность познакомиться с вами поближе и, изучив все стороны вашей натуры, понять, на какое соревнование вызвать вас на сей раз.
— Благодарю от всей души. Я останусь, но не надолго. К чему стеснять вас? Поверьте, я вполне удобно устроился бы снова у угольщика.
Манасэ совсем по-девичьи хихикнул — вернулось к нему кокетство, во время игры в го как-то подозрительно быстро превратившееся в сарказм.
— А вот это, увы, никак невозможно! Понимаете, я собираюсь этого вашего угольщика распять.
Червь шелковичный
Прядет бесценную нить.
Разума нет, — а умен!
― За что ж вы собираетесь распять беднягу угольщика?! — вопросил изумленный Кадзэ.
— Разумеется, за убийство купца на перекрестке.
— Да ведь угольщик никого не убивал.
— Откуда такая уверенность? Вы сами застали его склонившимся над телом.
— Но того человека убили выстрелом из лука. У него стрела из спины торчала! А у угольщика никакого лука не было.
— Возможно, лук он попросту где-то припрятал. Вы не хуже меня знаете — крестьянам запретили хранить луки еще во времена «великой охоты на мечи»[14] благородного господина Хидэёси, почти что двадцать лет назад. Но во время недавней войны между сторонниками Тоетоми и Токугава крестьяне своего не упустили — тотчас же принялись снова собирать оружие. Я прекрасно осведомлен об их секретных схронах — поверьте, там настоящие оружейни! Они, конечно, клянутся, что оружие надобно им только для защиты от бандитов, но… жадность крестьянская не зря в поговорки вошла. Почитай, любой из них, не задумываясь, пойдет на убийство даже ради нескольких медяков. Вы просто появились не вовремя и помешали угольщику обобрать несчастного купца дочиста.
— А может, это как раз угольщик спугнул настоящего бандита?
— Ах, оставьте, умоляю вас, — небрежно отмахнулся Манасэ. — К чему эти споры? Ну, допустим, купца убил и не угольщик. Все равно — значит, то был кто-то из его односельчан! Какая разница — одного крестьянина казнить или другого? В любом случае — отличный урок для всех этих ничтожеств. И пожалуйста, не трудитесь больше беспокоить меня разговорами об этом угольщике. Слишком скучная тема. Послушайте… идемте лучше со мной, дорогой мой! Я ужасно хочу вас кое с кем познакомить!
Манасэ встал. Законы вежливости требовали, чтобы следом за хозяином дома поднялся и гость. Попутно Кадзэ заметил: под многочисленными старинными одеяниями князь носит еще и широкие шаровары, столь длинные, что они волочатся за ним на манер шлейфа. Шелковые штанины при каждом шаге Манасэ терлись о циновки пола и издавали приятное, но непривычное шуршание. Нелегко ходить в подобных штанах, тут многолетняя практика требуется, да и вообще — ныне их только придворные императорские во время официальных дворцовых церемоний надевают. Кадзэ следовал за князем. Хлопковые носки-таби чуть скользили по гладким татами. А мягкий шорох длинных штанин Манасэ впереди мучительно напоминал о шелесте женских платьев. Да… славные то были дни. Ныне же жизнь его — одно сплошное странствие, и пора уж с этим смириться!
