«Эти штучки нам знакомы!» — сказал сам себе Петька Шевырев, почитая себя опытным игроком. «Стреляного воробья на мякине не проведешь!».
Он не пошел к указанному господином коробейнику, не взял карт и у другого, попавшегося на пути, а выбрал колоды в коробе у третьего, стоявшего поодаль, на другом конце площади.
Не прошло и четверти часа, как приличные господа, скинув сюртуки, засели за трактирный стол, наброшенной грязной плюшевой скатертью обращенный в ломберный, и запустили по маленькой. Петьке везло. По некоторым им самим выведенным признакам он заключил, что новый карточный приятель его — лопух изрядный, в игре смыслит мало, но при этом азартен до безумия. Это была просто находка, и Шевырев, решив не упускать случая, хлебнув самодельного пуншу, предложил сыграть по крупной. Однако фортуна была к нему в тот день неблагосклонна.
Едва разложили они талью, и Петька озадачился мизером и лишней для удачной игры картою, как дверь нумера с треском распахнулась, и в проеме показались пьяные усатые рожи.
— Ага, шулер! — закричала одна из рож, вытаскивая из-за пояса сложенный вдвое арапник. — Вот я тебя и нашел! Держись теперь!
— Что вы себе позволяете?! — возмутился Шевырев, довольный втайне, что неудачная с самого начала игра прервалась, и можно будет просить пересдачи. — Как смеете врываться к нам?! Я сейчас господина полковника позову — он вас живо в холодную закатает!
В ответ на его гневную тираду рожи разразились омерзительным торжествующим смехом.
— Как бы не так! Полковника он позовет! Да в этой дыре отродясь чина выше брандмайора не объявлялось! Да и то когда управа сгорела! Держи его, братцы! Спускай собачек, Сашко! Ату его! Ату!
Петька оглянулся и увидал, что новый приятель его, которого даже имени не успел он запомнить толком, воспользовавшись секундной заминкой, подхватив сюртук, проворно лезет уже в растворенное боковое окно нумера, откуда весьма удачно сигает на крышу близ стоящего сарая.
— Ах, каналья! Ушел! — зарычал ему вслед предводитель помещичьего воинства, не решаясь, однако, проделать тот же путь. — Ничего, братцы! Мы на втором душеньку отведем! Это, видать по очкам, помощник того, главного! Они всегда на пару дела свои вершат, я знаю! Бей его! Бей шулера! Шулер, танцуй!
Друзья с интересом и вниманием выслушали приключения непоседливого картежника.
— Так они все же всыпали тебе горячих? — позлорадствовал Кричевский.
— Перепало малость, — смущенно сознался Петька, почесывая разные места ближе к седалищу. — Больно, между прочим!
— Это тебе наука! — наставительно сказал полковник. — С незнакомыми играть в карты не садись, да еще будучи один! Вот, выпороли и деньги отобрали! Это они, верно слово, в сговоре были с твоим партнером, да и разыграли спектакль! Артисты погорелого театра! Ай да провинция! Ловкачи! Деньги, небось, на столе оставил, когда от арапников помещичьих спасался?
— Еще чего! — гордо воскликнул репортер. — Ты меня уж вовсе за младенца принимаешь! Только шум начался, я перво-наперво банчок сгреб — и в карман! Даже колоду прихватил!
Сдвинувшись на край сидения, Шевырев принялся выкладывать на него из карманов наспех прихваченное с трактирного стола содержимое. Кричевский заинтересовался колодой, взял ее осторожно двумя пальцами, и пока Петька пересчитывал и приводил в порядок спасенную наличность, пристально разглядывал на свет одну карту за другой, ощупывал и поглаживал «рубашки».
— Выбрось, — решительно сказал он. — Все тузы крапленые, и вот еще дама треф тоже. Новый знакомый твой взаправду шулер. Правы были дикие помещики.
— Как же так?! — изумился Петька. — Я же ее так выбирал! Выходит, там и впрямь шайка шулерская?
— Нет, конечно, — улыбнулся полковник. — Это он твою колоду во время игры покрапил, пока карты через его руки ходили. Видишь — насечка крохотная на обрезе? А вот еще одна — но в другом угле? А вот две сверху! Это все шулерский крап. У этого господина не было перстня с большим фальшивым камнем? Точно не было? А ноготь длинный на мизинце был? Ну, вот видишь! Ногтем этим они карты прямо в игре и метят. А потом стоит только колоду в пальцы взять — и опытный шулер сразу тебе скажет, где в ней какая карта лежит. Видишь — колода «взлохмаченная»? Края карточек как бы кверху загнуты. Это — первый признак, что с шулером играешь, когда он наружные карты в колоде кверху краями выгибает, перед тем как тебе сдвинуть дать. Она ведь не зря на фабриках делается полукругом, и внутрь краями завернутая слегка. Надобно это, чтобы место сдвига нельзя было пальцами прощупать, да потом колоду в начальное положение незаметно вернуть. Вот, смотри!
Кричевский пощелкал картами, дал Петьке сдвинуть, переложил части колоды, как полагается — и показал тонюсенькую щель, образовавшуюся между верхней и нижней частями. Репортер глядел, открыв рот, и даже брат Пимен оборотился весь на козлах, перекинул ноги, навострил единственный глаз, подобно циклопу, предоставив гнедым свои самим выбирать дорогу.
— А теперь — ап! Гляди, медведь в кустах!
Оба приятеля Кричевского невольно уставились туда, куда он указал им, а когда поглядели вновь на руки полковника, Константин Афанасьевич уже показывал им колоду, возвращенную в прежнее положение, в каком она была до того, как Петька «шапочку снял».
— Здорово! — завистливо вздохнул Шевырев. — Эх, мне бы так научиться! Слушай, покажи еще что-нибудь!
Сыщик воззрился на приятеля подозрительно.
— Но-но-но! — сказал он и погрозил пальцем. — Ты это брось! Ничего я тебе более не стану показывать! Ишь, увлекся!
Он вознамерился крапленые карты выбросить, но Петька не дал, аккуратно сложил колоду и убрал ее в походный раскладной чемоданчик свой.
— На память! — объяснил он. — Приеду в редакцию — расскажу всем, как бывает!
— И как арапниками помещики тебя пороли? — уязвил приятеля сыщик. — Шрамы боевые будешь показывать?
— Но ты же меня не выдашь! — умоляюще сложил ручки на груди Шевырев. — Надо мною весь репортерский Петербург смеяться будет! А наши литературные дамы — они же мне проходу не дадут! Зинаида Августовна, кобра засушенная! Костенька! Мое будущее честного человека и журналиста в твоих руках!
— Напрасно ты так! — куражился, развалясь в бричке, полковник. — А ты представь себя героем свободного слова, пострадавшим от заядлых самодуров-крепостников! Твой пухлый зад, украшенный следами их арапников, мог бы обойти страницы всех журналов Европы! Вы бы с ним прославились на пару! Как символы прогресса и борьбы с невежеством за свободу! Попроси дружка своего, господина Короленко, он про тебя живо репортаж в прогрессивном духе состряпает!
— Ну, ты и сволочь! — выругался Шевырев. — Прости, брат Пимен. Зря мы с тобою этого гада из вотяцких чащоб спасали! Пусть бы бродил там себе! Одичал бы, волосами оброс, как Робинзон Крузо! Тогда бы его в Зоологическом саду выставлять можно было. Я бы на тебя, Костя, детишек своих водил смотреть! И чего ты к Короленко прицепился?! Что он тебе сделал?!
— Я ретроград, мне можно!
— Сейчас я тебе объясню, кто ты есть на самом деле! Брат Пимен, закрой на минутку уши! Дай развернуться свободе слова!
— Ладно, ладно, не скажу! — засмеялся Константин Афанасьевич, не желая долее испытывать терпение и чувство юмора приятеля. — Слово чести даю, что никому ничего не скажу. Да я что! Я человек привычный, грубый, полицейский. Ты думай, как Юлии объяснять сии многозначительные следы порки будешь!
— Ты Юлию не трожь! — озабоченно нахмурился Петька. — Мы с ней как-нибудь сами разберемся! А что — думаешь, к возвращению в Петербург не пройдут?
Кричевский покачал головою.
— Недели три надобно, не менее. Не веришь — спроси у брата Пимена, или детство свое вспомни. Сколько на тебе полосы держались, когда тебя матушка за воровство сахара вожжою секла?
Так, препираясь и подначивая друг друга, они ехали до самого вечера. Выехали на тракт, идущий от Тыблана на Старый Трык, потом снова свернули с него на лесные узкие дороги, выписывая огромный круг, или, точнее, виток расширяющейся спирали, огибая окрестности Старого Мултана, в котором были два дня назад, оставляя его севернее.
Места опять стали глуше, пешие попадались все реже, а повозок давно уж не было видно. Вековой старый лес поднимался стеною по обе стороны дороги, вызывая в Кричевском неприятные воспоминания о проведенной в чаще ночи. Местами лес был мертвый от старости, огромные серые деревья лежали вповалку друг на друге, образуя непроходимые завалы, или стояли, покосившись, нависая над дорогою, смыкаясь темным сводом, угрожая вот-вот рухнуть на головы путникам. В одном месте пришлось им переезжать недавнее пожарище, голое, черное, смердящее, на котором ветер поднимал и кружил тучи пепла. Иногда от лесной дороги отходили в чащу еще более узкие пути, которые и дорогами-то назвать было нельзя, ведущие к потаенным вотяцким поселениям. На развилках стояли часто маленькие истуканы, глиняные или деревянные покровители путников, перед которыми разложены были дары, всякая дрянь: патроны с осечкою, перышки птиц, шкурки каких-то зверьков, поеденные жучком, сломанные ножи, ржавые перекрученные гвозди. Стало в лесу душно, казалось, деревья так плотно зажали со всех сторон дорогу, что не хватает воздуху.
