Он избрал небольшой кожаный диван и полчаса читал «Пэлл-Мэлл газетт».
Когда он погрузился в статью о лондонских трущобах, наконец появился Сомс, шагая бок о бок с Ньютоном Даффом. Видимо, они приехали вместе из дома своего гостеприимного хозяина; Сомс, судя по всему, обстоятельно рассказывал о лошади по кличке Адажио.
Дафф, который выглядел так, будто крайне сожалел, что вообще слышал о существовании лошадей — да и Сомса, если на то пошло, — коротко с ним попрощался и направился к группе менее легкомысленных членов Парламента. Ленокс кратко прикинул, мог ли человек такой ушлый, как Ньютон Дафф, допустить ошибку, оставив на месте убийства пузырек, который вел прямо к нему. Да, подумал Ленокс… но даже прежде, чем он успел это заметить, временно неприкаянный Сомс обернулся и увидел его.
— Чарльз, — сказал он. — Привет, старина.
— Джек, — сказал Ленокс. — Рад вас видеть.
Сомс принадлежал к специфическому типу английского благородного сословия — не вполне хорошему типу или же вполне плохому, однако он скорее обитал на периферии этих категорий, полу-так, полу-эдак.
Несколько лет назад он получил в армии титул капитана, и среди своих друзей именовался «Капитан Джек», или — среди самых близких — «Сом». Но он был мягким человеком, отнюдь не воинственным. В Оксфорде еще до времени Ленокса он отличался в гребле и владел веслами, по общим отзывам, превосходно. Место в Парламенте он заполучил вскоре после окончания от «карманного местечка», принадлежавшего престарелому гребцу, поклоннику юного Сомса. Он был принят во всем Лондоне, но в определенном смысле так и не исполнил обещанного, и его жизнь теперь, хотя и в меру счастливая, была для тех, кто знал его, помечена особой грустью несбывшегося.
Он был из тех, кто большую часть каждого дня проводит в клубе, играя на бильярде или в карты, пока люди дрейфуют через комнату, вкусно обедая и ужиная, и придает себе важности, переводя разговор на деньки в старой команде или в старом полку, но не уравновешивая их какой-либо нынешней славой или известностью. Он был быстр в том смысле, в каком быстры завсегдатаи клубов, но, подобно им, утратил то ли из-за спиртного, то ли из вялости всякую способность сосредоточивать усилия на долгое время на чем-либо важном. Постепенно его интересы увязли в скачках, и теперь он слыл авторитетом по скаковым лошадям и мог снабдить вас сведениями о том тренере или этом жокее. Но серьезные люди, двадцать лет назад смотревшие на него снизу вверх, больше не относились к нему серьезно.
Ленокс в определенном смысле испытал глубокую грусть, узнав о его финансовых затруднениях, ведь как бы далеко Сомс ни ушел под уклон, он был своего рода институтом, а вдобавок деньгами всей семьи распоряжался старший его кузен, который вряд ли допускал, чтобы они покидали его карман.
Тем не менее, Сомс при всем при том был хорошим человеком и старался исполнять свой долг в Парламенте, пусть даже и шли разговоры о его замене. Единственная его комитетская работа была по воле случая связана с Монетным двором.
— Как поживаете, Чарльз?
— Если не считать этого, — сказал Ленокс, указывая на ссадину у глаза, — очень неплохо.
Сомс засмеялся.
— Боксировали?
— Немного против воли.
— Хотите сигарету?
Ленокс принял предложенную сигарету и кивнул на пару кресел. Они сели. Подошел официант и осведомился, не желают ли они выпить. Сомс отказался, но Ленокс спросил, не выпьет ли он с ним стаканчик горячего вина, пусть час еще ранний, и Сомс сказал, что да, пожалуй, почему бы и нет.
Они поговорили о лошадях — знаток обрел в Леноксе более благодарного слушателя, чем Дафф. Однако, воспользовавшись паузой, когда Сомс сделал свой первый глоток, Ленокс сказал:
— Что, собственно, с этим убийством?
— Насколько я понимаю, об этом следует спросить у вас.
— Почему?
— Вы же были там в тот вечер, разве нет? — сказал Сомс.
— А! Но Барнард попросил меня не вмешиваться.
— Неужели? Крепкий орешек, Барнард. Хороший человек, но орешек крепкий.
— А что вы думаете об этом?
— О девушке? — Сомс неловко заерзал в кресле. — Думается, кто-то из слуг. Один из них, например, расплакался за ужином два вечера назад. Никогда ничего подобного не видел. Вероятно, чувствовал себя виноватым.
— Может быть, жених?
Сомс отвел глаза.
— Может быть, — сказал он.
— Я слышал, там гостят два племянника?
— Оба ужасны, старина, прямо-таки ужасны. Один что-то вроде Казановы, в таком вот духе, а другой, по-моему, смотрит на меня с большим неодобрением.
Ленокс сделал знак официанту подлить вина.
— Спасибо, Чарльз, — сказал Сомс, глядя, как наполняется его стакан. Вино исходило паром и пахло лимоном с корицей. — Снаружи холод собачий. Теперь придется вытерпеть целый день на скамье. Вино его скрасит. Меня, знаете ли, просят бывать здесь все чаще, хотя я толком ничего не знаю.
— Что-нибудь сейчас с Монетным двором?
— Нет-нет, ничего. Я же, знаете ли, только помогаю Барнарду. Потому и гощу у него. Удобнее работать. — Он покраснел и умолк.
— Мне действительно очень любопытно, — сказал Ленокс, — что случилось с девушкой. Зрительский интерес, как вы понимаете. — Это уже прямо соседствовало с ложью.
— Право, не имею ни малейшего представления.
— Ну, а Дафф? Ему пальца в рот не клади.
— Дафф? Вы думаете?
— Почему бы и нет?
— Возможно, вы и правы. Собственно говоря, будь я инспектором, то начал бы с него.
— Неужели?
Сомс прихлебнул вина, а затем поставил стакан нетвердой рукой.
— Да-да. Не понимаю, собственно, почему мне это раньше в голову не пришло.
— Может быть, мы перегибаем палку?
— Ничего подобного! — Сомс кашлянул. — Если взглянуть на это как на салонную игру, это мог быть только он.
— В игре.
— Ну конечно, никто из нас, знаете ли, на самом деле ничего подобного не сделал бы.
— Разумеется.
— Самоубийство, не сомневаюсь.
— Этим и кончится. Но будь это салонной игрой?
— О, Дафф! — Сомс допил вино. — Все требуемые признаки. Темная личность.
— Темная, как полночь.
— Да.
— Но в таком случае, почему бы не вы? — Ленокс улыбнулся. Ему это было глубоко противно. Тем не менее, он не отступил.
Сомс недоуменно уставился на него, но затем засмеялся.
— И правда, почему бы не я? Только в игре, знаете ли, важна умственная сторона, мотив. Так что я не слишком подхожу.
— Вероятно, нет.
— Разве что для неожиданной развязки.
— То есть Дафф выглядит наиболее подходящим кандидатом, но неожиданно искомым оказываетесь вы?
— Да, — сказал Сомс и засмеялся. Лицо у него было красным. — Но в реальной жизни…
— В реальной жизни ни в коем случае.
— Да-да. Полнейшая нелепость.
— Конечно.
Наступило молчание.
— Ну, мне, пожалуй, пора, — сказал Сомс.
— Приятно было повидаться.
— Спасибо за вино и все прочее, Ленокс.
— Не за что.
— Вы встречаетесь тут с братом?
— Да, — сказал Ленокс. — Немного погодя.
— Передавайте привет. Старина Эдмунд! Мы вместе учились в университете.
Печальная минута миновала. Они обменялись рукопожатием, и Сомс направился в зал заседаний.
После беседы с Сомсом Леноксу нечем было заняться. Всего через час плюс-минус несколько минут ему предстоял завтрак с братом, так что возвращаться домой смысла не имело. И он решил прогуляться.
Новый снег был уже утоптан, и город вновь обрел замызганный вид, однако воздух был чистым, хоть и холодным, но не чересчур. Он решил пройтись вдоль реки.
Через каждую пару сотен ярдов в этой части Лондона была лестница, ведущая от тротуара вниз к Темзе. По одной из них Ленокс спустился, оказавшись у самой воды на маленькой, окаймленной низкими деревьями аллее, куда более тихой и спокойной, чем оживленная улица вверху.
Вода была серой и быстро струилась, унося смерзшиеся льдинки, опушенная по краям снегом. Несколько птиц носились над самой водой, и Ленокс остановился посидеть на скамье и посмотреть, как они почти задевают маленькие волны. Небо было серым, река была серой. Все это было тем, что он любил, но тут внезапная боль в месте ушиба вернула его в реальный мир.
Вскоре настало время второго завтрака, и он медленно пошел назад, поглядывая на здание Уайтхолла.
Интерес Ленокса к политике уходил в прошлое, насколько хватало памяти. Отец леди Джейн часто занимал свое место в Верхней Палате, где Ленокс и леди Джейн с галереи для посетителей смотрели, как он произносит речи, и Ленокс оставался равнодушен к атрибутам власти, его завораживала сама власть. После школьных уроков о монархах и более глубокого знакомства с историей в Харроу он поражался тому, как Палаты Парламента контролируют судьбы его соотечественников. Диспуты, которые он читал в газетах, редко бывали возвышающими, иногда очень низменными, но порой блистательными. Он рос с идеалом великого государственного мужа в душе — Бэрк, Фокс, Пиль и Пальмерстон. И еще, взрослея, он чувствовал, что оказался в на редкость удачной эпохе, когда и Дизраэли, и Гладстон — оба обретали силу вождей. Это была эпоха дебатов.
