— Да, я ознакомился с протоколами допросов, — сказал Воловцов. — А вы могли бы вызвать господина Поплавского ко мне?
— Конечно. Как только от вас выйду, так его и найду. И скажу, что вы его ожидаете.
— Хорошо, — кивнул Иван Федорович. — Благодарю вас, вы свободны… Хотя, нет, Петр Степанович… Как найдете господина полицейского надзирателя, приведите его ко мне, а сами побудьте покуда в коридоре. Я поговорю с Поплавским недолго, а потом вместе в меблированные комнаты сестер Малышевых двинемся. Поглядим на месте, что к чему…
— Слушаюсь….
Полицейский надзиратель города Дмитрова господин Филимон Кондратьевич Поплавский лет десять уже дожидался, когда Панкратий Самсонович Разумовский подаст в отставку, дабы занять его место. Но начальник Дмитровской полиции Разумовский оказался вечным, и столь долгое и, как уже стало казаться Поплавскому, нескончаемое ожидание желанного карьерного роста наложило отпечаток и на внешность, и на характер полицейского надзирателя. Был Поплавский меланхоличен, если не сказать безразличен ко всему, что творилось вокруг, служение ему, видимо, крепко осточертело, и, будь его воля, а главное, место, куда податься, он давно бы ушел из надзирателей в какой-нибудь департамент или даже в контору помощником столоначальника. Но в Дмитрове теплых и незанятых мест не имелось, а для того, чтобы занять таковое в Москве, Поплавский уже потерял хватку, а вместе с ней и саму возможность на перспективу. Глаза его имели такое же выражение, какое можно заприметить у побитого пса, уже потерявшего надежду отыскать вожделенную косточку с мясом и слоняющегося теперь возле мусорных ящиков просто по привычке и от нечего делать. Да и вся внешность надзирателя была какой-то уставшей и мятой, если не сказать, измочаленной, будто на нем недавно пахали или возили воду.
— Полицейский надзиратель, титулярный советник Филимон Кондратьевич Поплавский, — представился он Воловцову.
Иван Федорович назвал себя и протянул для пожатия руку. Ладонь у Поплавского была мягкой, пожатие вялым и бессильным.
— Прошу вас, присаживайтесь, — обратился к титулярному советнику Воловцов.
— Благодарю вас, — меланхолически ответил Поплавский и присел на краешек кресла. Но не из робости или стеснения перед московским начальством, а в силу характера, не позволяющего делать все полностью и до конца…
— Я прочитал ваши протоколы допросов, но мне все же хочется услышать от вас характеристики допрашиваемых лиц и все, чему вы явились свидетелем. Давайте начнем с того, что к вам прибежал этот пострелец Семка и передал просьбу городового Самохина прийти в меблированные комнаты Малышевой на Московской улице. Итак, что происходило далее?
— Да, все так и было: прибежал прислужник Малышевых, сказал, что меня просит прийти к ним городовой Самохин, ну, я и пошел…
— В котором часу вы прибыли в меблирашки Малышевой? — спросил Воловцов.
— Было что-то около трех часов пополудни, — ответил полицейский надзиратель.
— И что вы увидели?
— Я увидел городового Самохина, Глафиру Малышеву и ее сестру. Они стояли возле запертой комнаты и дожидались меня.
— В каком состоянии находились сестры Малышевы?
Поплавский устремил взор куда-то вбок, словно припоминая. Потом медленно ответил:
— Мне показалось, что они взволнованы.
— Но ведь это нормально — быть взволнованными, обнаружив труп постояльца в своей гостинице, как вы думаете? — любопытствующим взором посмотрел на полицейского надзирателя Поплавского Воловцов.
— Да, я полагаю, что в данных обстоятельствах такое состояние содержательниц меблированных комнат вполне оправданно, — согласился Поплавский.
— Хорошо, — продолжил Иван Федорович. — Что было дальше?
— Дальше мы вскрыли комнату…
— Как?
— Поскольку запасного ключа у Малышевой не было, городовой Самохин с моего разрешения просто выбил дверь.
— Ясно, — констатировал судебный следователь. — Что было после того, как вы вскрыли дверь в комнату Стасько?
— Я вошел вместе с городовым в комнату и увидел прямо у входа кровь. — Поплавский говорил медленно, будто обдумывая каждое слово. — На кровати как будто лежал человек, накрытый одеялом с головой. По крайней мере, так поначалу казалось… Как позже выяснилось, на кровати лежало свернутое пальто, прикрытое одеялом, и создавалось впечатление, будто постоялец в номере просто крепко спит.
— Как вы думаете, кто это сделал?
— Конечно же, тот, кто убил, — последовал незамедлительный ответ.
— А для чего он это сделал, как вы полагаете? — задал новый вопрос Иван Федорович.
— Чтобы создать впечатление спящего человека, — несколько удивленно посмотрел на него Поплавский.
— И все?
— А для чего же еще? — вопросом на вопрос ответил полицейский надзиратель.
— Надо полагать, еще для того, чтобы выиграть время, — несколько недовольно произнес Иван Федорович. — Из окна и в замочную скважину постель видна, как и спящий на ней человек. Постоялец лег очень поздно, спит, зачем, мол, его тревожить? А в это время убийца все дальше и дальше уходит от места преступления и преспокойно заметает следы, не без основания полагая, что нам его уже не достать…
— Да, вы правы, — подумав, ответил Поплавский.
— И что это значит?
— Что? — сморгнул полицейский надзиратель.
— То, что убийство было не внезапным, но являлось продуманным и спланированным, — пояснил уже с заметным раздражением судебный следователь. — И что у преступника было время, чтобы, по возможности, оттянуть обнаружение самого факта преступления, для чего и был сооружен им «спящий на постели человек», а труп коммивояжера Григория Ивановича Стасько засунут под этажерку, чтоб его не было видно…
— Согласен с вами, — ответил Поплавский ради того, чтобы что-нибудь ответить.
— Но и это еще не все, — заметил Воловцов, разочаровываясь в полицейском надзирателе все более и более.
— А что еще? — пустыми глазами посмотрел Поплавский на судебного следователя.
— А еще и то, — наставительно произнес Воловцов, — что кто-то должен был слышать возню в комнате Стасько, его крики, борьбу с убийцей, если таковая, конечно, была, предсмертный хрип, падение тела. Слышимость через двери из комнаты Стасько в коридор должна быть хорошей, а еще лучшей — слышимость через тонкие деревянные двери, смежные с комнатой Глафиры Малышевой. Ведь так? — хмуро посмотрел на полицейского надзирателя судебный следователь по наиважнейшим делам.
— Вы подозреваете сестер Малышевых в соучастии? — понял, куда клонит Воловцов, Самохин.
— Конечно, — кивнул для пущей убедительности Иван Федорович. — Преступник мог выйти из номера Стасько только через двери, ведущие в комнату Глафиры Малышевой. И та никак не могла его не услышать и не заметить. Равно, как и ее сестра Кира…
— Ну, так мы об этом тоже думали и потому провели задержание сестер Малышевых и заключение их в следственную тюрьму, — оправдывающимся тоном заявил полицейский надзиратель. — Уж больно много на них сходится. Да еще их ложь в показаниях, которая позже вскрылась… Полагаю, господин судебный следователь, соучастие сестер Малышевых в убийстве, активное или пассивное, имеет место быть без всяческого сомнения. Да и показания старика Никифора Селищева, вышедшего утром в половине пятого кормить лошадей купца Суходаева…
— Поясните, — попросил Иван Федорович.
— Селищев видел выходившего из номеров Малышевой крепкого высокого мужчину лет тридцати с небольшим. Одет он был в приличный дорожный костюм, и провожала его младшая сестра Малышевых, Кира…
— Прямо-таки «провожала»? — перебил Поплавского Иван Федорович.
— Именно так-с, господин судебный следователь, — кивнул полицейский надзиратель.
— Хорошо, — после недолгого молчания произнес Воловцов. — Что было дальше?
— А дальше — все. Господин в дорожном костюме ушел, а Кира Малышева вернулась в меблирашки и закрыла двери на крюк.
— Закрыла? — недоверчиво посмотрел на Поплавского Воловцов. — На крюк? Это тоже слышал старик Селищев через всю улицу?
— Говорит, что слышал, — немного оторопело ответил полицейский надзиратель.
— Ладно, выясним. Значит, сестры Малышевы были в сговоре с убийцей?
— Да. Все их поведение говорит о причастности обеих сестер Малышевых к преступлению, — уже довольно твердо произнес полицейский надзиратель. — А поскольку в «Уложении о наказаниях говорится», что…
— До «Уложения о наказаниях» нам еще с вами рановато, господин Поплавский, — перебил его Иван Федорович. — И до крайне интересных показаний старика Селищева мы еще дойдем. Итак, мы остановились на том, что вы с городовым Самохиным вошли в комнату Стасько и увидели кровь у двери и имитацию спящего на кровати человека. Кстати, кровь у двери была густая или жидкая?
