— Ты от Пороха заразился излишней подозрительностью? — поднял брови сыщик. — После приключения на площади все ерзаешь и ерзаешь, места себе не находишь. Стало быть, тебе полезно прогуляться за город, хоть погода и отвратительная.
— Я знаю способ лучше. Взял для успокоения нервов две четушки [13], — Митя похлопал по карманам шинели. — Думал, сядем с тобой, выпьем.
— Непременно выпьем! На обратной дороге. А сейчас мне нужна чистая голова, чтобы ни одной детали не упустить.
XVIII
В Нахабино приехали еще засветло.
Дюжина избёнок, что поприличнее, с крепкими заборами и резными коньками, водит хоровод вокруг колодца-журавля. Остальные растянулись на все четыре стороны и чем дальше от центра деревни, тем чумазее выглядят. Мармеладов выбрал самый убогий дом на окраине.
— Почему этот? — спросил Митя.
— Если бы я был десятилетним мальчишкой, мне бы хотелось сбежать именно из такой лачуги.
Сыщик ошибся, хотя и не намного. Вышедший на стук мужичонка указал на такой же замшелый домишко, стоящий по соседству. Не успели они подняться на крыльцо, дверь уже распахнулась, будто по волшебству. На пороге возник сгорбленный дед в рубахе сплошь из лоскутных зарплат, так часто чиненной, что не угадаешь какого цвета она была изначально. Приветствовать незваных гостей не стал, ждал, пока те заговорят. Сыщик тоже молчал, разглядывая старика.
— Подскажи-ка, любезный… Кх-м! — заговорил Митя. — Бойчуки здесь живут?
— А чегой тебе надобно’ть от Бойчуков? — прогундосил хозяин лачуги.
— Поговорить хотели.
— Эт вряд ли. Помёрли оне в запрошлом годе.
— Как же так, — опешил Митя. — А сосед ваш сказал, что это их дом.
Дед почесал жидкую бороденку.
— Вы, небось, спросили: «Где тута дом Бойчуков?» Вот Николка и махнул в нашу сторону. Оно же как выходить? Дом ихний, но живем тута мы. А Бойчуки на погосте давно’ть.
— Зря, выходит, ехали? — обескураженный почтмейстер повернулся к Мармеладову.
Тот смотрел не на старика, а в дверную щель за его плечом.
— Отчего же — зря? Новость узнали, хоть и печальную, а все же новость. Так Фролу и передадим: померли дед с бабкой, не успели твои гостинцы. Жаль расстраивать, но тут уж против судьбы не попрешь… Эй, кучер!
Сыщик сделал вид, что спускается с крыльца, но тут за его спиной с грохотом распахнулась дверь. Из сеней выскочила старуха в засаленной понёве, но на удивление чистом платке — прежде белом, ныне же безнадежно пожелтевшем от времени.
— Погодь-ка, барин! Не спеши, — заверещала она. — Так ты Фролушку знаешь? А чегой не сказал? Живы мы, живехоньки, незачем внучка расстраивать!
— Никшни, куёлда! — старик сердито встопорщил бороду. — Что ты мелешь? Мало тебе жандармы тумаков отвесили?! Еще захотела?
— Не беспокойтесь, мы не из Охранного отделения, — успокоил Мармеладов.
— Откудова мне знать? — не сдавался дед. — Может ты с полиции? Те тоже’ть любят поговорить… Да токмо опосля таких разговоров я без зубов-то и осталси.
— Да уймись ты, шабарник! — старуха оттеснила мужа плечом. — Проходите в дом, не на пороге же разбакуливать… А чегой вы про гостинцы сказывали, барин?
Мутные стекла почти не пропускали солнечный свет, поэтому на столе горели две лучины, воткнутые в светец накрест. Мармеладов сел на лавку, развернул кулек с пряниками.
— А вот и гостинцы.
— Да чем их, барин, жевать-то? У нас с дедом пять зубов на двоих…
— Пробуйте, пробуйте! Пряники заварные, они во рту тают.
Старик взял угощение, понюхал и бросил обратно.
— Уж лучше’ть водки бы привезли! — вздохнул он, облизывая липкие пальцы.
Митя достал из кармана «пятидесятку» с казенной печатью.
— Найдется и водка.
— О! Так-то оно правильней.
Дед сколупнул сургуч ногтем и глотнул прямо из горлышка. Потом опомнился и прикрикнул на жену:
— Чегой застыла? А ну-ка’ть кружки неси!
Хозяин разлил всем поровну, подумал немного и слил половину из бабкиной кружки в свою.
— Ну, за встречу, люди добрые! — он выпил все, до донышка, вытряс последние капли себе на язык и посмотрел на гостей подобревшими глазами. — Вот мы и есть Бойчуки. А вы сами из каковских будете? Откудова внучка нашего знаете?
Митя хотел было ответить, но сыщик его перебил:
— Дело у нас общее. Оттуда и знаем.
— Понятно’ть, — голос деда ощетинился колючими нотками. — Тоже, значить, убивцы нечестивые.
— Вовсе нет, — Мармеладов резким жестом отмел подозрения. — Мы по университету знакомство имеем. Ехали мимо, вот он с оказией гостинцы и передал.
— Что ты мелешь, малохольный? — старик еще больше озлобился. — Бросил Фролка увинер… ситет. И уже давненько.
— Это так, — не смутился сыщик. — А недавно он вернулся на курс. Сдал экзамены за год, причем все — на высший балл.
— Ой, энто вы правы, барин. Фролушка у нас завсегда умненький был, — мелко закивала старуха. — Добрый мальчик, трудолюбивый еще. С малых лет помогал и в огороде, и по хозяйству. В церкву кажное воскресенье ходил, грамоте выучился по «Часовнику». Ангелочек наш, ненаглядный! Сбил его с пути истинного этот езуит.
— Который? — цепко спросил Мармеладов.
— Папаша евойный! Все беды наши через него идуть.
— Молчи, трещетка, — погрозил кулаком старик, — а то наболтаешь лишнего! Чегой вам любопытство тешить, барин? Позор весь давно похоронен, вместе с Анфиской.
Сыщик подал Мите и тот достал из кармана вторую четушку.
— А с другого боку, чегой бы не рассказать? — дед причмокнул губами и потянулся к бутылке. — Предание старинное, уже все отболело давно’ть.
На этот раз он налил себе побольше, бабке капнул чуточку, а остатки поделил между гостями. Мармеладов поднял кружку,
