Официант принес Гроссу десерт. Следующие несколько минут он, закрыв глаза, дегустировал палачинки.
— Запретное удовольствие. — Он вытер губы камчатной салфеткой и похлопал себя по обширному животу. — Адель бы наверняка не одобрила. Итак, на чем мы остановились?
— Луккени сидел на скамейке на набережной Монблан, — напомнил Вертен.
— Вот именно. Итак, случайно или намеренно Луккени оказался на набережной именно в тот момент, когда мимо проходила императрица на своем пути к пристани. Он бросился к ней, как будто хотел взять автограф, и, приблизившись, нанес удар. После чего она упала на колени. Графиня со слугой обернулись и увидели, что он бежит прочь. Они подумали, что это грабитель, неудачно попытавшийся сорвать с императрицы часы, которые она носила на шее в виде кулона. Графиня помогла ее величеству подняться на ноги. Ей показалось, что императрица невредима, только немного шаталась. Она заверила графиню, что с ней все в порядке и что им нужно поспешить, чтобы успеть на пароход. Они поднялись на борт, и там императрица неожиданно упала без чувств, а потом графиня уже в каюте обнаружила у нее на левой груди небольшую ранку, откуда слабо сочилась кровь. К этому времени пароход уже отчалил от берега, а на борту доктора не было. В этой ситуации капитан был вынужден повернуть. Затем императрицу положили на импровизированные носилки, сооруженные из шести весел и свернутого паруса, и принесли в номер, который она занимала в отеле «Бо-Риваж». Туда был наконец приглашен доктор Голай, но сделать уже ничего не смог. Я видел протокол вскрытия. У императрицы было проникающее ранение на глубину восемь с половиной сантиметров. Вход на уровне четвертого ребра, сломанного от сильного удара. Оружие проткнуло околосердечную сумку и впилось в левый желудочек. Вначале, пока от внутреннего кровотечения не переполнилась околосердечная сумка — а этот процесс проходил достаточно медленно, — императрица полагала, что с ней ничего серьезного не случилось. Но когда несчастную внесли в номер отеля, все ее платье уже было в крови. Умерла императрица в десять минут третьего.
Они посидели некоторое время молча, как бы воздавая дань памяти убитой императрицы. При этом Вертен монархистом себя не считал и вообще критически относился к ее образу жизни. Однако трагическая гибель этой замечательной женщины его потрясла.
— Видевшие нападение подняли крик, — со вздохом продолжил Гросс. — За Луккени погнались два кучера и моряк. Его задержал идущий навстречу электрик по имени Сан-Мартин. Упирающегося Луккени скрутили и передали ближайшему полицейскому.
— Но ведь Луккени был вооружен. Почему он не сопротивлялся этому Сан-Мартину? — Вертен отодвинул недоеденный десерт, чувствуя, что переел. Теперь будет трудно заснуть.
— Хороший вопрос, Вертен. В «Монд» сказано, каким Луккени владел оружием. Это был заточенный напильник с деревянной ручкой. Самоделка. К тому же при обыске его не нашли. Заточку обнаружила на следующее утро консьержка у входа в дом три на рю дес Альпес. Видимо, Луккени выбросил ее по дороге, когда бежал с места преступления.
— Странное поведение, — задумчиво проговорил Вертен.
Гросс с интересом посмотрел на него.
— Вы так считаете?
— Да. Замыслив преступление, Луккени не подумал о том, как потом скрыться. Кинулся бежать по первой попавшейся улице прямо в руки электрика. Почему его не ожидал экипаж? И ведь он мог напасть на императрицу во время посадки на пароход, там можно было бы затеряться в толпе.
— А если Луккени действительно увидел императрицу случайно и принял спонтанное решение?
Вертен отрицательно покачал головой.
— Но мы помним, что до этого он следил за домом Фроша, когда его посещала императрица. Так что покушение планировалось. В таком случае заранее планировалось и то, чтобы Луккени задержали. Посмотрите на его улыбающееся лицо, которое смотрит с первых полос газет. Этот жалкий мерзавец просто упивается своей славой.
— Тогда что же в его поведении странного? — спросил Гросс.
— Неясно, почему он выбросил заточку. Почему не использовал ее против полицейского, своего классового врага? Почему после ареста отказывается давать показания? Тут что-то не сходится. С одной стороны, Луккени необыкновенно гордится своим преступлением, а с другой — не хочет о нем ничего говорить.
Гросс кивнул:
— Великолепно, Вертен. Я тоже так думаю. — Он помолчал. — Так что готовьтесь, мой друг, в Женеве у нас будет много работы.
Потом они вернулись в свое купе и улеглись спать. Как Вертен и опасался, плотный ужин дал о себе знать. Обычно стук колес и мягкое покачивание вагона действовали на него как снотворное. Но сейчас он часа два никак не мог заснуть.
Попытался читать. В дорогу Вертен брал книги на английском, чтобы не забывать язык. Он предпочитал британских авторов. Американцы, даже Твен, казались ему поверхностными. На этот раз у него с собой была «Тэсс из рода д’Эрбервиллей» Томаса Гарди. Однако чтение не шло. Действительно, что такое страдания бедной сельской девушки по сравнению с событиями недавнего времени?
Вертен со вздохом положил книгу в багажную сетку над головой. Закрыл глаза. И тут же перед его внутренним взором возник отрезанный нос Лизель Ландтауэр, а затем размазанные по стенке мозги герра Биндера. Он представил, как Луккени нападает на императрицу Елизавету, а следом перенесся в тускло освещенные покои кронпринца Рудольфа в замке Майерлинг. Первое, несомненно, было преступлением. А второе? Эти события как-то связаны, или эта связь — плод фантазии его и Гросса? И что с этими ужасными преступлениями в Пратере? Они совершены просто для прикрытия убийства Фроша? А оно связано как-то с гибелью императрицы? И в свою очередь, ее гибель связана со смертью кронпринца, случившейся почти десять лет назад?
Наконец Вертена сморил сон. Он проснулся сразу, когда проводник объявил прибытие поезда в Цюрих. Встал, раздвинул занавески на окне. Ничего особенного на перроне не происходило. Несколько пассажиров сошли с поезда, несколько сели. Все как обычно. Кроме… Как раз напротив своего купе Вертен увидел высокого, сухопарого человека. Он внимательно смотрел на него. У незнакомца был на лице шрам, с левой стороны. От угла рта до виска. Встретившись взглядом с Вертеном, он глаза не отвел. Скорее наоборот, вгляделся еще пристальнее. Вертен уронил занавеску, а спустя пару секунд поднял. Человек со шрамом исчез.
Поезд тронулся, и он снова лег. Перед тем как заснуть, ему вдруг вспомнились слова Марка Твена, которые писатель произнес после похорон императрицы: «Не тот человек сидит в швейцарской тюрьме. А может, тот, да не за то. Ох уж эти венгры. Вначале Рудольф, а теперь вот его мамаша».
Сходя с поезда в Женеве в полседьмого утра, Вертен хмурился. Выспаться не удалось. Не надо было так за ужином наедаться.
Из головы не выходил загадочный человек со шрамом. А может, ему показалось, что он смотрит на него? Вполне возможно, незнакомец смотрел на кондуктора, а у Вертена просто разыгралось воображение?
Идя с Гроссом по перрону, он выискивал глазами того загадочного пассажира, но не видел никого, даже отдаленно на него похожего.
— Что вы высматриваете, Вертен? — спросил Гросс.
— Носильщика. Вы что, намерены сами тащить свой чемодан?
Разумеется, у криминалиста такого желания не было. И носильщик быстро нашелся: крепкий мужчина быстро сложил их багаж на небольшую тележку, и они двинулись по длинной платформе.
Усевшись на сиденье фиакра, Гросс объявил кучеру:
— Отель «Бо-Риваж», сударь.
— Вы считаете разумным останавливаться в том же отеле, что и императрица? — спросил Вертен.
— А как же иначе мы сможем его осмотреть и опросить свидетелей? — удивился Гросс.
Адвокат не стал заводить разговор об экономии. Криминалист жил на жалованье профессора, плюс гонорары за публикации. Это не шло ни в какое сравнение с его доходами. Так что если он выбрал отель, где останавливаются монархи, так тому и быть. Вертен все оплатит.
У входа в отель «Бо-Риваж», как и на многих других зданиях в Женеве, висели траурные ленты в память об усопшей императрице. В этом величественном сооружении, возведенном сорок лет назад на набережной Монблан, окна всех номеров выходили на Женевское озеро и все номера были шикарные и комфортабельные. Обширный вестибюль украшали величественные мраморные колонны и изысканная мебель. На столиках стояли вазы со свежими цветами.
Туристический сезон практически закончился, и им достались номера рядом, на третьем этаже. Они привели себя в порядок и отправились на завтрак в чайную комнату на террасе. Кофе был потрясающий, круассаны тоже. Женеву не зря называли аванпостом французской культуры в Швейцарии. Разумеется, и еда здесь была французская, выше всяких похвал.
