В руках у него плоский чемоданчик-кофр. Прижимая к груди кофр, он слепо движется к выходу, явно намереваясь пройти не только сквозь меня, но и сквозь стены.
Я хватаю его за грудки и, «обнявшись крепче двух друзей», мы завершаем официальную часть нашей неожиданной встречи. У призрака явное преимущество в весе, но Мара не борец. Мне удается свалить его и, заломив его руку за спину, наконец-то задать вопрос:
– Лежать, мертвец... Ты не выйдешь отсюда, пока все не объяснишь.
– Отпусти, – хрипит Маркел, – больно!!!
Я немного отпускаю его запястье, и Мара сейчас же тянется к выпавшему из рук чемоданчику.
– «...Где богатство ваше, там будет и сердце ваше». Что у тебя тут? Деньги? С каких это пор мертвым деньги нужны?
Мара наливается воистину нечеловеческой злобой:
– Ты что, это заработал? Это все мое! Мое! Жив я или умер!
– Ладно забирай... Мальчиш-Плохиш... Кстати, похоже кто-то уже искал здесь этот чемоданчик. Но этот кто-то не удосужился заглянуть в твою «банку с вареньем».
Мара садится на пол, сплевывает кровь с разбитых губ и крепче прижимает к груди чемодан.
– Ну, а теперь сознайся, зачем тебе понадобился весь этот розыгрыш с татуированным трупом? Это уже не фокус – это убийство!
Мара молчит.
– Тебе нужно было исчезнуть? – подсказываю я, как сердобольный экзаменатор двоечнику.
Мара закипает злостью. По его пухлой роже ползут малиновые пятна, словно ему по-прежнему десять лет.
– Ты что, знал о наследстве фокусника?
– О каком наследстве? – наконец подает голос Маркел.
– О наследстве Оскара Тайбеле. Твое исчезновение совпало по времени со вскрытием его завещания. Ты знал, что за перстнем начнется охота, и решил подставить меня?
– Ну-ка, ну-ка. Что за перстень?
– Рубин, оправленный в золото.
– Маша говорила о какой-то цацке. Кажется, эта штуковина зовется «кольцом силы» и тибетские ламы могут отвалить за него немалые деньги. Она даже в Крым летала, встречалась с безумным старикашкой. Но он, помнится, сказал, что перстень найдется только после его смерти. Так, значит, эта штука у тебя?
– Его у меня нет.
– То есть как это нет?
– Было, да сплыло...
– Не шути, маленький братец. Мне наконец-то стало интересно. Я даже заинтригован. Где перстень?
– Спроси об этом рыжую кобылицу, ту самую, что позировала тебе в алмазах от «Де Брис».
– Врешь...
– С детства говорю только правду.
– Ну-ну, праведник, перстень-то скоммуниздил.
– Оно не упоминалось в завещании.
– Ах, даже так, законник ты мой. Значит, у тебя его нет? Ну и ладушки...
Маркел неуклюже переваливается на колени, встает на четвереньки, и прежде чем я успеваю опомниться, с низкого старта бросается к выходу из подвала. Я почти нагоняю его у лестницы, Флинт тоже пытается преследовать бывшего хозяина с гирляндой сосисок в зубах. Пес путается у меня в ногах, я теряю скорость, и электронный замок щелкает перед моим носом. Я ощупываю сейфовую дверь – бронированный щит выдержит затяжной штурм.
Тем временем Мара продолжает допрос.
– Скажи, где перстень или я тебя зажарю, – едва слышно доносится снаружи.
– Иди ты...
Слышен сухой треск, словно ломают сухие спички и странное бульканье. Благородный рев пламени нарастает, как шквал. Мое положение между огнем и льдом незавидно. В подвал не просачивается и капли гари, но недостаток кислорода ощущается все сильнее, его последнюю каплю мне надлежит разделить с Флинтом. Я карабкаюсь по полкам со снедью и дотягиваюсь до вытяжки. Ее жерло где-то перекрыто, и сам проход слишком узок, чтобы я мог выбраться из подвала. Внизу мечется Флинт, с его языка сбегает слюна. Тонкий собачий вой, как последний вопль о пощаде, наполняет подвал. У Флинта, в отличие от меня, есть шанс к спасению. Я поднимаю собаку и засовываю в короб. Пес трусит по трубе. На полпути он останавливается и деловито мочится на опутанный проводами блок. Летят искры, сеть коротит, еще секунда – и Флинта уже не спасти. В подвале резко гаснет свет. Я опрометью бросаюсь по ступеням наверх. Электронный стражник отключен, дверь распахивается, и в мое лицо пышет пламя.
Нижний этаж, отделанный палисандровым деревом и дубом, почти выгорел. По горящей лестнице я поднимаюсь наверх, чтобы успеть эвакуироваться через чердак. Прячу за пазуху папку с воспоминаниями и покидаю негостеприимный кров снаружи, по балконам. Внутри бушует очистительное пламя. Оседлав мотоцикл, я мчусь на маяк.
Глава 13 Эликсир атлантов
Возврати мне мой перстень, колодец.
В нем алый цейлонский рубин.
Н. Гумилев
– Трубка дает умному человеку шанс подумать, а дурак может вовремя заткнуть себе рот, – попыхивал трубкой и философствовал Штихель. – От тебя разит костром, как от лесного партизана. Ты где-то прятался?
Я рассказал обо всех своих приключениях с того момента, как покинул старый маяк.
– Все, что ты мне рассказал, очень странно, словно я заснул и забыл выключить радио, – констатировал немец. – Может быть, ты бредишь? По-моему, у тебя жар.
– Генрих, это и вправду похоже на сон. Я встретил девушку. Она улыбалась мне и доверчиво клала свои руки мне на плечи...
– Ты ничего не перепутал? – проворчал Штихель.
– Я нашел драгоценный перстень, Кольцо Чингисхана...
– Оно, должно быть, дорого стоило?
– Эта штука не имеет цены. Но его у меня выкрали, подло увели, пока я спал, и дело тут вовсе не в деньгах...
– Не говори длинно, парень – жизнь коротка. Истина всегда в одном слове. Я хорошо знаю русских. Я видел, как они живут и как умирают, для вашего народа главное – правда.
– Верно! Справедливость — главное для нас: справедливое воздаяние за труд, за подвиг, за грехи, наконец.
Я глотнул обжигающий чай.
– Вот кочан капусты, предмет такой же большой и мудрый, как человеческая голова, – Генрих перебросил с руки на руку кочан капусты. – Однако есть и разница. Человеческая голова всегда в пути, в то время как кочан мирно спит на грядке. Даже овощи могут многому научить человека. Возьмем луковицу. Если ее раздеть, не остается ничего, понимаешь. Ничего! А в капусте есть кочерыжка. Тебе повезло: кочерыжка у тебя крепкая. Кочерыжка – это истина, которую мы проверяем своей жизнью. Когда-то Христос сказал: познайте истину, и истина сделает вас свободными.
– Что есть истина?
– Истина в том, что ты ищешь вовсе не золотой перстень и не ради него рискуешь. Ты никогда не смиришься с несправедливостью, и тихий голос, что звучит в тебе, не умолкнет, пока ты жив. Это и есть голос Бога, голос истины.
– А что этот голос говорит тебе?
Генрих молча смотрел в мои глаза, словно отдавал себя на суд, потом заговорил:
– Этот голос говорит, что мир был сотворен любовью и брат не должен поднимать руку на брата. Кровь – не вода. Это завет!
– Это слишком просто.
– Истина всегда проста.
– Но наш мир – это испорченный телефон, он состоит из искажений и в нем уже нельзя найти программу без вирусов.
Генрих усмехнулся:
– Если ты встретишь девственницу с голубыми глазами, если у нее будет высокий лоб, тонкий красивый нос, золотистый пушок внизу живота и длинные стройные ноги, будь уверен – это «программа без вирусов». За все остальное ручаться нельзя.
– Генрих, давай о другом!
– Научись слушать, парень. Я кое-что видел в доках в ту ночь, когда утонул хозяин новой яхты. Когда ты окрепнешь, мы обследуем это гнездо дьявола, если ты не разучился работать веслами.
Несколько дней я провел под бдительным присмотром немца. Я маленькими глотками пил чай и взахлеб глотал мемуары, полагая, что приобщаюсь к горькому лекарству истины.
* * *
«Накануне Нового года Лебедев организовал мое выступление в особняке на Никитской. Из всей сталинской элиты только Берия жил в старинном особняке, другие члены правительства „ютились“ в старинном доме в переулке Грановского.
Реквизит был доставлен в особняк заранее. Как всегда, отправляясь на выездное выступление, я взял с собой перстень. С недавнего времени я убедился, что если перстень висел на цепочке под рубашкой, то некоторые мои фокусы вроде «конфетного дождя» заканчивались стойкой материализацией предметов. Я не знал объяснения этому явлению и принимал его как дар перстня.
Люди видят только то, что хотят видеть, и верят лишь в то, во что хотят верить. Если зрители считали конфеты фокусом, то сладкие фантомы исчезали вскоре после представления, но случись кому-нибудь из зрителей перепутать их с настоящим «Бабаевским» шоколадом, и мои конфеты уже нельзя было отличить от обычных.
