— Значит, положи ее на место и никому ничего не говори, — предложил англичанин. — «Мясники» не нападут на храм, тем более что разграбление закончилось… Особенно на тот храм!.. И твоя реликвия будет в большей безопасности, чем во время путешествия в Рим.
— Я в тебе ошибся, — с горечью сказал Петр. — Я думал, что ты — человек высоких идеалов, а ты такой же, как все остальные, да еще и дурак.
Он повернулся и пошел прочь. Его шаги эхом отдавались в пустом внутреннем дворике, в городе, пахнувшем смертью.
После того как принц исполнил свой религиозный долг во время долгой и напыщенной службы благодарения, Джеффри на целую неделю оказался очень занят, восстанавливая в городе закон и порядок.
Нужно было потушить пожары, накормить и расселить солдат, найти конюшни для лошадей и разделить трофеи так, чтобы все сочли это справедливым. Требовалось починить стены, разрушенные во время атаки, и составить планы их укрепления на случай ответного нападения.
Дневные дела закончились, раскаленный красный шар солнца опускался к горизонту.
Джеффри и Роджер Даремский возвращались в свое временное пристанище на улице Гроба Господня. Для гражданских установили комендантский час, поэтому улицы были почти безлюдными. Вдоль пыльной улочки хромал старый, одетый в черное грек, а навстречу ему торопился мужчина, ведущий на поводу осла с тележкой, полной фруктов. Два монаха спешили к Храму Гроба Господня, где звонили колокола, оповещая о начале последней дневной службы.
Джеффри был слишком занят, чтобы думать о странном разговоре с Петром, но неожиданно вспомнил о нем, узнав в одном из монахов Уильяма Пичарда. Пичард, одетый в рясу бенедиктинца, нес на плече какой-то мешок, а в сильной руке сжимал крепкий посох. Второй монах крестоносцу очень не нравился — это был пронырливый нормандец с хитрым лицом по имени Юлий. Несколько месяцев назад тот оказался замешан в неприятную историю с похищением золотого распятия, и хотя ничего доказать не сумели, Джеффри весьма сомневался в порядочности этого человека.
— Мы завтра на рассвете уходим, — сказал Пичард, обменявшись обычными приветствиями с друзьями. — Я отсутствовал уже три года и сомневаюсь, что папа может и дальше обходиться без меня. — Он весело подмигнул обоим рыцарям, очевидно, предвкушая возвращение домой.
— Бог в помощь, — сказал Роджер, дружески сжав плечо монаха. — Пусть твой путь будет быстрым и легким, и не пей воду, от которой отказываются твои лошади. Когда-то так сказала моя матушка, и ее совет всегда служил мне верой и правдой.
— Ты направляешься в Рим? — спросил Джеффри у Юлия, с беспокойством думая, что это не самый лучший спутник для Пичарда, особенно если монах согласился на просьбу Петра взять с собой реликвию. Нормандец казался ему человеком скрытным и ненадежным.
Юлий пожал плечами, и на его лице промелькнуло хитрое выражение.
— Вероятно, часть пути проделаем вместе. Все зависит от того, какие возможности откроются передо мной по дороге.
Роджер посмотрел на него пренебрежительно.
— Думаю, не так уж и много. Все лучшее мы разграбили по пути сюда, и я сомневаюсь, чтобы там хоть что-то осталось.
— В любом случае, у меня на такие развлечения нет времени, — серьезно вставил Пичард. Он доверительно понизил голос и огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никто не подслушивает. — Мне дали поручение — доставить Его Святейшеству в Рим реликвию. Я не хочу держать при себе такую вещь дольше, чем следует, и намереваюсь путешествовать как можно быстрее.
— Реликвию? — спросил Юлий, и что-то в его голосе очень не понравилось Джеффри. — Я слышал что-то про локон Непорочной Девы… Ну, и мы все отбили себе по кусочку Скалы Авраама на Храмовой Горе. — Он постучал по сумке, в которой лежал осколок камня.
— Не все, — назидательно сказал Джеффри.
— У меня есть частица Истинного Креста, — совсем тихо произнес Пичард. — Залитая драгоценной кровью Господа нашего Иисуса.
Интерес Юлия заметно возрос.
— Неужели она существует?
— Существует, — самоуверенно ответил Роджер. — Как вам известно, мой отец — епископ Дарема, и он рассказывал мне про Истинный Крест. Очень долго никто не знал, что с ним произошло, и решили, что он так и сгнил там, на горе. — Он небрежно махнул рукой в сторону, где, по его мнению, распяли Христа. — А потом стало известно, что Дева Мария забрала его домой, разрубила на кусочки и дала по обломку каждому из апостолов.
— Сама? — скептически спросил Юлий. — Говорят, те кресты были очень тяжелыми.
— О да, — беспечно ответил Роджер. — Она была женщиной сильной.
— Я не уверен, что это правда, — заметил Джеффри, гадая, в самом ли деле епископ Даремский рассказывал Роджеру эту историю, или тот услышал что-нибудь совершенно другое, но приукрасил как следует, чтобы звучало поинтереснее. — Никто не знает, что случилось с крестом, однако утверждали, что одна из частей хранилась у императора Константина.
— Моему ордену много столетий известно, что обломок креста оставался в Иерасулиме, — заявил Пичард. — Поэтому я и не удивился, когда меня попросили доставить его в Рим.
— А где он? — с любопытством спросил Юлий.
— В надежном месте, — ответил Пичард. — Я один знаю, где именно.
Лицо Юлия разочарованно вытянулось, а Джеффри снова подумал, не посоветовать ли Пичарду отказаться от такого спутника. Но монах никогда не был глупцом, и крестоносец решил, что тот знает, что делает.
— Я рад, что мы встретились, Джеффри, — продолжал Пичард, — потому что мне от тебя кое-что нужно. Я неуклюже обращаюсь с пером, а у тебя почерк красивый и аккуратный. Послужишь мне писцом? — Не дожидаясь ответа, он порылся в сумке, вытащил пергамент, чернила и перо и выложил все на низкую стену.
Англичанин послушно шагнул вперед, взял перо, окунул его в чернила и вопросительно поднял брови, дожидаясь диктовки монаха. Его уже не в первый раз просили писать письма во время крестового похода. Грамотный рыцарь — явление необычное, и хотя большинство воинов считали образование анафемой, все равно время от времени обращались к нему за помощью. Он склонился над пергаментом, а Пичард негромко заговорил:
— Сие есть частица Истинного Креста, залитая кровью Господа нашего Иисуса, хранившаяся в Храме Гроба Господня в Иерусалиме…
Роджер наклонился, глядя, как слова ложатся на пергамент.
— Да-да. Реликвии необходимо письменное подтверждение, чтобы все знали, что она подлинная. Напиши свое имя, чтобы выглядело официально.
— И дату, — с готовностью добавил Юлий. — Тогда станет понятно, что ее нашли после того, как освободили Святой Город от нечестивцев, и никто не будет сомневаться в ее подлинности.
— И печать, — посоветовал Роджер. — Здесь требуется печать.
— У меня печати нет, — ответил Джеффри, который не носил тяжелых перстней, какими многие запечатывали свои письма. Он уже закончил выводить своим аккуратным, округлым почерком латинские слова, и теперь ждал, когда жаркое вечернее солнце высушит чернила.
— Значит, возьми мою, — предложил Роджер, стягивая со среднего пальца массивное кольцо. — Мой отец купил себе другое, побольше, а это отдал мне.
Роджер не умел писать, и ему никогда не приходилось прикладывать печать к документам, но перстень был золотым, и он его очень любил. Он представлял собой диск размером с серебряный пенни и был украшен крестом, увенчанным митрой. Это означало, что епископ Даремский является прелатом.
Джеффри взял перстень и притиснул его к воску, которым Юлий капнул на пергамент.
— Вот так, — удовлетворенно сказал нормандец. — Теперь на нем стоит печать могущественного епископа. Никто не осмелится задавать вопросы о его подлинности.
Учитывая сомнительную репутацию многих епископов — в частности, отца Роджера, — Джеффри не был в этом так уверен, но решил придержать язык за зубами и начал старательно помахивать пергаментом, чтобы воск застыл. Потом протянул документ Пичарду. Тот взял его и спрятал назад в суму. Снова зазвенели колокола, собирая к молитве, и монах повернул в Храму Гроба Господня. Остальные пошли следом.
— Вы слышали, что здесь произошло? — спросил Роджер, глядя на странную мешанину башенок и куполов Храма. — Майлз из Клермонта, который атаковал именно это место, наткнулся на араба, и тот заявил, что он верный слуга нашей Церкви — и потребовал, чтобы за это его и его семью пощадили. Ну, Майлз объяснил ему, что происходит с нечестивцами, которые оскверняют наши святыни своими погаными руками. О чем, интересно, думали священники, впуская араба в такое место?
— Традиция, — тихо отозвался Пичард. — Род Барзака долгие годы охранял реликвию. Он действительно был преданным слугой нашей Церкви, и Майлзу не следовало его убивать.
