Когда финансист поднялся на верхнюю площадку, глазам его открылось невероятное зрелище. Возле цветочной клумбы сидел грабитель. Привалился спиной к подножию каменной чаши, цилиндр откатился на пару шагов, но он этого не замечал. Отрешенно смотрел на жестяную коробку, которую держал на коленях. Куда подевался былой апломб, с которым этот тип вошел в сберкассу? Сейчас он больше всего напоминал человека, сбитого резво скачущей лошадью. Бандит даже не поднял на них глаза, все смотрел на бомбу и шептал себе под нос:
— Обманули… Они меня обманули.
Но самое странное, а для Шубина это оказалось еще и самым страшным, — свертка с деньгами нигде не было.
III
К вечеру снова обрушилась непогода. Дождь в одно мгновение смыл солнце за горизонт, только что высушенные бульвары и подворотни утонули в серой слякоти. А вслед за ними зябко задрожали парки и сады, включая Кокоревский, где дежурили Кашкин и два его сослуживца.
— Вот ты, Мартын, ноешь и ноешь. Зачем, дескать, мы тут кулючим… А нам доверена охрана места про-из-шествия, — героя дневного задержания поначалу хотели представить к награде, но когда узнали, что он проспал момент ограбления и денег потом не нашел… Сослали в ночной караул, и это Кашкин еще легко отделался. — Завтра ждут следователя из Петербурга. Особо важного! По телеграфу в Охранное отделение сообщили про бомбу, а оттуда ответ пришел: стеречь пуще глаза места про-из-шествия и задерживать любого, кто ночью сунется. Для выяснения, значится.
— Так-то оно так, но лучше бы нам дежурить в сберкассе, — Мартын, невысокий юнец с заячьей губой, кутался в черный клеенчатый плащ с капюшоном. — Под крышей. В тепле и сухе.
Третий полицейский, Евсей, краснорожий крепыш из бывших крепостных, курил дрянную махорку, прикрывая самокрутку ладонями от дождя и ветра.
— А что же, непременно нужно ждать шишку из столицы? — покашливая, спросил он. — Нешто сами не справимся?
— Хрен знает, — пожал плечами Кашкин, — может справимся, а может и нет. Но раз в деле замешаны бомбисты, значит оно сразу какое?
— Известно какое. Политическое.
— О! А значит, без особого следователя никак нельзя!
Городовым полагалось патрулировать сад, обходить его по периметру каждые полчаса, а в остальное время контролировать лестницу, смотровую площадку и зону отдыха. Но в этом углу, где сплелись кроны больших деревьев, было тихо и почти не капало. Потому все трое тут и стояли. А выйдешь из укрытия, пиши пропало! Промокнешь насквозь, да еще и за шиворот натечет…
— Ты признавайся, как с бомбой справился! — Евсей толкнул приятеля в плечо, нарочно, чтобы тот охнул.
Историю эту Кашкин пересказывал уже трижды, но с каждым заходом она обрастала новыми, уже совершенно фантазийными деталями, поэтому слушать не надоедало.
— Ну как… Открыл я, значится, жестянку. Надо же посмотреть, вдруг там бомбы никакой и нет. А она есть. На первый взгляд, как холодец из свиных мослов. На самом донышке склянка тоненькая и к ней две гайки привязаны. Чуть встряхнешь, стекло лопнет и этот студень взорвется. Погибнем все неминуемо! Помощи ждать неоткуда. Грабитель в полной прострации от страха. Директор ограбленный за сердце хватается, блеет что-то про деньги. Взял я жестянку эту и понес тихонечко, шаг за шагом… Смотрю вокруг — бабы, дети. А мне как назло чихнуть захотелось. Свербит, что у девицы на выданье. А как тут чихнешь, ежели от любого сотрясения эта зараза взорвется.
— Ну?
— Вот тебе и ну! Полверсты тащил, в любую минуту жизнью рисковал… — тут городовой закатил глаза к небу, хотя в темноте это смотрелось не слишком эффектно.
На самом деле все было не совсем так — бомба по-прежнему висела на шее у грабителя, а Кашкин его лишь конвоировал, чтобы не сбежал. Но если человек врет часто и нагло, то и сам в какой-то момент начинает верить в собственные россказни.
— Пришел на набережную, вижу — лодок нет, пустая Яуза. Размахнулся и кинул бомбу на середину реки. Она чуток побулькала и взорвалась под водой. Такая волна поднялась, меня на берегу с головой накрыло. Насквозь промок, хотите — пощупайте.
— Ливень же, — затянулся самокруткой Евсей. — Все мокрые.
— Не скажите. Меня промочило до исподнего!
— Может ты от страха исподнее-то промочил, — хохотнул Мартын. — А нам щупать предлагаешь…
Помолчали. Кашкин насупился, вроде как от обиды, но остальные понимали, что это только поза и вот-вот последует продолжение. Оно и последовало.
— Коробка-то два пуда весила, — заговорил городовой, потирая шею. — И ещё толстенная цепь на ней. Пока дотащил, плечо себе вывихнул.
— Два? Ты же всего час назад говорил, что пуд, — срезал болтуна Евсей.
— А хоть бы и пуд, — не смутился тот. — Все одно тяжелая.
— Как же ее грабитель на шее таскал и вообще не сутулился?
— Ты еще определись, куда бомбу кинул, — уточнил Мартын. — То говорил, в Москву-реку, а теперь, выходит, в Яузу?
— А эта… Мы до Устьинского моста дошли. Там же стрелка, две реки сливаются. Обшибся в прошлый раз, братцы.
— Просто враль ты, стыда не ведающий, — без всякого осуждения приговорил Евсей, затягивая новую самокрутку. — А мне знакомец сказывал давеча, что пока ты тащил бомбу, на набережную успели прискакать два сапера из артиллерийского батальона. За ними послали, как только кассир тревогу поднял. Аль нет?
— Подумаешь, саперы…
— Они-то бомбу открыли. Со всеми осторожностями, чтоб не рванула. А ты отбежал подальше, рухнул на колени, рыдал, молился.
— Молился. А чего же плохого-то в молитве?
— Перетрухнул ты неслабо, выходит, а взрывчатка оказалась фальшивой.
— Как? — ахнул Мартын.
— Так, — хитро прищурился Евсей. — Наш герой не случайно холодец поминал. Им коробку и наполнили, издали похоже на гремучий студень, но армейские понюхали и зараз уяснили, что это не бомба вовсе, а шутиха. Опасности никакой! Поэтому ни в сберкассе, ни в саду,
