Ознакомительная версия.
– Зачем же вы позвали меня? – нарушил наконец тишину Бофранк.
– Я полагаю, настало время серьезно поговорить о том, что случилось в поселке.
– В самом деле? Отчего же вы не слушали меня раньше?
– Не упрекайте меня, хире Бофранк. Вы преследовали свою цель, я – свою, каждый полагал себя правым и каждый, возможно, был не прав. Давайте оставим прошлое. Я хотел бы знать, что сказал вам нюклиет.
– Нюклиет? Что ж, извольте.
И Бофранк рассказал грейсфрате все, что узнал от Бальдунга. Об изуродованном портрете святого Хольтса на монете, что нашел в лесу подле обезглавленного трупа несчастной Микаэлины. О двух квадратах, которые Броньолус, без сомнения, видел и сам. О заклинании, способном обращать человека в кошку. О шести разновидностях дьяволов: огненных, что обитают в Верхнем Воздухе и никогда не спускаются в низшие территории; воздушных, что обитают в воздухе вокруг нас и способны образовывать тела из него; земных, что сброшены с небес на землю за грехи; водяных, что обитают под водой в озерах и реках; подземных, что прячутся в брошенных копях и шахтах; светобоязненных, что особенно ненавидят и презирают свет и никогда не появляются в дневное время.
Рассказал он и о Люциусе, известном как Марцин Фруде, основателе страшной секты люциатов. Броньолус внимательно слушал, насупив брови, и лишь чуть слышно барабанил пальцами по подлокотнику.
– А ведь я уже решился предоставить все в ваши руки, когда осознал, что ничего не могу понять в происходящем. Но арест поселян, ваши люди, посланные за стариком смотрителем и нюклиетом… – задумчиво сказал Бофранк, окончив свое повествование.
– Моим людям дан был приказ не вредить ни одному, ни другому, – промолвил Броньолус. – Вы о том, понятно, не знали; но теперь поздно, как я уже сказал. И спасибо вам за рассказ – он кое-что прояснил мне, хотя многое, не скрою, было известно и ранее. А где же монета, что была найдена вами?
– Наверное, валяется где-то дома. Что до семени, что я соскреб с тела несчастной Микаэлины, то оно принадлежит человеку – на то у меня есть заключение.
– В этом я и не сомневался, хире Бофранк, – сказал грейсфрате. – Добрый поселянин Фульде был обделен вниманием красивых женщин при жизни, так чтобы ему не получить его после смерти?
– Вы знали об этом?! – возмущенно воскликнул Бофранк. – Знали и ничего не сделали?! И он был вашим свидетелем, погубив невинных?!
– Перестаньте, хире Бофранк. Он тихий и ничтожный человечишко, этот Фульде. Ничтожный, как и те, кого возвели на костер. Признайтесь, часто ли вы вспоминали о них?
– Не часто, – согласился конестабль. – И что же с того?
– Ничего, – развел руками грейсфрате. – Что до ваших слов в церкви, то еще раз спрошу вас, хире Бофранк: веруете ли вы?
– Честно отвечать вам, как миссерихорду, на этот вопрос сегодня страшно, – признался Бофранк. – Наверное, нет. Я не видел доказательств существования господа, равно как не видел, каюсь, и противных тому доказательств. Я не теолог, грейсфрате, и никогда им не стану.
– Можно ли одну и ту же по виду или числу теологическую истину доказать в теологии и в естественном знании? – спросил Броньолус и сам себе ответил: – Нет, ибо один и тот же по виду вывод невозможно знать на основании двух родов знания. Если предположить, что только та истина будет теологической, которая необходима для спасения души, я утверждаю, что один и тот же вывод, принадлежащий к виду теологических, нельзя доказать в теологии и в естественном знании, понимаемом в первом смысле. Это объясняется тем, что, сколько имеется различных видов знания, столько и известных выводов. Поэтому, подобно тому как один вывод не может принадлежать к различным видам знания, ибо без необходимости не следует утверждать многое, так один и тот же вывод нельзя доказать в различных видах знания. Но если теологию и естественное знание понимать во втором смысле, то один вывод не только по виду, но даже и по числу можно доказать в теологии и в естественном знании, если они существуют в одном и том же разуме, например, такие: «Господь мудр», «Господь добр».
Но против этого: под именем «бог» теолог понимает бесконечное существо, превосходящее бесконечное множество различных видов вещей; если они существуют одновременно, то оно превосходит всех их, взятых не только в отдельности, но и вместе. Если согласиться с таким пониманием бога, то его бытие не будет очевидно на основании явлений природы; следовательно, если понимать бога так, то относительно него ничего нельзя доказать с очевидностью и на основании явлений природы. Вывод отсюда ясен. Предшествующее доказывается следующим образом: то, что нечто бесконечно, очевидно на основании явлений природы, только если исходить из движения и причинных связей. Но подобным способом доказывается лишь то, что существует такое бесконечное, которое лучше любого бесконечного множества вещей, взятых в отдельности, а не то, что оно лучше всех их, вместе взятых; следовательно… Я вас запутал? Средний термин, посредством которого теолог и философ доказывают этот вывод, имеет один и тот же или разный смысл. Если признать первое, то вывод и термины имели бы точно один и тот же смысл, и в таком случае их нельзя было бы доказать в разных видах знания. Если признать второе, то собственным средним термином особого вывода будет некоторая дефиниция или определение, даваемое посредством предикабилий, отвечающих на вопрос: что это? Такое определение имеет разный смысл в различных видах знания, и, следовательно, простое постижение, порожденное этим описанием, будет так же иметь разный смысл; поэтому вывод, простое постижение которого составляет субъект, будет иметь разный смысл.
На первое из этих возражений я отвечаю, что если вывод, имеющий один и тот же смысл, доказать в разных видах знания, то верующий теолог и языческий философ не противоречили бы себе относительно суждения: «Бог троичен и един», ибо высказанные суждения, будучи подчиненными знаками, не противоречат друг другу, если только не противоречивы суждения, производимые в уме. Однако производимые в уме утвердительное и отрицательное суждения первоначально не противоречат друг другу, если только они не составлены из понятий, имеющих один и тот же смысл, хотя иногда противоречие может возникнуть из суждений, составленных из понятий, имеющих разный смысл. Ведь иначе, если бы это было неверно, противоречие могло бы возникнуть в двусмысленных терминах, например: «Каждый пес бежит» и «Некий пес не бежит».
Здесь понятия имеют разный смысл: в одном случае имеется в виду лающее животное, а в другом – созвездие, что, несомненно, ложно, ибо противоречие есть противопоставление вещи и имени, не только высказанного, но и содержащегося лишь в уме. Итак, я утверждаю, что некоторые выводы, имеющие один и тот же смысл, можно доказать в разных видах знания, а некоторые нельзя. И это частное суждение, а вовсе не общее я считаю истинным. Что касается доказательства, то я утверждаю, что так же, как вывод, в котором «быть троичным и единым» полагается о любом понятии бога, можно доказать не в разных видах знания, а только в теологии, основанной на вере, так и вывод, в котором субъект составляет понятие бога или «бог», определяемый как нечто лучшее, чем все отличное от него (какой бы предикат ему ни приписывался), можно доказать не в различных видах знания, а только в теологии. Поэтому такие выводы, как «бог благ», «бог мудр» и т. д., если понимать бога в указанном выше смысле, нельзя доказать в различных видах знания. Дело в том, что при таком понимании бога не очевидно на основании явлений природы, что бог есть. И следовательно, при таком понимании бога не очевидно на основании явлений природы, что бог благ. Но из этого не следует, что не может быть иного вывода, в котором «благой» и «мудрый» приписываются понятию бога, если мы под богом понимаем нечто такое, совершеннее и первичнее чего нет ничего. Ибо при таком понимании можно показать бытие бога, иначе мы должны были бы идти до бесконечности, если среди сущего не было бы чего-то такого, совершеннее чего нет ничего. Можно доказать и вывод, в котором «благой» приписывается первой причине или любому другому понятию, до которого философ мог бы дойти, исходя из явлений природы. И вывод этот можно обосновать и в теологии, и в естественном знании.
– К чему вы говорите все это мне? – изумился Бофранк, с тщанием выслушав длинную тираду грейсфрате. – Я не понял и половины; хотели ли вы сказать, что я философ? Или что господа не существует?
– Не я сказал это, а почтенный мыслитель Аккамус, ныне беседующий о том же с всевышним. Я лишь повторил это вам, дабы показать, сколь сложно все устроено вокруг. А вы хотели одним махом, словно кражу курицы у горожанина, разрешить таинственный и, не побоюсь этих слов, непостижимый вопрос.
– Вы говорите слишком сложно для меня, – сказал, уже негодуя, Бофранк. В этот момент ему показалось, что фигуры на фресках пошевеливают своими членами, моргают и переменяют позы. Сморгнув, он убедился тем не менее, что это лишь обман со стороны усталых глаз.
Ознакомительная версия.
