Он записал у себя в блокноте: «ул. Монж, 68 или 168».
«В понедельник надо нанести ему визит, — продолжал размышлять Виктор, — а сейчас сверить полученную информацию с тем, что удалось разузнать Жозефу в ломбарде. Как неудачно получилось, что вчера мне пришлось подписывать договор аренды, а сегодня утром Кэндзи попросил отнести заказанного Рабле на улицу Друо… Я мог бы выяснить все это гораздо раньше!»
Часы показывали пять минут второго. Он обещал познакомить Таша со своим клиентом Таде Натансоном, который вместе с братом Альфредом недавно возобновил издание журнала «Ревю бланш», посвященного новинкам литературы и живописи. Виктор с огорчением понял, что безнадежно опаздывает на эту встречу, и прибавил шагу.
* * *
Кучер был рад избавиться от нетерпеливого пассажира, который требовал, чтобы он несся со скоростью этих изрыгающих зловонный дым и в общем-то бесполезных игрушек господ Панара и Левассора.[53] Жозеф, довольный, что ему удалось так быстро доставить все три заказа, щедро заплатил вознице и направился к ломбарду. Он решил дождаться, пока служащие начнут расходиться, и проследить за Шарманса до самого дома.
«Надеюсь, мсье Легри будет мной доволен… Ведь и ночник во мраке сияет, словно маяк», — вспомнил юноша слова своего любимого писателя Эмиля Габорио,[54] устраиваясь в нише подъезда дома напротив. Ради того, чтобы раскрыть убийство на перекрестке Экразе, он был готов ждать столько, сколько потребуется.
* * *
Если бы кому-нибудь пришла мысль узнать, что творится в голове у Проспера Шарманса, он был бы сильно разочарован. Этот субъект просто тупо изо дня в день выполнял свою работу. Подвалы ломбарда стали для него неким подобием кокона, и ничто не могло нарушить мерное течение дней в этом замкнутом пространстве. Только здесь, где скапливались в ожидании упаковки многочисленные немые свидетели человеческих судеб, Шарманса чувствовал себя в своей тарелке, а сам процесс обертывания, наклеивания ярлычков и подсчета стал для него чем-то вроде наркотика.
Единственное, над чем ему порой приходилось размышлять, — это как упаковать какой-нибудь предмет необычной формы или нестандартного размера. Такой, например, как внушительных размеров часы, которые принесли своей хозяйке десять франков. Попадающие в ломбард шали и кружева обычно складывали в шкатулки, драгоценные камни и золотые оправы прятали в конверты, которые Проспер Шарманса запечатывал воском, всякий раз испытывая такое чувство, будто ставит клеймо корове из собственного стада. Менее ценные предметы он доверял штамповать мальчишке с почты, а еще одному помощнику поручал складывать квитанции об оценке заклада вчетверо и нанизывать их на бечевку. Потом вещи раскладывали по корзинам и уносили в недра склада по нескончаемым коридорам, заставленным деревянными ящиками и металлическими клетками. В этом пятикилометровом лабиринте, похожем то ли на улей, то ли на пещеру Али-Бабы, хранились груды ковров и посуды, упряжи и зонтов. Прохаживаясь там, Проспер Шарманса представлял себя капитаном гигантского грузового судна.
Он пристроил завернутые в плотную бумагу часы между зонтиком и Псалтирью, посторонился, чтобы дать пройти носильщику с большим ящиком, и скрепя сердце направился к раздевалке. Там он снял казенную форму без единого кармана — руководство ломбарда позаботилось о том, чтобы у служащих не возникало соблазна что-нибудь украсть, — и надел свою одежду.
На остановке омнибуса уже собралась толпа. Проспер Шарманса протиснулся на империал, не заметив, что за ним по пятам следует горбатый светловолосый юноша.
* * *
На площади Мобер Жозеф выпрыгнул из омнибуса, стараясь не упустить из виду объект слежки, миновал рынок и улицу Эколь, дошел до Политехнической школы. Возле дома № 22 Шарманса свернул в тупик Беф. Опасаясь быть замеченным, Жозеф немного приотстал. Краем глаза он успел увидеть, как преследуемый остановился и приподнял шляпу, здороваясь с сидящей возле дома женщиной, которая лущила орехи, а потом быстро направился к подъезду в дальнем конце тупика. Жозеф поспешил следом.
— Ты случайно не знаешь, на каком этаже проживает мсье Шарманса? — спросил он у мальчишки, который с трудом тащил тяжелый бидон молока.
— Второй этаж, налево. Эй, мсье, будьте осторожны! — крикнул мальчишка ему вслед, — мамаша Галипо сегодня под мухой.
Жозеф взбежал на второй этаж, где его схватила его за плечо неопрятная старуха:
— Ага, бездельник, попался! — с угрозой воскликнула она. — А ну признавайся, где припрятал капусту!
— Капусту? Так ее полно на Центральном рынке, — ответил Жозеф, с трудом вырвался из ее цепких рук и постучал в указанную мальчишкой дверь.
Старуха подошла к нему вплотную, уставилась исподлобья и проговорила с угрозой, обдавая его зловонным дыханием:
— На Центральном рынке, говоришь? И в каком же это ряду?
— Рядом с зеленью и котлетами! — выкрикнул он и ретировался вниз по лестнице.
Замешкайся Жозеф еще на минуту, он не успел бы заметить, как мальчишка с молочным бидоном шмыгнул за забор в конце прохода. Жозефу стало интересно, и он последовал за ним. К своему немалому удивлению, он оказался в крытой галерее соседнего дома, откуда был выход на улицу Монтань-Сен-Женевьев. Вдалеке виднелась коренастая фигура Шарманса — тот вразвалку брел в сторону Пантеона.
— Да что он, двужильный, что ли? — пробормотал себе под нос Жозеф, стараясь не выпускать объект наблюдения из виду.
Вдруг Шарманса исчез. Юноша испугался, что окончательно его потерял, но при виде приоткрытой двери церкви Сент-Этьен-дю-Монт решил на всякий случай туда заглянуть.
Шарманса перекрестился, опустился на колени, потом встал и направился к резной балюстраде, отделявшей клирос от нефа и боковых приделов. Остановившись возле кафедры, он раскрыл требник. Жозеф притаился за колонной, с тревогой размышляя, как надолго задержится Шарманса в церкви. Удача ему улыбнулась: вскоре к Шарманса подошел элегантно одетый худощавый господин в цилиндре и похлопал его по спине, а потом взял под руку, и они, перешептываясь, направились к гробнице святой Женевьевы, где беседовали довольно долго. Жозеф медленно двинулся в ту сторону, делая вид, что увлеченно рассматривает пышный декор гробницы, и попытался разглядеть лицо худощавого господина, насколько это было возможно в полумраке церкви.
Наконец Шарманса направился к выходу, а его собеседник опустил монетку в ящик для пожертвований и зажег восковую свечу. За кем же пойти? Поразмыслив, Жозеф выбрал загадочного незнакомца, ведь адрес служащего ломбарда ему был уже известен.
Человек в цилиндре шел быстро. Он обогнул лицей Генриха IV, свернул на улицу Роллен, потом на улицу Наварры и наконец к Аренам Лютеции.[55] Жозеф никогда прежде не бывал на руинах этого древнего амфитеатра и невольно отвлекся, рассматривая стертые от времени ступени и свободный участок арены — большую ее часть занимали конюшни и контора омнибусов.
— Подумать только, здесь нашли скелет человека ростом два метра десять сантиметров! Ну и здоровяки же были эти гладиаторы! — проговорила вслух какая-то женщина в форме сестры милосердия, перекрестилась и направилась к выходу.
Жозеф вспомнил про человека в цилиндре, но того уже и след простыл. Юноша нахмурился. Расследование оказалось куда сложнее и длительнее, чем он рассчитывал. Недовольный собой, он направился обратно в тупик Беф.
Женщина у входа в дом все так же лущила орехи. Жозеф подошел и кашлянул, чтобы привлечь ее внимание.
— Простите, мадам, вы не подскажете, как зовут полноватого господина с бородой, что живет в этом доме? Он похож на моего дядюшку Альфреда, который десять лет назад уехал в Венесуэлу, и с тех пор от него ни слуху ни духу…
— Нет, его не Альфредом зовут, а Проспером Шарманса, — отозвалась женщина — зубов у нее почти не осталось, так что половину звуков она не выговаривала. — Это имя означает «счастливчик», но мсье Шарманса не слишком-то везло в жизни. Я почему знаю — мы с ним земляки, он из Лиона, а я из Кремье, этот городок тоже располагается на берегу Роны.
Жозеф согласно кивнул, а потом, воспользовавшись тем, что она перевела дыхание, с живым интересом переспросил:
— Из Лиона, говорите?
— Да, Лион — большой город, наш Кремье по сравнению с ним — дыра дырой… Мсье Шарманса вот уж лет шесть как обосновался тут, в Париже, а я перебралась вслед за внуком только в восемьдесят восьмом. Внук-то у меня кровельщик, хотел подзаработать здесь — к Выставке тогда много чего строили, — ну, и меня с собой прихватил, чтобы было кому хозяйство вести. Жены-то у него нет — кому он без ноги нужен, после того несчастного случая! Так вы говорите, мсье Шарманса доводится вам дядюшкой?
