– План, должно быть, секретный? – осторожно спросил Фандорин. – Честно говоря, я не п-представляю, как можно сотней, да хоть бы и двумя сотнями десятиметровых подводных лодок…
– У меня от братьев секретов нет. – Наполеон легонько хлопнул его по плечу. – Мы все заодно. А план очень прост, ты и сам бы составил такой же, если бы хорошенько подумал. Британия на своем острове уязвима и несамостоятельна. Она получает извне две трети продовольствия и три четверти промышленного сырья. При полной блокаде она не продержится и шести недель. Идея моего двоюродного деда поставить Англию на колени посредством континентальной блокады была в принципе правильной, однако неосуществимой, поскольку Франция не контролировала морских коммуникаций. А мы обеспечим себе господство в первый же день. По плану, в «День Икс» мои водолазы заминируют все корабли, стоящие на портлендском рейде, где базируются основные силы британского флота. Департамент «Глаза» имеет в Портленде достаточное количество людей, они лишь ждут усовершенствованного пневмоаппарата, над которым ты работал в лаборатории и который закончишь здесь. По судам, находящимся в открытом море, нанесут удар мои субмарины. Двадцать лодок наглухо закупорят Ла-Манш. Еще пятьдесят перекроют Северную Атлантику. Еще двадцать – Северное море. Десять субмарин останутся здесь, защищать Сен-Константен от нападения британских кораблей, которые не будут уничтожены в первые дни войны. Вот и всё. Через полтора месяца в Англии закончится еда, остановятся заводы. Ей придется капитулировать.
– А остальные страны будут смотреть и б-бездействовать? – спросил Эраст Петрович, которому этот авантюрный, но не такой уж фантастический план ужасно не понравился.
– Разумеется, нет. Но несколько недель они выждут. Всем им выгодно, чтобы Британия была ослаблена и унижена. Когда же почуют, что дело пахнет дохлятиной не только для Альбиона и зашевелятся всерьез, будет поздно. Мы успеем добить останки британского флота, подготовить еще какое-то количество экипажей. Главное же – страх. Ни один броненосец или крейсер не посмеет выйти в море, зная, что может подвергнуться атаке, от которой нет спасения. В драке сразу с несколькими противниками нужно первым делом показательно поколотить самого сильного. Тогда остальные подожмут хвосты.
Ну, победа в бою с броненосцем будет не так уж легка, думал Фандорин, слушая. Одно дело – тайком подложить мину или потихоньку подплыть к не ожидающему атаки судну, но после начала военных действий и первых потерь, капитаны будут настороже. Современный боевой корабль найдет способ не подпустить к себе субмарину на расстояние прицельного торпедного выстрела. А если стрелять издалека, вероятность попадания невелика. Да и одной торпедой броненосец утопить трудно. Но в одном этот четвертый Наполеон прав: его подводный город неуязвим и неприступен для вражеского нападения.
При одном условии: если нападения ждут. Будь проклята английская бюрократическая машина! Если бы крейсер «Азенкур», курсирующий в ближних водах, высадил десант прямо сейчас, удалось бы предотвратить кризис панъевропейского, если не всемирного масштаба.
– …После капитуляции Британии дело пойдет быстро, – продолжал принц. – Во всех державах у ордена «Амфибия» есть свои агенты влияния, в том числе в политической и финансовой верхушке общества. А после разгрома Альбиона число таких людей многократно возрастет. С их помощью мы возьмем под свой контроль правительства в этих странах. Какое-то время сохранят независимость Северо-Американские Соединенные Штаты, но я хорошо знаю практицизм этой страны, я ведь вырос в Америке и имею американский паспорт. Да-да, мои родители были вынуждены эмигрировать в Новый Свет, и я вырос на острове, близ флоридских берегов…
На миг лицо Наполеона осветилось легкой, мечтательной улыбкой, а Фандорину пришла в голову совершенно несвоевременная мысль: люди, у которых было счастливое детство, улыбаются и держатся иначе, чем те, кто в детстве был несчастен. Если присмотреться, первых всегда можно отличить от других.
Эраст Петрович дернул подбородком, чтоб не отвлекаться на ерунду.
– …И крупный американский капитал скоро поймет, что оставаться в изоляции от остального мира разорительно. Учти, Пит, что я не намерен вмешиваться во внутреннюю политику стран, которые войдут в мою империю. Пусть каждая живет, как ей нравится. Из моей подводной столицы я лишь буду регулировать общие принципы торговли и международного разделения труда, а также следить за тем, чтобы нигде не разгорелась война. Больших войн, впрочем, не будет, потому что прекратится соперничество из-за мирового господства и рынков сбыта.
– Но как избежать восстаний? Освободительных д-движений? – не удержался Фандорин, хоть в его намерения и не входило спорить с мегаломаньяком. – Мир огромен. Одними субмаринами, сидя здесь, в Атлантисе, его в покорности не удержишь.
– Субмаринами – нет. Но есть средство посильнее. – Наполеон сделал паузу и коротко обронил: – Страх.
– То есть? Вы… Ты имеешь в виду тюрьмы, казни, репрессии?
– Конечно, нет. Еще Лао-цзы двадцать пять веков назад открыл рецепт власти. «Лучший из правителей – тот, кто виден подданным лишь в виде тени». А я добавлю: «Лучший из правителей тот, которого вообще не видно». Власть должна вызывать мистический ужас своей бесплотностью и непостижимостью. Это надежнее всяких тюрем. Про императора Наполеона Четвертого будут знать все, но я никогда не покажусь публике. Мои указы будут появляться ниоткуда, со дна океана. Доступ ко мне будут иметь только члены ордена «Амфибия». А департамент «Глаза» превратится в разветвленную организацию, которая станет информировать меня обо всем, что происходит на планете… Конечно, во внутренних регионах материков есть страны, не зависящие от морской торговли, но через некоторое время они сами начнут проситься, чтобы их приняли в состав империи. А нет – пускай прозябают в бедности и третьеразрядности.
Тайное всемирное правительство…
Беседуя, они вернулись в зону «Центр».
– Идем в «Восток», – объявил принц. – Это жилой квартал, он тебе понравится.
Они повернули на широкую улицу, ярко освещенную ажурными фонарями и обсаженную деревьями в кадках. Улица была довольно людной. С принцем все здоровались, с некоторыми встречными он обменивался парой фраз, так что беседа на время прервалась. Одного человека Фандорин узнал и стиснул зубы. Это был доктор Ласт.
– А-а, рад видеть тебя здесь, брат, – сказал он, сердечно пожимая Эрасту Петровичу руку.
Ласт и держался, и выглядел здесь по-другому. Он был в куртке с золотым шитьем и с золотым кортиком на боку – значит, офицер. Улыбчивый, словоохотливый, он совсем не казался похожим на Мефистофеля.
– Ознакомительная экскурсия? – спросил он. – Наполеон когда-то и меня так водил в первый раз. Помню, какое это произвело на меня впечатление. Только тогда я перестал сомневаться, правильно ли сделал, что ушел от великого Фрейда.
– К-кого?
– Я вижу, ты мало интересуешься достижениями медицинской науки, – хмыкнул Ласт. – Прежде я был ассистентом у венского светила психиатрии, которого в нашем кругу именуют не иначе, как Великим Фрейдом. Я исследовал тему «Половые дисфункции у малокровных предклимактерических женщин невротического склада» и считал, что занимаюсь очень важным делом. Но Наполеон прочистил мне мозги. Поиграл на своей волшебной дудочке и увел сюда, в свое подводное царство. Я перестал интересоваться психозами малокровных невротичек. Нашлась работа позначительней.
«Например, поставлять девочек монстру? – подумал Фандорин, вежливо улыбаясь. – Где тут у вас профессор Кранк? Вероятно, в лаборатории. Скоро свидимся».
От этой мысли улыбка на лице Эраста Петровича стала еще шире.
– Да, отсюда видишь мир с его п-проблемами иначе, – заметил он.
– Вот именно. – Ласт глубокомысленно покивал. – Вдруг сознаешь, что человечество пока не заслужило этого гордого имени. Что мир населен стадом животных, которым еще только предстоит сделаться людьми. Пока же они жуют свою жвачку, плодятся, бестолково толкаются боками и дохнут безо всякого смысла. Цена такой жизни – грош. Великий Фрейд тратит себя на смешную ерунду. Ветеринару незачем быть психиатром. А настоящей медициной занимаюсь я, потому что слежу за физическим и психическим здоровьем элиты человечества. К которой теперь принадлежишь и ты…
