— Коррин, прекрати это!
— Я поняла, что больше этого не вынесу! — вскрикнула она.
Я начала думать, что она совершенно потеряла связь с реальностью.
— Я не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь, — мои попытки оставаться спокойной не увенчались успехом. — Пожалуйста, давай вернемся в дом. Там мы сможем говорить сколько хочешь, ты сможешь все объяснить.
Она ничего не ответила; повисла гробовая тишина, и, когда ее уже невозможно было вынести, я продолжила, стараясь говорить спокойно:
— Пойдем со мной, Коррин, я ухожу. Мы можем все изменить.
Она закрыла лицо руками.
— Коррин, пойдем. Ты нездорова, дорогая. Казалось, эта последняя фраза взбесила ее, и она резко подняла голову.
— Да, я нездорова, дорогая сестренка. Нездорова от постоянных рыданий и. причитаний твоей матери о том, что она взяла на этот треклятый пароход меня, а не тебя. Мне до смерти надоело то, что она постоянно рыдает и просит меня не причинять тебе зла. Тебе, ее маленькой Жакмино! —
Она просто выплюнула это слово. Она так тебя называла, когда мы были маленькими. Вот почему я всегда ношу розу в волосах, чтобы она видела, — она усмехнулась. — Жакмино значит «красная роза».
Неожиданно она разрыдалась, сотрясаясь всем телом, и лицо ее исказилось. Рыдания прекратились так же неожиданно, как и начались.
— Может быть, надо было убить Клэппи, — медленно сказала она. — Это она ошиблась. Она увезла меня от моего отца.
Ее глаза увеличились, исказившись, и я поняла, что ее уже нельзя успокоить и вернуть в чувство.
— Коррин, — я заставила себя говорить спокойно, что выглядело даже глупо, — мне очень жаль, что тебя так обидели. Я уеду из Уайт-Холла, и ты меня больше никогда не увидишь. Но тебе нужно помочь, ты больна. Эмиль тебя очень любит, ты можешь… быть счастлива с ним.
Она стиснула свои белые ровные зубы, как будто я только рассердила ее.
— Да, я могу оставить себе Эмиля — Джона ты у меня отняла. А ведь он бы мог когда-нибудь полюбить меня, меня! Я это знаю! Ты мне всю жизнь исковеркала, а теперь… — казалось, она не знала, что сказать. — Ты не заслуживаешь жизни!
Я увидела, как она шагнула ко мне, протягивая руки. Нужно было отвлечь ее чем-нибудь, а мой язык не ворочался.
— Это ты избавилась от мисс Монтьюнто, Коррин? Ей что, тоже нравился Джон?
Она посмотрела на меня, как на идиотку.
— Она увидела, как я давала Пити виски. Надоедливая старая перечница считала своим долгом сказать Джону. Я ее предупреждала, — последовала пауза. — Так же, как и тебя.
Внезапно она рванулась, и ее сильные длинные пальцы обхватили мою руку. Я попыталась вырваться, но она схватила меня за горло и сжала его с ужасной силой.
Чувствуя, как ее ногти впиваются мне в кожу, я высвободила руку, пытаясь изо всей силы ударить ее по голове, и на секунду освободилась. Я еще не успела восстановить равновесие, как она снова набросилась на меня. Пяткой я коснулась края твердой почвы, и один взгляд назад поверг меня в ужас. Я падала в трясину. Инстинктивно я схватилась за мягкую ткань ее платья, увлекая ее за собой. Тут же она прекратила бороться со мной. Ее глаза расширились, она открыла рот, и я знала, что, по крайней мере, в это мгновение она не думает обо мне. Она старалась не двигаться вообще; маленькие капельки пота выступили у нее на висках. Ее губы раскрылись, и она истерично закричала, так громко, что у меня заболели уши. Через минуту она остановилась, тяжело дыша, и с трудом глотнула.
Она посмотрела на меня пустыми глазами. Я опустила руки вниз, в грязь, стараясь выбраться, чувствуя смерть, ожидающую нас здесь. Я попыталась сделать как раньше и лечь па спину, но это было невозможно: Коррин становилась все беспокойнее с каждой минутой. Она глотала воздух и барахталась в грязи, погружаясь все глубже и глубже. Вдруг она посмотрела на меня осмысленно, но тут же это выражение пропало. Ее рот был открыт, лицо было все в грязи, а волосы свисали мокрыми прядями, как тяжелые темные плети.
— Гэби, — прошептала она испуганно, — помоги мне. Я… я не всегда ненавидела тебя. Ни сначала, ни потом.
На нее было жалко смотреть. Черная грязь разошлась кругами, когда я протянула ей руку, зная, что ничем не смогу помочь ни ей, ни себе.
Слабый проблеск света пробежал по черным деревьям и кустам, на мгновение ясно озарив ее черты. Я подумала, что это тот самый свет, который приходит к нам перед смертью, медленно впадая в истерику. Я громко позвала на помощь, чуть не сорвав голос.
— Подождите! Подождите! — я услышала топот ног, кусты раздвинулись, и я увидела миссис Беатрис, спешащую к нам с фонарем.
Я снова закричала; она вытащила шест из груды мусора неподалеку и протянула его мне. Я схватилась за него, другой рукой пытаясь удержать Коррин, пока давление не стало слишком сильным. Теперь она пыталась вырваться, и я не могла ее больше держать. Руки миссис Беатрис быстро подняли меня и вытащили на землю. Я звала Коррин но имени, а она снова протянула шест; слезы катились по ее лицу, мышцы на руках работали, как стальные.
— Коррин! — я с трудом узнала голос миссис Беатрис. Я услышала быстро приближающиеся голоса и топот йог и попыталась встать, чтобы помочь миссис Беатрис, которая уже тянула шест обратно.
Это случилось очень быстро. Раздался громкий безумный смех, и Коррин с силой дернула шест, увлекая миссис Беатрис за собой в трясину. Голоса теперь были совсем рядом, где-то около ямы. Я уронила голову на руки и закрыла глаза.
— Все, их затянуло, — узнала я голос Сина.
Я начала плакать и не могла остановиться, пока окончательно не выбилась из сил. Через какое-то время сильные руки подняли меня и унесли. Я знала, что это был Джон; слышала, как он звал меня по имени и умолял прийти в себя. Я не могла открыть глаза. Ужас все еще не отпускал меня, лицо Коррин стояло у меня перед глазами: улыбающееся, счастливое, дружелюбное — лицо сестры; и в конце — искаженное ненавистью. Коррин… Бедная Коррин.
Еще долго я не могла ни с кем говорить. Хотелось на все закрыть глаза и вычеркнуть все, что случилось из своей памяти.
Я оставалась в таком подавленном настроении до тех пор, пока, через три дня, Джон не сказал мне, что Клэппи стало лучше и она хочет видеть меня.
Я приняла предложение миссис Марии помочь мне одеться и спустилась вниз. Клэппи, какая-то съежившаяся, но уже не такая бледная, тепло сжала мне руку, когда я подошла к ее кровати. Она попросила меня присесть и начала свой рассказ с того, что когда-то, когда я была совсем еще маленькой, она была моей няней.
— Ваш папа был хорошим человеком, — ее глаза увлажнились при воспоминании. — Его первая жена была хрупкой, болезненной женщиной. Ее звали Маргарет Уотер. Она умерла почти сразу же после того, как родилась Коррин. Вскоре мистер Сидни встретил вашу маму и они поженились. Миссис Беатрис была младше него и после того, как родились вы, она стала нервной и нетерпеливой. Она хотела давать приемы, хотела, чтобы дом все время был полон народу, а отцу это не нравилось. Никто не знает, как она познакомилась с Филиппом Мэтени, но как-то это произошло. Мистер Сидни об этом ничего не знал. А я знала.
Когда Филипп Мэтени собрался уезжать из Лондона, миссис Беатрис решила поехать с ним, — она грустно посмотрела на меня. — Не судите ее за это слишком строго, деточка. Она плохо поступила, но заплатила за это сполна. Ваша мать так любила Филиппа Мэтени, как никогда не любила вашего отца. Я в то время была вашей с Коррин няней. Миссис Беатрис решилась ехать, но только с вами. Она сказала мне однажды поздно вечером, чтобы я привела вас на корабль, на котором они отплывали. Сердце мое разрывалось, ведь я считала вас почти своей, так что в последнюю минуту я поехала с ними. Ошибку обнаружили, только когда мы уже были далеко в море: я привела вместо вас Коррин.
На меня нахлынула масса воспоминаний.
— Выходит, у меня была любящая старшая сестра, Клэппи, — сказала я. — Я помню мой день рождения, когда мне исполнилось шесть лет. Коррин разрешила мне спать на ее кровати, потому что она была ближе к окну.
Она кивнула.
— Моя ошибка изменила миссис Беатрис. Она все время себя вела так, будто ребенок был в чем-то перед нею виноват. Она все время напоминала Коррин, что она не ее мать, и что если бы не Коррин, то с ней был бы сейчас ее ребенок. Было ясно как день, что девочка начинает ненавидеть мать. Не знаю когда, но, наконец, и миссис Беатрис это заметила. Не думаю, что до этого она понимала, что делает. Она пыталась все изменить, но бедная маленькая Коррин… — ее голос погрустнел, — я сердцем чувствовала, что для нее уже было слишком поздно.
— Теперь для них обеих все слишком поздно, — сказала я, вставая. — Нам нужно будет постараться запомнить о них только хорошее.
Она слабо улыбнулась и задремала; я на цыпочках вышла из комнаты.
По моей матери и сестре на следующий день отслужили короткую панихиду в ближайшей церкви. Всем было сказано, что произошел несчастный случай и что трясина будет засыпана.
