— И ничего интересного ты не узнала?
— Боюсь, что нет. Я глядела туда-сюда самым дилетантским образом, а экономка была готова меня убить, и даже Барнард что-то заподозрил. Полагаю, ему показалось не слишком обычным, что леди Хелена и я исчезли на полчаса. Собственно, я ее использовала, чтобы поразнюхать. Но потерпела полное фиаско, как тебе доложила.
Они уже дружно смеялись, и Ленокс почувствовал, что снова способен дышать.
— Жаль-жаль, — сказал он. — И ты так храбро приступила к этому.
— О, но одна неожиданность все-таки была.
— Какая?
— Как называется этот яд?
— Bella indigo?
— У него он имеется.
— Что-о!
— В оранжерее у него между орхидеями было много пузырьков и еще всякой всячины. Я быстренько их оглядела, и это название показалось мне знакомым. Но он пятилетней давности.
— Откуда ты знаешь?
— На этикетке была дата. Но хотя бы из этого следует, что в доме этого яда полно, во всяком случае, в оранжерее.
— Поразительно, — пробормотал Ленокс. — И он мог нарочно поставить не ту дату.
Леди Джейн это не показалось столь же интересным, как Леноксу.
— Хотя от меня толку оказалось мало, Чарльз, но ты-то, может быть, узнаешь, что произошло. — И она улыбнулась ему.
— Спасибо. — Он глотнул чаю и впился зубами в краешек сандвича. — Мои любимые помидоры, — сказал он и улыбнулся ей в ответ.
Полчаса спустя, заметно ободрившись, он расстался с леди Джейн и прошел несколько шагов назад к своему дому.
Он размышлял об оранжерее, когда у двери его встретил Грэхем.
— Сэр Эдмунд в библиотеке, сэр, — сказал он.
— Неужели?
— Да, сэр.
— Я пойду к нему.
И правда, его брат нанес ему один из редких своих визитов. Он сидел в правом из двух кресел у огня, с чайным подносом рядом, и смотрел в окно.
— Эдмунд, — сказал Ленокс, — какой приятный сюрприз.
— Мне сказали, что вчера вечером ты приезжал ко мне, — сказал баронет, оборачиваясь с улыбкой. В руке он держал чашку с чаем.
— Совершенно верно. Не нальешь ли ты мне?
Сэр Эдмунд исполнил его просьбу, но снова заговорил лишь тогда, когда Ленокс удобно расположился во втором кресле.
— Как дело?
— Ставит в тупик.
— Кто это сделал?
Ленокс поднял брови.
— Хм-м-м.
— Ты не знаешь?
— Возможно, и знаю, но вывод не из приятных. Благодаря чистейшей удаче, возможно, я обнаружил, что это был Джек Сомс.
— Сомс!
— Да.
— Невозможно. В крайнем случае я могу представить себе, что у него карточные долги. Но хладнокровное убийство? Это немыслимо.
— Возможно, ты прав. Однако выглядит это достаточно скверно.
— Как ты это установил?
— Сегодня утром я был в доме Барнарда…
— Как ты умудрился?
— Меня попросил Итедер. Он совсем увяз.
— Человек, которого ты так ненавидишь?
— Я ни к кому ненависти не питаю.
— Но речь же о нем?
— Да.
Сэр Эдмунд задумчиво посмотрел в огонь.
— Полагаю, скоро с неба посыплются лягушки.
— Возможно.
— Лучше не выходить из дома, когда это начнется. Выпачкаешься.
— Я видел, как Сомс высматривал доступ в охраняемое помещение.
— Что-о!
— Да.
— Почему ты мне сразу не сказал? Нам необходимо… Мы должны…
— Никакой опасности нет.
— То есть как?
— Я видел его сквозь световой люк, и он никак не смог бы протащить хотя бы один ящик сквозь него.
— Так что же он делал?
— Оглядывал помещение. Полагаю, он предпримет попытку завтра вечером во время бала. Если это он.
— Ты так думаешь?
Ленокс пожал плечами.
— Трудно сказать. Что тебе известно о его финансовом положении?
— Боюсь, он совсем на мели. Ах, вот что! Он подбирается к золоту!
— Полагаю, что так.
— Но он мог просто выйти поразмяться, Чарльз. Я скорее поверю этому, чем в то, что Сомс способен кого-то убить. Он же мог просто смотреть на эти проклятущие орхидеи.
Ленокс покачал головой.
— Я один раз побывал в оранжерее с леди Джейн. Барнард пригласил нас на завтрак, а потом сводил наверх. Я увидел ряд световых люков. Во-первых, забираться туда и крайне трудно, и бесполезно — двери нет, а оказавшись там, ничего увидеть нельзя, и прогуляться по крыше невозможно. Придется обойти всю оранжерею. Следовательно, надо хотеть забраться туда. А во-вторых, и главное: Сомс смотрел сквозь стекло. Слишком уж стройно для совпадения.
— Однако есть и еще кое-что, — сказал Эдмунд, удовлетворенный заключительным выводом брата.
— Да?
— Девушка же не могла ничего знать, даже если и увидела, как он высматривает и подглядывает.
— Возможно, он думал, что она знает, и занервничал, — сказал Ленокс. — Не думаю, что он вор и убийца по натуре. Им мог овладеть панический страх.
— Но разбирается ли он в ядах?
— Не знаю. Но, разумеется, он живет неподалеку от Оксфорда и учился там с тобой.
— В один год со мной, — сказал сэр Эдмунд.
— Да.
Тем не менее, доводы его брата были весомыми. Так приятно оттачивать с ним свои идеи, был ли Сомс ВЫНУЖДЕН убить Пру Смит? Скорее всего нет.
— Джек Сомс…
— Ты должен рассказать мне подробнее о его финансах, Эдмунд.
— Я это слышал от Роберта Кэмпа, но, полагаю, это общеизвестно.
— Что сказал Кэмп?
— Что Сомс еле держался на плаву, даже хуже, чем кто-либо предполагал, а затем проиграл несколько пари, вынужден был уплатить особенно большие долги лавочникам и окончательно разорился. Более или менее. Живет в кредит.
— Это только сплетни?
— Не знаю. Может быть. В любом случае ты уже это слышал, верно?
— От Грэхема.
— Уж он-то меньше всего лжец.
— Что у него еще осталось?
— Говорят, наличными он почти не располагает, — сказал сэр Эдмунд, беря еще одну ячменную лепешку и намазывая ее сбитыми сливками. — Полагаю, он мог позаимствовать у друзей.
— Друзей у него очень много.
— Однако их становится заметно меньше, если ты нуждаешься в деньгах.
— Ты прав. Просто ужасно, — сказал Ленокс.
— В любом случае ужасно для этой девушки, мисс Смит.
— Да, конечно.
— Впрочем, по всему Лондону люди живут без всяких средств. Да, бесспорно, говорят, будто Сомс на полной мели, но что мы, собственно, об этом знаем?
Иногда брат поражал Ленокса.
— Ты, разумеется, прав.
— И в любом случае у него же, полагаю, есть «Пасифик».
— «Пасифик»?
— Чарльз, ты же, конечно, знаешь. Не сходит с газетных страниц.
— Боюсь, что нет. Я редко заглядываю на деловые страницы.
— Он состоит в правлении «Пасифик траст», торговой компании. Они же должны ему что-то платить.
— Сколько человек в правлении?
— Не то семь, не то восемь. Вернее, семь: число должно быть нечетным.
— А что он должен делать?
— Голосовать. Совсем недавно он всех там допек, потому что его голос оказался решающим в каком-то вопросе, точно не знаю в каком. Могу только сказать, я очень благодарен отцу, что он вложил наши деньги под пять процентов.
— И я тоже, — сказал Ленокс, прикидывая. — Послушай, Эдмунд, ты мне не поможешь на барнардовском балу?
— Отсюда следует, что мне придется быть там?
— Да.
— Черт побери!
— Так ты там будешь?
— Конечно, буду. Не терплю балы.
— Знаю. Но только подумай: так или иначе, ты скоро вернешься в деревню, а мне очень поможешь.
Сэр Эдмунд повеселел.
— Очень хороший довод, Чарльз. Очень хороший. — Он засмеялся и взял еще лепешку, но сначала протянул блюдо брату, и тот тоже взял одну, хотя его голод был утолен.
Едва сэр Эдмунд отбыл, как раздался легкий стук в дверь.
— Да? — откликнулся Ленокс.
Тихо вошел Грэхем и остановился у двери.
— Могу ли я поговорить с вами, сэр?
— Разумеется.
— Вы помните, что я взял вчера свободную половину дня, сэр?
— Чтобы навестить вашу тетушку, не так ли?
— Признаюсь, это была ложь. Прошу извинения, сэр. Я не хотел, чтобы вы воспрепятствовали мне уйти.
— Я никогда не помешал бы вам, Грэхем. Думаю, вы достаточно хорошо меня знаете, разве нет?
— При обычных обстоятельствах — да. Но я пытался выследить тех двоих, что напали на вас, сэр, и подумал, что вы можете это не одобрить.
— Конечно, я бы не захотел, чтобы вы рисковали собой из-за меня, но благодарю вас, Грэхем, это было жутко благородно с вашей стороны. Так что же произошло?
Грэхем глубоко вздохнул.
— Ну, сэр, я провел день приключений.
— Входите же и расскажите мне про него.
Дворецкий все еще стоял в дверях, но теперь направился к двум креслам у камина и сел. Ленокс подошел к столику в переднем углу комнаты и наполнил две стеклянные чаши темным шотландским виски из запорошенной пылью бутылки. У виски был старый жалящий запах, напоминающий гикори. Мак-Коннелл привез его из Шотландии, когда в последний раз побывал на родине. Местный напиток, выдерживаемый двадцать два года, а затем подогреваемый над огнем для концентрации.
