— Да пьянь, наверное, расшалилась…
— Что-то ты не то говоришь, — боярин взял Хана за рукав. — Эй, Ванька, Семен, тащите веревки!
Татарин дернулся и выхватил из-за пазухи нож с длинным тонким, тускло блеснувшим в свете луны лезвием. Он хотел в одиночку докончить то, что не удалось сделать его собратьям, но клинок не достиг цели — боярин проворно отскочил. В следующий миг на разбойничью голову обрушился увесистый кулак, и татарин растянулся на земле, силясь прийти в себя. Через мгновение он готов был вскочить и кинуться в бой, но сверкнула сабля. Матвей, ждавший, пока Хан очухается, ударил его плашмя, чтобы не убить, а лишь оглушить и доставить странного визитера на допрос. Но он недооценил проворства и живучести татарина. В последний момент тот успел откатиться в сторону, и удар пришелся мимо. Хан вскочил и припустил наутек.
Боярин Матвей хотел было кинуться за ним следом, но мешал длинный кафтан. Да и татарин, с которым было трудно тягаться в беге, уже шмыгнул под забор и растворился, как привидение, в ночной тьме. Луна снова зашла за тучу, свеча в оброненном фонаре погасла, снова ничего не было видно.
— Жив, хозяин? — спросил холоп Степашка с длинной оглоблей в руках.
— Жив.
— Вряд ли мы их поймаем. Убегли… — произнес Степашка с надеждой, что его и других слуг хозяин не заставит ночью гоняться за таинственными убийцами.
— Не поймаем, — кивнул Матвей. — Давай домой. И до утра сторожить, чтоб не запалили нас невзначай.
В доме Матвей уселся за свой стол, задумчиво глядя на свои переплетенные сильные пальцы. Ему было ясно, как божий день, что его хотели заманить в ловушку. Кто — вот вопрос. Скорее всего лесная братия. Ведь в кабаке не только он мог узнать атамана, но и Роман мог узнать его. Узнал и решил разделаться на всякий случай. Но откуда он проведал, что отправлено письмо думному боярину? И что Матвей ждет вестей из Москвы? Ответ тут может быть один — разбойники перехватили гонца с посланием. И непонятно, знали они наверняка, что он поедет, или напоролись на него случайно. И что сталось с Кузьмой? Погиб, наверное. Жаль, добрый был вояка, хорошо они вместе повоевали, не в одной битве участвовали.
Матвей вздохнул, вытер рукавом пот со лба. Да, до боли жалко Кузьму. Ну а если не случайно наткнулись на него лихие люди, если ждали его в засаде? Очень похоже на то, ведь одет он был небогато — чего на него нападать? По случаю наткнулись? Тогда бы не одолели, прорвался. Нет чтобы с Кузьмой справиться, нужно было хорошую засаду подготовить. Если на него напали не случайно, если его ждали на дороге, то…
Пока Матвей ломал голову над этими вопросами, его спаситель, прислонившись к церковной ограде, размышлял, что же ему теперь делать. Идти на все четыре стороны? Остаться в городе? Нет, так он быстро сгинет. Да и разбойнички тогда постараются его отыскать, и не жизнь будет, а постоянный кошмар, ожидание смерти, как под дамокловым мечом. Вернуться в логово? Да за то, что такое серьезное дело сорвал, разговор один — камень на шею и в болото. А перед тем еще поизголяются — ноги, руки поотрубают или что еще — тут у них фантазия работает, случая от души поразвлечься не упустят.
Мысли у Гришки путались, были скованы страхом, отчаяньем, но когда он успокоился, то понял: не так уж все плохо. Вся вина его заключалась в том, что подал знак, засвистел. Но ведь никто не узнает: ровно никакого повода для сигнала не было. Не узнает, если вести себя уверенно, а врать нагло.
С самого начала был уговор — если придется разбегаться, то встретиться надо на окраине кладбища возле старой часовни. Гришка решил: была не была. Он возвращается к разбойникам.
Путь его лежал через все кладбище, на котором горожане хоронили своих покойников не одну сотню лет. В таком месте неясные ночные шорохи, смутные очертания крестов, темные массы деревьев воспринимались зловеще. Гришка шарахался от каждой тени и проклинал себя, что пошел этой, а не окольной дорогой, которая, правда, была более длинной: «Кто же в полнолуние на кладбище заглядывает! Только сумасшедший. Ведь это самое время для разгула всякой нечисти. Евлампий, видать, совсем ее не боялся, если здесь встречу назначил. Может, хоть и молится Богу и денег на храм не жалеет, запродал-таки душу черту, вот и не опасается теперь. Хотя о чем это я? Бр-р, ну и мысли в таком месте в такую ночь».
Гришка споткнулся и едва не упал в свежевырытую могилу, ударился коленом и взвыл от боли. Когда он поднял глаза, то внутри его все оборвалось.
— Господи, спаси и оборони, — прошептал он неживыми губами.
Метрах в десяти от него маячили бестелесные фигуры. Нечисть поганая — накликал-таки на свою башку!
— Свят, свят, — Гришка быстро перекрестился и тут же понял, какую глупость спорол.
Это были Герасим, Евлампий и Хан, на фоне крестов и в серебряном свете луны выглядевшие пришельцами с того света.
Гришка подошел к ним, пытаясь унять бешено бьющееся сердце. Только бы голос не дрожал и звучал естественно! Ох, голос всегда был его врагом, жил, будто отдельной жизнью, начинал срываться, становился тонким в самые неподходящие минуты. Гришка молился, чтобы он не подвел его сейчас.
— Гришка, ты, мать твою?.. — злобно прошипел Убивец, увидев его. — Ты чего, дурачина, там рассвистался?!
— А чего мне не свистеть, коль пятеро дозорных стрельцов появились? — голос вот-вот готов был предать, подвести Гришку. — Из-за туч я их поздновато заметил. Еще немного — и всех бы они нас повязали…
— Ты ж такое дело спортил, — зловеще шепнул Герасим Косорукий и легонько ткнул Гришку острием ножа в спину. — Надо б тебя порешить. Вот и могилка уже приготовлена — людям лишне трудиться не придется.
— Тебя бы уже на дыбе подвешивали, если б я не засвистел, — огрызнулся Гришка, чувствуя, как по спине стекает холодный пот, но страх уже уступал место злости, а злость придала уверенности, так что голос перестал его подводить.
— Да оставь ты его, — махнул рукой татарин. — Чего крысишься? Ну, не порешили боярина, так кто виноват, что стрельцы по ночам по городу шастают? Вон мне по голове досталось пудовым кулачищем — а я и то ничего.
— Сдается мне, что от Гришки все беды, — рука Убивца легла на топор. — Куда ни пойдем с ним, обязательно что-то приключится…
— Так можно на кого угодно наговорить, — опять вступился за мальчишку татарин. — Он же наш, лихой человек будет. А тебе, Евлампий, лишь бы за топор свой хвататься. Не по справедливости — человека без причины жизни лишать.
— Ладно, пока погодим, — зловеще произнес Евлампий.
Переночевали разбойники в заранее присмотренной заброшенной хате, а с утра пораньше, невыспавшиеся, угрюмые, поплелись в логово. Солнце было уже в зените, когда они достигли его.
— Ну что там, прибрали раба Божьего? — спросил Мефодий Пузо. Он опять жевал — в его руках была краюха хлеба.
Возвращающихся он увидел первым, поскольку сидел на бревне и лениво глазел на болото.
— Куда там, — махнул рукой Герасим. — Вон, стервец Гришка, всю историю нам испоганил. Как свистнет — и все.
— Говорю же, сигнал я подавал, чтоб от стрельцов оберечься. — Гришка уже который раз повторял это и готов был сам поверить, что было именно так.
— Сигнал, — заворчал Герасим. — Ох, достанется от атамана на орехи.
— Не, пока не достанется, — покачал головой Мефодий. — Он ранним утром опять в город подался. А как только ушел, так Беспалый вернулся. Жив-здоров, вот только покалечен слегка. Говорит, со стрельцами бился.
Гришкино сердце радостно заколотилось. Может, тогда и Варвара жива и невредима? Ох, хоть бы действительно было так. Мальчишка боялся, что выйдет сейчас Беспалый и скажет — а вот Варвару не уберег.
— И девку с собой притащил, — добавил Мефодий, зевнув.
Тут со стороны землянок появилась Варя. Гришка глядел на нее во все глаза, не двигаясь, будто боясь спугнуть, смотрел, как она подошла к нему, улыбнулась, провела пальцами по его щеке, прямо так же, как в тот первый раз.
Убивец, хмурясь, глядел на нее. Узнал он ее сразу и, повернувшись к Гришке, тихо произнес:
— Ну, теперь ясно, что за соловей губному старосте песенки про нас насвистывал.
Гришка не раз видел смерть, которая шла по пятам и в последнюю минуту упускала его. Сейчас она глядела мертвыми, бегающими глазами Евлампия, и спасения на этот раз от нее не было.
Глава 17
ЛИТВА. ГРЕХИ КОМАНДОРА
«После довольно скромного обряда похорон рыцаря Брауденберга, чья смерть, как келейно было объявлено графом Брауншвейгом, произошла от чрезмерного употребления вина, сам командор начал подготавливать братию к испытанию, которое должен был вскоре учинить великий комтур барон фон Шлипенбах.
Но перед этим граф позволил себе короткий отдых. А самым лучшим отдохновением для него было общество прелестной Ядвиги. Надо быть справедливым, граф Брауншвейг не собирался учинять насилие над красавицей, чтобы потом выставить ее на позор перед бесстыдной людской молвой. Как и многие из монастырского братства, чей уклад жизни был довольно суров, он иногда позволял себе небольшие любовные шалости. Но образ юной Ядвиги больше других запал в сердце старого греховодника.
