– А остальные?
– Дык, с обеда никуда не выходют, в карты режутся. Господин войсковой старшина, слышно, под два-на-сто рублев у господина капитана выиграли!
Лыков прошёл в ту часть караульного помещения, где стояли казаки, и приказал уряднику:
– Возьми с собой двоих, и факелы. Езжайте по дороге на Гуниб. Сыщите там лошадь подполковника Таубе. Ещё где-то на тропе лежат его «винчестер» и мои седельные чемоданы; их подберите.
– Что случилось, ваше высокоблагородие? – встревожился Недайборщ.
– Нас обстреляли по дороге в аул. Подполковник получил контузию в шею. Сейчас он у доктора. Опасности нет.
– Опять засада! – сжал крепкие кулаки урядник. – Не всех, значит, давеча перебили!
– Не всех. Ну, иди, возьми всё с тропы, покуда местные не растащили.
– Есть!
Недайборщ с двумя казакам уехали, а Лыков отправился в офицерскую половину. Артилевский и Ильин в одних рубахах сидели за столом. Перед ними стоял сосуд с кизляркой, валялись куски хлеба, сыра и смятые банкноты.
– А вот и Алексей Николаич пожаловал! – обрадовался войсковой старшина. – Садитесь с нами. Будьте свидетелем переменчивости фортуны. Два часа кряду выигрывал я у Андрей Анатолича, и счёт подбирался уже к третьей сотне, как вдруг – фуй! – и ничего не осталось. Вот такие дела… Остаётся теперь только дрозда зашибать[98]. Судьба-индейка, язви её так!
Он был под турухом[99], но держался крепко. Глянул на коллежского асессора хмельными глазами и взялся за чупурку[100].
– Совершим единоточие. Выпьете с несчастной жертвой обстоятельств?
– Десять капель разве…
Даур-Гирей сидел с краю стола и при свете фотогеновой[101] лампы чистил свою винтовку.
– Что, Иса Бечирович, не любите оставлять нагар в стволе? – спросил его Лыков.
– Да выстрелил вчера всего-то раз, а отдраить потом поленился. Хоть сегодня приберусь. Оружие любит чистку, ласку и смазку!
– Я искал вас днём, и не нашёл. Куда-то ездили?
– В Телетль. Там живёт мастер Джамболат, который хорошо восстанавливает накладки. У меня отлетела одна с ножен кинжала, ещё на первой переправе. Хорошо хоть, совсем не потерялась. А где Виктор Рейнгольдович?
– Господа, подполковник Таубе получил контузию.
– Как контузию? Где? Куда? – все трое офицеров повскакали со своих мест.
– Нас обстреляли на обратном пути из Гуниба. Пуля ударила Виктора Рейнгольдовича по шее. Та стала опухать; пришлось заехать к госпоже Атаманцевой, поставить пиявки. Всё обошлось благополучно.
– Контузия в шею… – проворчал Артилевский. – У нас в семьдесят восьмом попало так поручику Лабынцеву. Из старого карамультука приложили, поэтому шею не пробило, а только контузило. Но ему хватило! Пиявок в походе, конечно, не оказалось и поручик задохся. Господа офицеры! Все немедля идём к Лидии Павловне.
– Значит, Ильин и Артилевский полдня играли в карты на глазах казаков, и с этапного двора не выходили?
– Совершенно определённо.
Лыков с Таубе прогуливались по узким улочкам аула в стороне от чужих глаз и разговаривали вполголоса.
– А Даур единственный отлучался…
– Да. И когда я вошёл к офицерам, раздумывая, как бы мне обнюхать его винтовку, ротмистр её уже дочищал. Но это всё равно не он. В тебя явно стреляли из гладкоствольного ружья. Знаешь, такие старые, однозарядные, на сошках. Пуля из Дауровской берданы пробила бы тебе шею навылет, а не оконтузила.
– Похоже, ты прав. А что насчёт истории с поездкой в Телетль?
– Никакого инобытия[102]. Сегодня утром я сам туда прискакал, нашёл этого мастера Джамболата и расспросил его…
– На каком языке, Лёха? Ты же не знаешь аварского!
– Мы говорили на «балмаце»[103]. Я его хорошо понимаю ещё с семьдесят восьмого года. Так вот. Старик подтвердил, что, да, был у него вчера молодой черкес. Мастер ставил ему на кинжал накладку. Сколько времени ставил? Ну, может, час… Когда? Между вторым и третьим намазом. То есть, до захода солнца.
– Значит, ротмистр мог успеть и кинжал починить, и в меня выстрелить?
– Именно. Скажи мне, как Даур-Гирей оказался в военной разведке? И чем навлёк на себя подозрение?
– Ну, разведке на Кавказе такие люди очень нужны. Абадзехов, получивших наше военное образование, единицы. Редкий и полезный комбинат[104]… Когда началась война, османы, как ты помнишь, сформировали из мухаджиров так называемые Хамидие – полки иррегулярной конницы. Основу их составляли именно черкесы. Дауру тогда было всего семнадцать лет, и он учился в Тифлисском кадетском корпусе. Нам требовался связник, не вызывающий подозрений. Наш агент сидел в Карсе под видом учёного-алима, толкователя китаба[105]…
– Говорили, что когда наше войско пошло на штурм, в колоннах были точные кроки и схемы всех казематов и фортов Карса.
– Правду говорили. План срисовал подъесаул… ну, это тебе знать не положено. А вынес его из крепости Даур-Гирей. Для этого мальчишке пришлось тайно проникнуть в Турцию и вступить там под чужим именем в Хамидие. У Даура орден Святой Анны третьей степени с мечами за это дело.
– Хм… В семнадцать лет?
– Да. Он получил офицерский чин и орден, ещё не доучившись в кадетском корпусе.
– Настоящий подвиг. Как же после этого вы смогли заподозрить Даур-Гирея в измене?
– Видишь ли, Алексей, разведка – особый вид деятельности. Человек вводится в ряды противника. Его невозможно контролировать, когда он на той стороне. Резидент вербует агентов, сам может притворно продаться врагу. А грань очень тонкая; все агенты-двойники ненадёжны. Большие соблазны… Турки или англичане готовы отдать огромные деньги, чтобы заполучить офицера такого калибра, как Даур-Гирей. А тут ещё личный мотив. Помнишь, что и, главное, как он рассказывал нам о смерти своих родителей? Ильин прав – ротмистр нам такого никогда не простит… Поэтому, когда началась утечка секретных сведений, на Даура не могло не пасть подозрение.
– А что за утечка? Какого характера? Как вы об этом узнали?
– Как-как! Сам догадайся.
– У вас в Константинополе свой человек?
– Нам сообщили: туркам стала известна полная дислокация русских войск в Дагестанской области.
– Только в Дагестанской?
– Да, но зато во всех деталях.
– А при чём тут Даур-Гирей? Он же служит в Тифлисе?
– Но курирует в штабе Кавказского военного округа именно Дагестан.
– Ну, пускай так. С ним понятно. Ильин – тоже. Всё-таки начальник секретного отдела областного управления. А Эспер Кириллович как оказался в вашем списке? Помощник начальника Гунибского округа. Не Бог весть какая фигура – в Дагестане ещё восемь таких округов. Почему именно Артилевский?
– Необъяснимо высокий доход – раз. Отмечены его тесные связи с турецкими коммивояжерами – два. Даур-Гирей объяснил нам это участием войскового старшины в контрабанде, но вдруг это лишь прикрытие? И шайка Малдая-Лемтюжникова вот уже два года благополучно квартирует именно в Гунибском округе – три.
Разговаривая, они дошли до джумной мечети, которая по случаю пятницы была полна народу. Аварцы выглядывали из открытых настежь дверей и провожали кафиров неприязненными взглядами.
– Давай уйдём от храма; какие-то они недоброжелательные. Ты не считаешь, что нам нужно поговорить с офицерами по одиночке?
– О чём?
– Я скажу им: противник подозрительно много знает об отряде. Ему известны имена, маршруты, планы. Кто-то внутри изменник; как думаете, кто?
Лыков поёжился:
– Поганое у нас ремесло. Сродни отходникам[106]. Понятно, что кто-то должен этим заниматься, но почему именно мы с тобой?
– В чистоплюи решил записаться, Лёха? – рассмеялся барон. – Поздно уже. А отмывают родину от дерьма именно те, кто не боится, что к ним пристанет. Самые чистые, значит. А ежели ты кукомоя[107], то за такое лучше не берись.
Какое-то время они шли молча, потом Лыков спросил:
– Ты как себя чувствуешь?
– Абсолютно здоров. Полон сил. Странная получилась контузия: вчера чуть не помер, а нынче бегаю, что таракан от керосина. Лидия Павловна сказала, что я обязан тебе жизнью.
– А и хорошо. С тебя бутылка.
– Ещё она велела тебе напомнить, что ждёт на перевязку.
– Я не пойду.
– Что, рука уже зажила? – в голосе подполковника перемешались ирония и надежда.
– Рука в порядке, излечивается. Не пойду, и всё. Тогда смалодушничал, но больше себе этого не позволю.
– У тебя с ней что-нибудь было? В тот раз…
– Не было. Но потому лишь, что нам помешали. Лидию Павловну позвали к роженице, а то бы… Зато я увидел и запомнил пиявок, и это спасло тебе жизнь. Думаю, тут был Высший промысел.
Друзья опять замолчали. Минут через пять Таубе сказал:
– Знаешь, я, кажется, влюбился. Давно такого не случалось.
