– А что же в этом плохого? Ты свободен, она тоже.
– Но, похоже, Лидия Павловна любит тебя.
– Это не любовь, Вить, а страсть. Скучно умной женщине в этой дыре, вот она и напридумала себе… Поверхностно и ненадолго. Пройдёт. Не могу представить себе даму, способную устоять перед бароном Таубе. Кроме моей Вареньки, конечно!
Они рассмеялись, потом подполковник спросил:
– То есть, я могу рассчитывать?..
– Да. Сходи к докторше вместо меня. С этими контузиями опасно шутить. Я знаю такие случаи…
– Но Лидия Павловна заявила, что её врачебная помощь мне более не нужна.
– А ты прикинься! Тут болит, там покалывает. Тоже ведь весь израненный. Сними мундирчик, пусть она тебя прослушает. Мне ли тебя учить?
– Ежели я разденусь, то лишусь последних шансов. После твоих-то бицепсов, да мои мощи…
– А обаяние ума?
– Жаль. Жаль, что я не могу сейчас позволить себе влюбиться без оглядки. Впереди гора Аддала-Шухгелымеэр. Кто знает, как там всё обернётся? Лемтюжников сильный враг, и на руках у него козырь – изменник в составе отряда. Живы будем, на обратном пути…
Опрос офицеров не дал Таубе и Лыкову новых значимых сведений. Наиболее словоохотливым оказался Ильин. Он подтвердил, что Артилевский связан с контрабандой пряностями. Но занимался войсковой старшина этим, оказывается, с ведома военного губернатора князя Чавчавадзе! Поскольку контрабандисты использовались нашей разведкой для передачи донесений от русской секретной агентуры в приграничных районах Турции. Чавчавадзе, как человек восточный, лично санкционировал такую схему «почтовых ящиков». И запретил Ильину сообщать об этом тифлисскому начальству… Ещё Андрей Анатольевич рассказал, что Артилевский жуир, бабник и картёжник, но любим женщинами и друзьями. Да, лечится ртутью[108] – что ж такого? Ошибки молодости. Капитан снова высказал подозрение в адрес Даур-Гирея.
– Он прикидывается обычным фарсёром с чувством собственного довольства. Эти бесконечные намазы, во время которых целый отряд вынужден его дожидаться. Это высокомерие к русским. Постоянное напоминание о нашей вине… Но всё глубже. Создав себе удобную маску, Даур-Гирей прячет за ней хитрость и коварство. Заметьте: вечерами он беспрестанно где-то пропадает. То для встречи с агентом, то для починки кинжала. Характер же службы у ротмистра таков, что он может разъезжать по всему Кавказу! Имеет доступ к секретным сведениям. Тёмная личность…
Артилевский на расспросы Таубе ответил коротко, что шпионить за своими не обучен. И предоставляет заниматься этим начальнику отряда вместе с полицейским чиновником… Причём сказал он это без высокомерного жеманства, а просто, даже со смешком. Увольте, мол, и всё…
– Но вы признаёте, что имеет место измена? Противнику о нас всё известно.
– Вы, барон, для чего-то сгущаете краски. Была измена, пока не открыли предателей-лезгин. А после? Засада на утёсе? Я и сам там бы её поставил; больше и негде. Выстрел по вас при возвращении из Гуниба? Ещё проще. Тот гонец, что передал конверт полковнику Бонч Осмоловскому, и дожидался вас на тропе. Совсем не хитрая мысль. Полковник вызовет вас к себе, чтобы передать письмо; обратно вы поедете уже в сумерках… Где же здесь измена изнутри?
Даур-Гирей, наоборот, сразу согласился с подозрением барона.
– Конечно, лезгины были только связниками. Предатель – кто-то из нас троих. Если это не я, то, получается, или Артилевский, или Ильин. Но и то, и другое невозможно!
– Почему же?
– Если честно, оба они мне неприятны. А Ильин наверняка записал в изменники именно меня. Так? Но никого из них я не могу представить в роли предателей. Как к офицерам, не имею к ним никаких претензий.
По итогам бесед Таубе собрал весь начальствующий состав отряда и заявил:
– Вводим усиленный режим. Впредь из отряда отлучаться только по двое. Как говорят в здешних краях: на Аллаха надейся, а осла крепче привязывай…
Ещё сутки они проскучали в Карадахе. Артилевский продолжил, согласно собственным словам, «играть в вист до первого обморока». Также он выдвинул известный армейский тезис, что недопой хуже перепою, и сильно налегал на чихирь. Алексей долечивал руку. Лидия Павловна, обманувшись ожиданием, сама пришла к нему менять повязку. Процедура проходила на людях, поэтому не завершилась ничем интересным. Атаманцева удалилась обиженная и на барона даже не взглянула.
Казаки раздобыли где-то селёдку «духовного звания»[109] и провоняли ею весь двор. К удивлению питерщиков (так терцы за глаза называли Таубе и Лыкова), ни у кого из казаков не случилось даже лёгкого расстройства. Воистину, у нашего воинства лужёные желудки!
Недайборщ уличил казака Лумаря в хищении и распитии казённой винной порции. В результате Лумарь три часа маршировал на солнцепёке с полной пешей выкладкой, включая полустойку, приколыш и полотнище палатки.
В четыре часа утра подполковник неожиданно поднял отряд и дал всем полчаса на сборы. Артилевский тихо бранился и пил айрат. В установленное время они покинули аул и вновь двинулись по дороге на Голотль. Утёс, на котором их в тот раз поджидала засада, миновали благополучно. До переправы было двадцать вёрст. Уже в девять часов дополудни они были на месте, и Лыков понял причину таких предосторожностей барона. Аварское Койсу у Голотля протекает по такому же узкому ущелью, что и возле Карадаха. Подвесной мост длиной в тридцать саженей охраняют две каменные башни, поставленные по обоим берегам реки. Отличная позиция для нападения! Отряд прошёл её без происшествий. Они вновь оказались на левом берегу Койсу. Начался длинный, утомительный подъём, занявший шесть часов. Сам Голотль миновали без остановки и дневной привал сделали уже на плато.
Это была их первая, с момента выхода из Темир-Хан-Шуры, полевая стоянка. Казаки сняли с ослов и разбили три палатки: две для себя и одну для начальства. Земля вокруг кишела фалангами и скорпионами, но в эшелоне подобрались опытные кавказцы, и на опасных соседей никто не обращал никакого внимания. Ещё на тропе подобрали хворост и конский помёт, и теперь разожгли из них костёр. В кипящую воду бросили просо, бульонные плитки, мясной порошок и сухари. Пить алкоголь барон запретил, и все довольствовались клюквенным экстрактом Мартенса. Казаки расселись по горячим камням; курящие затянули свой «сам-кроше»[110]. Офицеры залезли было в палатку, но скоро выскочили оттуда. Палатки для тепла были подбиты сукном, и в них оказалось неимоверно жарко.
– Ничего, – сказал Таубе, – на Богосском хребте это станет их достоинством, а не недостатком!
Им предстояло подняться по левому берегу Аварского Койсу на семьдесят вёрст. Это был последний участок дороги вдоль реки, самый длинный и самый трудный. Приходилось двигаться на высоте три тысячи футов по безлюдной местности. В двух часах езды находился единственный крохотный аул из десяти саклей, под названием Датуна, и больше до самого поворота на хребет жилья не предвиделось. Наибольшими тяжестями были фураж и топливо; и то, и другое приходилось теперь экономить.
В нескольких местах на семидесятивёрстном пути дорога делала спуски и подъёмы, а напротив аула Гоор подходила к самой воде. Тут был самый тяжёлый участок, и наиболее подходящий для засады. Но и на всём остальном протяжении идущий по узкой тропе, растянутый в линию отряд был уязвим. Справа скала, слева обрыв, а за поворотом, быть может, враг…
Таубе долго сидел над картой, расспрашивая Артилевского. Войсковой старшина, как местный администратор, единственный знал путь. Он указал опасные точки – таковых оказалось шесть. Барон помрачнел.
– Недайборщ! – кликнул он урядника. – Выдели смышлёного казака в хвост колонны. Сам пойдёшь в голове на удалении ста саженей. Ближайшие два дня будешь бессменным авангардом.
– Есть!
– Всем расчехлить винтовки и быть всегда наготове.
Глава 20
Ловушка для Таубе
После долгого отдыха отряд двинулся вверх по тропе. В ауле Датуна, куда они пришли через два часа пути, Даур-Гирей отпросился в мечеть. Ох уж этот Дагестан! Весь аул – десяток саманных хижин, но при них имеется собственный храм. На годекате, где расположились русские, к барону подошёл благообразный аварец в белой войлочной шляпе.
– Ас-саляму алейкум! – сказал горец.
– Ва алейкум ассалям ва рахмату-ллахи ва баракатуху,[111] – ответил Таубе, приподнимаясь с камня.
Далее разговор уже пошёл на русском, и удивительный разговор! Незнакомец заявил:
– Я хочу говорить с офицером, которого не любят англичане.
– Англичане? – изумился подполковник. – Какие такие англичане?
– Которые живут в море на острове. Вы что, испытываете меня? Не надо думать, что мы, горцы, ничего не знаем про англичан. Я алим[112] и знаю. Про англичан. Скажите честно, среди вас есть офицер, который навлёк на себя их гнев?
