общих чертах, – обтекаемо сообщила хозяйка. – Как только они узнали всё, что хотели, Жанка предположила, что сейчас ты отправишься на улицу погулять – на морозе, дескать, лучше соображается, и они скрылись на кухне. Только скрылись, как на грех – ты спускаешься, одеваешься и выходишь. Я ничего не понимаю. Ты что-нибудь понимаешь?
Стас вскочил:
– Кажется, да. – И опрометью кинулся мимо шахматистов. – Взлетев через две ступеньки на второй этаж, рванул на себя дверь Игнатенок. Снизу послышался недовольный возглас Лёвика:
– Ты бы хоть постучал, Стас! Совесть иметь надо или хотя бы ее остатки. Всё же не к себе любимому…
– Поднимись сам и посмотри! – крикнул вниз что есть силы сыщик, кое-как держась на ногах. – Тут некому стесняться. О какой совести ты говоришь?! Совесть… Тут… вообще… никого нет. Из живых, я имею в виду.
– Что ты хочешь этим сказать? – уточнил фотограф, крутя в руке выигранную фигуру. Потом, когда до него дошел смысл сказанного, он выбросил фигуру, вскочил и почти бегом поднялся наверх. – Такое наговорил, что… не сразу и…
Увидев привязанную за горло к шведской стенке мертвую жену, он всхрапнул, дернулся и повалился на Стаса.
– Антон, бегом сюда! – рявкнул сыщик, с трудом удерживая обмякшее тело Лёвика. – Может, ее можно еще как-то спасти. Скорее, скорее! Шевелись!
– А что случилось? – спросил хозяин дачи, быстрыми шагами поднимаясь по лестнице. Застыв в проеме дверей, выдохнул: – Ух ты! Ни фига себе!
Зрелище было не для слабонервных: Жанна с раскрытым ртом и вытаращенными глазами, словно крича что-то, висела привязанной за горло к шведской стенке. Веревку убийца перекинул через верхнюю перекладину, протянул до нижней и на ней закрепил.
Впечатление было такое, словно Жанна чего-то испугалась, взлохматила волосы, хотела закричать, да так и застыла, убийца лишь приподнял ее на пару ступенек вверх.
Когда общими усилиями удалось отвязать покойницу, привести в чувство Лёвика, сыщик первым делом направился к Максу. Теперь уж журналюге не отвертеться, он заставит его во всём признаться!
– Ты куда? – поинтересовался Антон, увидев решительные движения одноклассника и предугадав их направление. – Он дрыхнет без задних ног, в дугу пьяный. Ты сам его кое-как поднял наверх, помнишь?
– Помню, – ответил Стас, выходя из комнаты Игнатенок. – Еще как помню, поэтому и иду. Пойдем со мной, при тебе он будет сговорчивее.
– Я тебя не понимаю, – пробурчал бородатый, направляясь вслед за сыщиком. – Он же не в состоянии!..
Войдя к Максу, одноклассники увидели красноречивую картину. У Стаса даже возникло ощущение дежавю. По диагонали двухспалки, поверх покрывала, совсем как недавно его мертвая супруга, ничком лежал одетый журналист. Одна из подушек валялась в углу комнаты, уголок другой торчал из-под кровати.
– Ну вот, что и требовалось доказать. Как говорится, картина маслом, – воскликнул Антон, указывая на Макса, – как ты его положил тогда, так он и дрыхнет до сих пор в отрубе. Зуб даю! Еще когда мы пили, он лыка не вязал.
– Еще недавно он был трезв! – Подходя к кровати, сыщик рванул Макса за плечо. – И в одних трусах. И выходил из комнаты Жанны. Это я видел собственными глазами.
У Стаса было такое ощущение, словно он пытался перевернуть бездыханное тело. Когда ему это удалось, на него пахнуло перегаром от человека, находящегося в крайней степени опьянения. Не открывая глаз, Макс принялся шевелить губами, пытаясь что-то произнести в свое оправдание.
– Ты что, оч-чумел? Какие т-трусы? Какая Жанна? – усмехался хозяин дачи, стоя в дверях и крутя пальцем у виска. – Даже не пытайся от него что-то добиться, он выпил столько, что очухается, думаю, не раньше Рождества.
– Ты интересуешься церковными праздниками? – удивленно заметил Стас, шлепая Макса по щекам. – Вот уж никогда бы не подумал.
От шлепков Макс замычал что-то нечленораздельное, замахал руками, а сыщику это напомнило кадры из известной новогодней кинокомедии Эльдара Рязанова, когда ленинградская учительница пыталась привести в чувство незнакомца, неизвестно как появившегося в ее квартире.
– Я не только церковными праздниками интересуюсь, – уточнил Антон, медленно подходя к кровати. – Я еще неплохо разбираюсь в человеческих состояниях. Здесь я со всей ответственностью заявляю, что Макс физически не мог поднять эту толстуху на шведскую стенку, затянуть петлю, продернуть веревку за перекладинами и закрепить под напругой. Повторяю для особо одаренных: не способен! Ты что, сам не видишь?
Стас и сам начинал понимать, что журналист невменяем. От лежащего разило алкоголем, глаза не открывались, а если открывались, то плавающие зрачки не могли зафиксироваться на чем-то конкретном.
Чтобы не стоять как статуя, сыщик подошел к балконной двери и распахнул ее, чтобы проветрить комнату.
Ему что, действительно показалось? Мимолетный сдвиг по фазе? Но тогда кто и как убил жену фотографа? Все сидели внизу и видели, как Жанна поднялась к себе. Потом лишь один Стас видел, как полуголый Макс выбрался из ее комнаты. Сыщик – единственный свидетель. Но он же является единственным свидетелем того, что Макс был трезв примерно час назад, когда Стас помог ему подняться к себе. Теперь ему никто не верит. Похоже, журналист переиграл всех.
Может, на даче присутствует двойник журналиста, который появляется в кадре для отвода глаз? Направляет сыщика на ложный след и исчезает, как утренний туман. Нет, это из области фантастики!
Лёвик рыдал над мертвой супругой, лежавшей на кровати, когда они с Антоном вернулись в комнату, где произошло третье убийство. Петлю с шеи к тому времени сняли, Антон развязал ее и прикинул:
– Это канат для лазания… Срезал кто-то… Он рядом со шведской стенкой висел. Чтоб, значит, сын Олежка тренировался. Правда, до потолка добраться пока у парня не получается. Но все равно он пытается.
– Ясно, кто срезал, – буркнул Стас, осматривая след на шее покойницы. – Убийца, больше некому. Ему нужна была тонкая веревка. Обычно для спортзалов используют толстый канат, которым душить людей несподручно. А тут – то, что надо, тоненькая веревка, сантиметр-полтора в диаметре. По сути, детский канат.
– Послушайте, какое мне дело, какой веревкой придушили Жанку?! – просипел заплаканный Лёвик, подняв голову. Его губы тряслись, очки висели на ухе, он не замечал этого. – Вы можете обсуждать такие подробности в другом месте?! Пошли вон отсюда! Имейте совесть!
– Извини, Лёвушка, прости, дружище, – похлопал по плечу убитого горем бывшего одноклассника Стас. – Я могу тебя понять, как никто другой. Мужайся, крепись. Мы уже уходим. Только одну деталь хотелось уточнить.
– Какую еще, к черту, деталь?! – проревел Лёвик в отчаянии. – Разве нельзя это отложить? Изверг! Всё спрашиваешь, вынюхиваешь… а наших девчонок убивают по одной.
– У меня,
