Но до того как увезти Титуса, полицмейстер заставил Алексея показать свою рану. За это время кровью пропиталось все: сюртук, жилет, денная сорочка. Когда сыщик стащил задубевшую одежду, вдова ахнула. Она по неопытности подумала, что рана серьезная. Лыков весь был в крови… К тому же улеглось и возбуждение от схватки, стала чувствоваться кровопотеря. Его кое-как отмыли, перевязали и положили на диван. В госпиталь решили не везти – пусть отлежится. Полицмейстер уехал вместе с Яаном, стало тихо, и Лыков впал в забытье. Очнулся он часа через два. Ольга Феоктистовна стояла над ним встревоженная, готовая выполнить любую просьбу. Он взял вдову за руку и притянул к себе. Женщина не сопротивлялась.
Глава 7. Любовь и все остальное
Следующие два дня Лыкова никто не беспокоил. К обеду появлялся капитан Скобеев и рассказывал новости. Титусу наложили на контуженную руку лубок и оставили в госпитале. Похоже, кость дала трещину. Съездил мирный человек поторговать шпалами… Алексею было очень неловко. Хотя Яша сам все решил, но выходило, что он подставил голову под пули за выгодный контракт для семейства Лыковых. Конечно, Алексей поступил бы точно так же! Но эти мысли не помогали.
Власти были очень довольны ликвидацией шайки барантачей в столице края. Абнизов показал тайные захоронения на заброшенном кладбище Янги. В склепах отыскали восемь тел… Барон Вревский сначала разгневался, что полиция так поздно узнала о существовании шайки. Но Нестеровский унял его. Разбойники действовали расчетливо, трупов не оставляли. А в Ташкенте всегда столько приезжих… Полиция сделала, что могла. И капитан Скобеев, лучший сыщик Туркестана, опять оказался на высоте. Ему кое-кто помогал, но это несущественные детали…
Официально было объявлено, что шайка уничтожена полностью. Факт пленения казначея скрыли ото всех, даже от генерал-губернатора. Тому, впрочем, было все равно… Теперь Иван Осипович ездил на гауптвахту и допрашивал Муллу-Азиза. Тот юлил и врал. На очной ставке Абнизов уличил его в серьезных делах, за которые полагается смертная казнь. Вот-вот негодяй расколется. Лыкову надо поправляться скорее. Генерал Тринитатский уже в Баку!
Но Алексей торопиться не хотел. Он был в каком-то особом настроении… Ольга не отходила от сыщика ни на миг. Прислуга проявляла тактичность и в десять вечера удалялась ночевать в летнюю кухню. Они оставались одни и почти не смыкали глаз. Закончив любовные утехи, выходили во двор и плескались в хаузе. Прудик был мал, купаться его размеры не дозволяли, но окунуться с головой тоже было приятно. Вода оказалась на удивление чистой и прохладной. Переулок Двенадцать Тополей начинался прямо у арыка Гадраган, и вода не успевала стать грязной.
Мужчина и женщина, нагие и счастливые, вылезали из хауза и рвали с лозы кислый неспелый виноград. Словно в раю, думал Алексей… Над головой Бог раскидал крупные южные звезды. Часть неба закрывали бастионы крепости. На Воскресенском базаре гармоника наигрывала «Матаню», и нет-нет да посвистывали городовые. Насладившись ночными звукам и видом звезд, они возвращались домой. И там Ольга начинала расспрашивать Алексея.
Она мало говорила о себе, мало и неохотно. Сообщила лишь самое необходимое. Родилась в семье офицера. Окончила пансион в Оренбурге, дающий гимназический аттестат. Вышла замуж за поручика Перешивалова без особой любви, хотя он ей и нравился. Надо было слезать с шеи старика-отца, а он сделал предложение. Ну и зажили.
Очень скоро выяснилось, что детей она родить не сможет. Муж охладел – то ли от этого, то ли по другим причинам. Все время Владимир теперь проводил в батальоне, возвращался домой к полуночи, усталый и раздраженный. Потом добрые люди сообщили Ольге, что в казарме ее мужа давно не видели. Полуроту свою он забросил, а пропадает по двум адресам. Первый адрес был на Старогоспитальной улице, где интенданты винтили по-крупному, проматывая ворованные деньги. Там молодого стрелка быстро научили всему плохому. А второй адрес оказался еще хуже. В доме Хаким-ходжи на Садовой проживала некая учительница музыки. Уроки она давала не маленьким девочкам, а тем же интендантам, у которых карманы лопались от ассигнаций… Поручик с месячным жалованьем 67 рублей плюс 9 рублей квартирных был среди этих богачей никто. Ну, по 30 копеек в сутки еще доплачивали в карауле, и столько же, когда войска стояли в летних лагерях на Ханум-арыке. Не больно поиграешь! Но поручику нравилась угарная жизнь, с шампанским каждую ночь и с кружевными панталонами музыкантши. В конце концов Владимир залез в полуротные «хлебные» деньги. Верх позора!
Дело в том, что служба в Туркестанском военном округе считается тяжелой. Солдаты даже получают дополнительное довольствие чаем и вином. Рацион тоже неплохой: каждый день суп с мясом (мясная порция каждому) и каша с мясом в крошку. А еще три фунта хлеба. К концу срока старослужащие столько хлеба уже не съедают и получают вместо него так называемые «хлебные» деньги. Украсть их у солдат – это надо совсем совесть потерять… Кража быстро обнаружилась. Суд чести должен был собраться в среду, а в понедельник Владимир пошел в караул, из которого не вернулся…
Скандал замяли. Офицеры сочли, что поручик Перешивалов смыл свой позор кровью. Никто не сомневался, что он нарочно забыл снять с себя шашку. Да и саму Ольгу в батальоне любили и жалели. Она получила крохотную пенсию, на которую с трудом сводила концы с концами. Хорошо, дом был свой. Родители умерли и оставили небольшое наследство, которого как раз хватило на покупку жилья. Теперь молодая вдова старела, но мужчин к себе близко не подпускала. Не верила никому из них. В гости она ходила редко, к Скобеевым да еще в одно семейство. Винила в трагедии Ольга одну себя. Это ведь она не смогла родить детей! Кто знает: если были бы детки, может, Владимир бежал бы из казармы домой, а не в игорный притон? Так длилось семь лет. Но, как выяснилось, жизненные силы в ней сохранились. И простого счастья она хотела, как и все прочие люди. А открылось это с появлением сыщика Лыкова.
Теперь она старалась узнать о своем любовнике как можно больше. И спрашивала, спрашивала – буквально обо всем. С заминкой спросила даже о жене, и он ответил… Ольгу интересовали подробности: детство, война, служба, роль Благово в жизни Алексея. Никогда еще он не чувствовал к себе такого внимания, такого восхищения и обожания. Лыков привык уже к тому, что его атлетическая фигура вызывает у дам обостренный интерес. Когда он выходил из серых вод Маркизовой лужи в Сестрорецке, со всего пляжа бабы сбегались посмотреть. Полосатый купальный костюм обтягивал могучий торс сыщика так, что дачницы теряли голову… Он находил потом в карманах сюртука их записки с признаниями в любви и с предложениями о тайном свидании. А в прошлом году в Нормандии! Там француженки совсем стыд потеряли! Заигрывали прямо при Варваре, не тушуясь.
Но дело было даже не в широких плечах и бицепсах, как у Геркулеса. Ольга старалась разглядеть другое – увидеть самого Алексея, его чувства, мысли о важном, его оценки главных в жизни вещей. При этом, конечно, и гордилась его мужеством, и любовалась мускулатурой – но глядела в суть, прямо в душу.
– Ты самый удивительный человек, что встречался мне когда-либо, – заявляла Ольга. – Смел, умен, внимателен к слабым. Добр! И не думала я, что остались на земле такие мужчины…
Алексею делалось необычайно приятно, но также и неловко. Даже стыдно было слушать о себе столь лестные слова. И он начинал оправдываться:
– Знала бы ты, как мне страшно было выходить на днях под заряды! Разве ж это храбрость? Руки дрожат, и внизу живота сводит…
– Но ты же вышел?
– А куда денешься? Все смотрят…
– Вот тогда и не наговаривай на себя!
На второй день идиллии Лыков не утерпел и сказал:
– Ты же понимаешь, что я уеду и больше сюда не вернусь?
– Понимаю. И что с того?
– Но…
– Хоть день, да мой.
– Мне совестно. И перед тобой, и перед Варварой.
– Обо мне не думай. Я счастлива благодаря тебе и всю жизнь потом буду вспоминать эти дни. Ведь их могло и не быть!
– А я там, в Петербурге, кажется, уже никогда не буду счастливым, как прежде. Потому что ты останешься здесь. Мне хорошо с женой, там мои детки, но… теперь я будто бы раздваиваюсь.
– Это плата, милый. Твоя жертва за то, что сделал меня счастливой, пусть на время. Я не заберу тебя у Варвары. Только попользуюсь немного и верну. Но твоя боль потом, и твоя раздвоенность – это та цена, что ты должен заплатить. Я заплачу стократ больше, но и ты не увильнешь. Так устроена жизнь. А ты в столице все забудешь. И тебе опять станет хорошо дома.
Алексей чувствовал, что пропадает. Это не интрижка, не проходной роман. Он, женатый семейный человек, влюбился и летел в тартарары! Было одновременно и сладостно, и боязно. Иногда под утро Лыков думал: что случится с ним в этот раз? Какой окажется его жертва? Тогда в столице он приехал на три часа к своей белошвейке Анюте, хотя и был венчаный! Бог наказал его страшно: не родился ребенок, живая душа не появилась на свет, а Варенька едва не сошла с ума… А теперь? Но уйти из этого дома сил у сыщика не было. Кроме того, говорил он сам себе, почему обязательно должно быть наказание? Ну согрешил. Другие и не то делают, и сходит с рук… Такие мысли помогали.
