Алексей чувствовал, что пропадает. Это не интрижка, не проходной роман. Он, женатый семейный человек, влюбился и летел в тартарары! Было одновременно и сладостно, и боязно. Иногда под утро Лыков думал: что случится с ним в этот раз? Какой окажется его жертва? Тогда в столице он приехал на три часа к своей белошвейке Анюте, хотя и был венчаный! Бог наказал его страшно: не родился ребенок, живая душа не появилась на свет, а Варенька едва не сошла с ума… А теперь? Но уйти из этого дома сил у сыщика не было. Кроме того, говорил он сам себе, почему обязательно должно быть наказание? Ну согрешил. Другие и не то делают, и сходит с рук… Такие мысли помогали.
Совсем привыкнув к Лыкову, Ольга спросила его об истории женитьбы. И тот рассказал все с самого начала. Как увидел Варвару впервые и сразу влюбился. Как молодая сирота лишилась отца, совершившего страшный грех самоубийства. Да еще и оказалась незаконнорожденной![55] Как мудрый Павел Афанасьевич Благово поговорил о ней с государем. И как потом ему, Алексею, богатство Нефедьевых мешало сделать предложение Варваре Александровне.
– Замечательно, что тебе в молодые годы встретился учитель, – резюмировала вдова. – Ты стольким ему обязан, но уверена: и он тебе тоже. Тем, что после него остался ученик и продолжатель, который всегда его помнит. Скоро двадцать девятое июня, день Петра и Павла. Давай сходим в храм вместе, я хочу помолиться за упокой его души. Ведь и мне досталась частичка его трудов!
Еще ее поразило, что государь дважды благодетельно вмешивался в судьбу нижегородской сироты. И это хранило семейство Лыковых лучше любых подвигов Алексея. Власть – это люди, а люди завистливы и недоброжелательны. Труды человека на службе начальство легко забывало. А вот внимание государя оно помнило всегда. Теперь Алексей частное лицо, лишенное придворного звания. Время некоторой особости, которую чувствовали все, давно прошло. Лыковы сейчас простые люди. Шпалы вон приходится продавать… Но в обществе помнят, что Его Величество знает бывшего сыщика лично. И будут помнить, пока жив этот государь.
На третий день Алексей поехал в госпиталь. Он нашел Титуса сидящим на кровати. Тот бережно придерживал руку в лубке, рядом остывал чай в казенном стакане. Увидев друга, раненый обрадовался.
– Леш, давай согласуем показания! Вот это, – он кивнул на руку, – меня верблюд лягнул. Когда я сдуру подошел к нему сзади. Ладно?
– Годится. А это вот, – Лыков ткнул себя пальцем в шею, где розовел шрам, – у меня фурункул вылез. Хирург ланцетом вскрывал. Запомнил?
Придумав легенды для жен, сыщики повеселели. Оба понимали, что легко отделались.
– Как ты, Яша, один с двумя-то в номерах обошелся? Ловко!
– Ага! Это тебе, орясине, не привыкать! А я уж отвык. Когда меня режут – нервничаю.
– Я тоже нервничаю. Ты извини меня, что я такой дурак. Думал, Горсткин будет долго запрягать. И поставил тебя одного на кинжалы. Прости.
– Ладно. Обошлось – и слава Богу.
– Слава Богу! Ты скажи, как рука?
– Два пальца не чувствую совсем, – признался Титус. – Три шевелятся, болят, а эти как мертвые. Что это значит, Лех?
– Контузии действительно бывают весьма неприятные, – ответил Лыков со знанием дела. – Хуже любого ранения. Но это когда задета голова. А рука заживет. Поболит и заживет. Нужен покой неделю-другую, чтобы ты ее не бередил.
– Вот, и доктор так говорит! – обрадовался управляющий. – Значит, правда.
И тут же попросил:
– Забери меня отсюда. Скучно тут и боязно. Считается хирургическое отделение, а у одного сифилис, у другого пендинка. А как тут посуду моют, лучше не видеть. Вдруг я чего подцеплю? Доказывай потом Агриппине…
Алексей задумался. Забирать друга к себе, в переулок Двенадцать Тополей, ему не хотелось. Места, конечно, хватит, но… Неужели разрушить свой маленький рай? Оставлять в госпитале тоже нельзя. И он пошел на поиски лечащего врача.
Доктор оказался, как водится, желчным и циничным. Он раздраженно повторил Алексею свое заключение: нужны время и покой. Сыщик спросил, а нет ли у уважаемого эскулапа на примете частной квартиры близ госпиталя? Чтобы с едой и уходом. Разумеется, все будет оплачено. Врачебный надзор пойдет по особому тарифу…
Хирург сразу сделался любезным. Квартиру сыскать можно. Да хоть бы он сам готов потесниться ради доброго человека! Флигелек у него порядочный – вон его видать. Уход само собой, и питаться господин Титус будет от его, доктора, кухарки. Мастерица! С врачебным надзором две недели такого проживания обойдутся в тридцать пять рублей.
Лыков вручил доктору требуемые деньги и попросил перевести больного во флигель немедленно. Решив дела друга, он поехал в полицейское управление. Капитан Скобеев встретился ему на пороге.
– Здравствуйте, Алексей Николаевич! – обрадовался он. – Уже на ногах? Хотите поучаствовать в допросе Муллы-Азиза?
– А то!
– Поедемте на Кашгарскую.
По дороге Иван Осипович рассказал, что казначей юлит. Все, что связано с шайкой курбаши Асадуллы, он изложил подробно и ничего не скрыл. А вот убийство штабс-ротмистра Тринитатского обходит молчанием. И очень пугается, когда его спрашивают об этом деле.
После случившегося в тюремном замке полицмейстер не доверял своим коллегам. Поэтому и Абнизов, и Мулла-Азиз сидели теперь на гауптвахте Первого стрелкового батальона. Допускали к ним лишь самого Скобеева и тех, кто приходил с ним.
Казначей, увидев новое лицо, сразу съежился.
– Правильно напугался, – сообщил ему Лыков. – Пришло время ответить на главный вопрос: кто убил штабс-ротмистра Тринитатского.
– Еганберды…
– Это мы знаем без тебя. Мы даже знаем, зачем его убили. Чтобы отобрать землю у кишлака Анги-ата. И нажиться, и восстановить при этом его жителей против русской власти. Так?
Мулла-Азиз молча кивнул, пораженный.
– Есть то, чего мы не знаем, но очень хотим узнать. Кто заплатил за убийство офицера?
Казначей в ужасе вобрал голову в плечи и стал ей отчаянно мотать.
– Обговаривал иргаш[56]. Я ни при чем…
– Ты боишься тех людей больше, чем нас, – согласился сыщик. – Но я тебе сейчас докажу, что нас надо бояться сильнее.
Барантач испуганно поднял голову.
– Те просто зарежут тебя. А мы повесим. Но перед этим еще будем мучить, пока ты не скажешь нам все, что знаешь. Слыхал про дисциплинарную роту?
– И… ну…
– Отдадим тебя туда. С приказом разговорить. Знаешь, как это делается?
– Нет… – прошептал Мулла-Азиз.
– Очень просто! Никакой еды тебе не дадут. Только солонину, которая сделана из мяса нечистой свиньи. Откажешься – подохнешь с голоду. А если съешь, захочется пить, но воды тебе не полагается – пока не признаешься во всем. Ну? Поехали туда?
Казначей посмотрел на полицмейстера, но тот сидел с каменным лицом и грозно шевелил усами.
– Ва… ваше высокоблагородие, но ведь меня зарежут!
– Мне плевать! – рявкнул Иван Осипович. – Твоя шайка убила моего лучшего городового! И много истребила других людей! Жри свинину и отправляйся в ад, сволочь!
С минуту все молчали. Лыков покосился на полицмейстера, тот крикнул, оборачиваясь:
– Конвой, ко мне!
– Исламкуль… – прошептал арестант.
– Как? – наклонился Иван Осипович. – Исламкуль?
– Да. Он заплатил за убийство офицера.
– Откуда ты знаешь?
– Я сам принял от него деньги.
– Велено было убить на землях кишлака Анги-ата?
– Именно там.
– Для чего?
– Я не знаю. Но это было главное условие.
– Сколько запросил курбаши?
– Две тысячи золотом.
– Золото было из банка Карали? Отвечать!
– Да.
– От чьего имени пришел Исламкуль?
Казначей переменился в лице:
– Я не знаю! Я не знаю!
Скобеев встал.
– Ладно. Ты принял правильное решение, поэтому в дисциплинарную роту мы тебя не отдадим. Пока.
– И меня не станут насильно кормить свининой? – обрадовался туземец.
– Нет. Пока.
– ?
– Сиди и думай, что еще имеешь нам сказать. От этого зависит твоя дальнейшая судьба. Ты уже натворил дел на виселицу. И лишь помощь властям может тебя спасти.
– Я готов! Я же назвал вам имя!
– Этого мало. Где прячется Исламкуль? Кому он сейчас служит? Ты наверняка знаешь. Но молчишь! Убиты русские, много русских. Понимаешь, шакал, что тебе за это будет?
– Оставьте меня подумать, ваше высокоблагородие, – понуро попросил Мулла-Азиз. – Я запутался… Мне надо… не ошибиться.
– Думай, но быстро. Завтра в это же время чтобы ответил на все наши вопросы!
Сыщики вышли на улицу, и уже там Алексей спросил:
– Кто такой этот Исламкуль?
По лицу капитана пробежала тень.
– Негодяй. Очень подлый негодяй.
– А поподробнее?
– Он мутагам. Знаете, кто такие мутагамы?
