— Да, сир, если это угодно Богу.
Тогда Командор сделал знак всем встать на колени.
— И мы от имен Бога и нашей Святой Божией Матери, и нашего отца апостола, и всех братьев Храма, мы доверяем вам править нашей общиной согласно Уставу, который был принят с самого начала и который останется таким до конца. И вы тоже оделите нас всеми благодеяниями, сделанными вами, и теми, что будут сделаны, и правьте нами как Великий магистр.
— Да, сир, если это угодно Богу, я согласен.
— Милый брат, — ответил Командор, — мы просим от вас еще большего, нежели предыдущий орден! Ибо мы требуем принять над нами командование; это большая честь для вас; будучи нашим верным слугой, вы станете и командовать всеми.
Однако, чтобы командовать нами, ваших желаний недостаточно; если вы захотите быть на суше, вас пошлют в море, если вы захотите уехать в Аккру, вас пошлют на земли Триполи или Антиохии. А если вы захотите спать, вы должны будете бодрствовать, если же вы захотите бодрствовать, вы должны будете отдыхать на своей кровати. Когда вы сядете за стол, чтобы есть, вас пошлют в другое место, где вы нужнее. Мы принадлежим вам, но вы себе уже не принадлежите.
— Да, — ответил я, — я согласен.
— Милый брат, — сказал Командор, — мы доверяем вам руководство общиной не для получения вами привилегий, или приобретения богатств, или легкой жизни в почете. Мы доверяем вам общину, дабы изжить грех в этом мире, дабы служить Господу нашему и спасти нас. И таковыми должны быть ваши намерения. Вы будете нашим Избранником.
В знак согласия я склонил голову.
Тогда Командор взял плащ ордена, торжественно надел его на меня и завязал шнурки; а в это время брат капеллан читал псалом: esse quam bonum et quamjucundum habitarefrafres in unum.
— Вот как хорошо, как приятно жить всем вместе, как братья, — сказал он.
Затем он прочел молитву Святому Духу, а каждый брат произнес «Отче наш».
Когда все закончилось, Командор обратился к Капитулу со следующими словами:
— Любезные сеньоры, вы видите, что этот достойный человек очень желает служить общине и руководить ею, и он говорит, что все дни своей жизни посвятит тому, чтобы быть Великим магистром нашего ордена. А теперь я снова спрашиваю, известна ли кому-либо из вас причина, по которой наш брат не сможет выполнять свою задачу в мире и благости. Пусть он назовет ее или будет молчать до конца дней своих.
Ответом была глубокая тишина. Тогда Командор повторил свой вопрос всем присутствующим:
— Хотите ли, чтобы свершилось это именем Бога?
Тягостное молчание воцарилось в зале, где собралась сотня мужчин в белых плащах с красными крестами. Распорядитель церемонии, мужчина лет пятидесяти, гибкий, с седой бородой и черными волосами, повторил перед Ассамблеей свой вопрос:
— Хотите ли вы, чтобы это свершилось именем Бога?
Неожиданно вперед выступил мужчина. Я закрыл глаза: это был хозяин гостиницы, который расхваливал нам свое меню.
— Командор, — сказал он, — эта церемония незаконна. Поэтому наш брат не может приказывать.
— Объяснитесь.
— Сир, среди нас есть предатель. Присутствует чужой…
Прокатился ропот ужаса. Командор сделал знак замолчать. Сразу наступила тишина.
— Объяснись, интендант, — обратился он к тамплиеру — содержателю гостиницы.
Тогда тот, подняв руку, показал пальцем на меня, стоявшего у двери позади всех. Все обернулись. Тотчас двое мужчин проскользнули между дверью и мной, преградив выход.
Все затаили дыхание, неотрывно глядя на меня. Кошка, стоявший рядом, не шевельнулся. Командор жестом позвал меня.
Я подошел, он смерил меня взглядом. И тут он, опять же жестом, приказал мне встать на колени, что я и сделал.
— Брат, вы присутствуете на собрании тамплиеров, и только тамплиеров. На все вопросы вы должны отвечать правдиво; если вы солжете, то будете сурово наказаны.
Я кивнул.
— Вы женаты или обручены, примет ли вас женщина после вашего позора?
— Нет.
— Есть ли у вас долги, которые вы не можете оплатить?
— Нет.
— Здоровы ли вы телом и духом?
— Да.
— Очутились ли в Храме с целью наживы?
— Нет.
— Являетесь ли вы жрецом, дьяконом или протодьяконом?
— Нет.
— Отлучали ли вас от церкви?
— Нет.
— Я еще раз предупреждаю вас против лживых показаний, из каких бы побуждений они ни были сделаны.
— Нет, — повторил я, слегка дрожащим голосом, так как, по правде говоря, не был полностью искренним из-за ессеев.
— Клянетесь ли вы, что чтите Господа нашего Иисуса Христа?
На этот вопрос я не мог ответить, так как это было запрещено Уставом, моим Уставом. Позади послышались странные металлические звуки. Я поднял голову и увидел их всех с бронзовыми щитами, отполированными, словно зеркало. Щиты были окантованы по краю подобием цепочки из золота, серебра и бронзы. Были на них и разноцветные драгоценные камни. Они все подняли свои щиты, будто собираясь защититься от злых сил.
Передо мной стоял Командор, держа обеими руками меч и приложив его лезвие к моей щеке.
— Тогда Командор попросил меня подойти поближе для ритуальных поцелуев. Он приблизил свое лицо к моему и поцеловал меня в губы, центр дыхания и слова, потом он поцеловал меня между плеч, которые были центром небесного дыхания. Затем, наклонившись, он поцеловал меня в поясницу, в место, где обычно носят пояс; место это было нервом земной жизни. Таким образом, я был приобщен к Храму, и ни к чему другому.
Потом он отвел меня в маленькую комнату, где до вечера оставил одного. После этого за мной пришли три брата и три раза заставили повторить, настаиваю ли я принять ответственный груз, который на меня возлагался. А так как я не отказывался, они опять привели меня в Капитул, где меня ждал Командор.
— Вот белый плащ Великого магистра, — сказал он, — который символизирует связь с Божественностью и бессмертием носящего его. А это — треугольный щит с красным крестом ордена.
Он вложил в мою правую руку тяжелый меч, украшенный золотом и драгоценными камнями, и заявил:
— Возьми этот меч во имя Отца, Сына и Святого Духа, чтобы защищать себя и орден, но им нельзя ранить ни одного человека, не причинившего тебе зла.
Затем он вложил меч в ножны.
— Носи его с собой, но знай, что не мечом святые управляют царствами.
Я вынул меч из ножен, трижды потряс им каждой рукой, вложил обратно. Капеллан обнял меня и сказал:
— Ты можешь быть Великим магистром, миролюбивым, верным и почитающим Бога.
Я неподвижно стоял перед Командором, который ждал ответа на свой вопрос. Вот я и попался в ловушку: я мог сказать, что я холостяк, что у меня не было богатства и долгов, но я не мог поклясться Иисусом. Вокруг меня возобновились ужасающие похрустывания, посвистывания и поскрипывания.
Командор провел лезвием меча по моему горлу. Бежать не было возможности: я знал это правило, ведь их Устав был также и моим: И будет у них взаимное послушание низшего по отношению к высшему и в труде, и в добрых делах.
Каждый неукоснительно повинуется тому, чей порядковый номер указывает на старшего годами и чином, но этот старший по званию сам должен повиноваться тем, кто стоит впереди него. Не подчиняющийся приказу строго наказывается. Иными словами, в каждом собрании каждый кому-то подчиняется, а тот, в свою очередь, находится в подчинении у Командора, а сам Командор подчиняется… Великому магистру. Только он и мог меня спасти. Я отчаянно искал глазами Кошку. Но Кошка находился в глубине зала, молчаливый, с бесстрастным лицом.
Неужели ловушка? Стоило ли приходить на это заседание ради того, чтобы умереть? Мысли мешались, как будто подхваченные порывом ветра. Смерть была рядом. Сатана овладел мною и, исполняя свой зловещий план, увлек меня помимо воли в безумный шквал.
В тот самый момент, когда мне уже ничего не оставалось делать перед этим мечом, упиравшимся в горло, когда я был готов умереть, как жертвенное животное, вдруг, отрешившись ото всего, я отыскал букву
.
Во мне возникло «Хе» — длинный вдох, дыхание жизни, окно в мир, мысль, слово и дело — составляющие души. «Хе» — таково было дыхание Бога, который десятью словами создал мир. Я набрал в грудь побольше воздуха. «Хе» — и все было, как в начале, когда Бог сотворил небо и землю, и земля была хаосом, и мрак закрывал бездну. Но как мог он создать мир, раз уже были небо и земля? Невозможно разгадать тайну сотворения, но можно дать увлечь себя дыханию, родившемуся в сердце. Rouah… — ветры и материальные частицы, пары и туманы. Гнев, гнев, веяние вдоха жизни, слово на глубоком вдохе. Reah… — запах воздуха, входящий в тело через обоняние. Когда человек оказывается в трудном положении и это его тревожит, дыхание его становится прерывистым, но когда он спокоен, он может вдыхать, глубоко дышать, в него входит материальный и чувственный вдох, и удары моего пульса становятся все реже и реже, испаряется страшный вопрос, взвившийся смерчем в моем сердце: что они со мной сделают? Чего они хотят от меня и что делаю я в этой западне? Как же выйти из нее?
