Непредвиденная задержка вызвала тревогу и за кулисами. Актеры и так волновались перед премьерой, а ожидание и вовсе повергло всех в панику. Лоуренс Фаэторн нервно расхаживал взад-вперед, у Эдмунда Худа пересохло горло, Барнаби Джилл ожесточенно воевал с костюмом. Мартину Ио казалось, что у него вот-вот лопнет мочевой пузырь, а у Джона Таллиса нехорошо покалывало шею. Даже Сэмюель Рафф утратил самообладание. Его прошиб пот, обнаженная шея и плечи заблестели. Ожидание затягивалось, и актер изо всех сил сжимал рукоять топора в потных ладонях.
Наконец трубач известил о приходе ее величества. Публика в зале сразу притихла, напряжение за сценой усилилось.
Лоуренс Фаэторн смотрел в щелочку между кулис и описывал, что видит, тихим голосом, исполненным благоговейного трепета.
Королева Елизавета в окружении свиты вплыла в зал, поднялась на помост, уселась на трон, поистине великолепная в своем пышном платье из красного бархата. Она поприветствовала подданных снисходительным взмахом руки. Кудрявые волосы украшал жемчуг, венчала прическу крошечная золотая корона с бриллиантами. Время пощадило прекрасные черты лица Елизаветы, и она по-прежнему держалась с величием, подобающим особе королевских кровей.
Актер закончил свой рассказ благоговейным шепотом:
— Джентльмены, мы находимся в присутствии королевы!
Теперь на вахту заступил Николас. Королева уселась и кивнула сэру Эдмунду Тилни, распорядителю дворцовых увеселений, а тот в свою очередь подал условный знак суфлеру. По сигналу Николаса представление началось.
С балкона, где разместился Питер Дигби с оркестром, зазвучала музыка. Зрителям представили пьесу, затем последовала сцена суда. С первого стиха Лоуренс Фаэторн подчинил себе зал. Он околдовывал публику своим голосом, приводил в трепет возвышенной честностью, а его праведный гнев трогал до глубины души. К концу первой картины Фаэторн вызвал у зрителей первые слезы.
После того как был оглашен смертный приговор, судья удалился со сцены, а двое тюремщиков увели Лоренцо. Снова заиграла музыка, и остальные действующие лица тоже покинули сцену. Джордж Дарт торопливо поставил табуретку и убрал скамью.
Фаэторна, напустившего на себя задумчивость, снова вывели на сцену. Он опустился на табуретку в камере, и тюремщики оставили его одного. Лоренцо взглянул на оковы на своих запястьях, а потом поднял голову с выражением мольбы.
— О верность! Имя тебе Лоренцо! Двадцать лет я верой и правдой служил герцогине — ангелу, сошедшему с небес, чтобы пленить наши сердца и превратить Милан в рай на земле. О, как смог бы я продать ее прекрасный лик за презренный металл! Уж лучше в ссылке жить иль заколоть себя кинжалом в сердце! Я верен был и остаюсь до самой смерти!
Пока Лоуренс произносил свой монолог, актеры в гримерке готовились к следующему выходу. Николас расставил их по порядку, с опаской поглядывая на Раффа. Палач нервничал больше обычного. Он переминался с ноги на ногу, а по лицу ручейками сбегал пот.
— Прошу вас, будьте осторожны, мистер Рафф.
— Что? — вздрогнул Сэмюель.
— От вас зависит моя жизнь.
Голос доносился из дублета, надетого на человека, стоявшего позади него. Джон Таллис, приладив фальшивую голову, готовился изобразить Лоренцо в сцене казни.
Фаэторн закончил свою речь. За пленником пришли тюремщики. Трясущийся Джордж Дарт унес табуретку, установив вместо нее плаху. Под барабанную дробь процессия торжественно вышла на сцену. Сначала Эдмунд Худ в роли судьи, за ним — придворные и охрана, дальше — священник, прижимавший к груди молитвослов. Стража вывела Лоренцо на середину. Последним шел Рафф в костюме палача.
Когда все собрались, священник повернулся к осужденному, дабы наставить его на путь истинный.
— Прими в сердце своем Господа и исповедайся.
Лоренцо молчал, и лишь у Таллиса внутри дублета стучали зубы.
— Помолись вместе со мной, — продолжил священник, — ради спасения твоей души. Встреться с создателем раскаявшимся.
Он начал читать молитву над несчастным Лоренцо.
Сэмюель Рафф слушал вполуха. Одетый в традиционный черный костюм палача, актер стоял рядом с плахой, поставив обух топора на пол между ног. Через прорези в маске он украдкой бросил взгляд на величественную фигуру королевы, безмятежно сидевшей в десятке метров от него. По обе руки от ее величества стояли охранники, но они, затаив дыхание, смотрели спектакль.
На миг прикрыв глаза, Рафф в мыслях произнес свою молитву. Господь послал ему этот шанс, теперь главное — не упустить его. Сэмюель внезапно осознал всю важность происходящего, и ответственность непосильной тяжестью легла на его плечи. По спине ручейками сбегал пот, ладони взмокли. Рафф мысленно приказал себе подождать еще немного. Дабы подкрепить свою решимость, он вспомнил о других казнях, которые видела королева, и кровь сильнее застучала в висках.
Беспокойство снедало Николаса Брейсвелла. Со своего места позади сцены он наблюдал за действием с нарастающей тревогой, как никто другой понимая всю опасность. Час расплаты близился, и Николас задумывался, правильно ли он поступил, не напрасно ли подверг невинную жизнь смертельному риску. Ему хотелось броситься на сцену и вмешаться, но он сдерживал себя. Нет, чтобы использовать этот шанс, нужно рискнуть.
Священник произнес последние слова молитвы:
— Помилуй Господь душу твою… Аминь!
Он отошел на задний план, давая правосудию свершиться. Верноподданного вот-вот должны были казнить за предполагаемую измену родине. По команде судьи тюремщики подвели Лоренцо к плахе, поставили его на колени и аккуратно положили фальшивую голову на колоду.
Барабанная дробь стала громче. Николас напрягся.
Теперь пришел черед Сэмюеля Раффа. Нет, он не просто играл палача. Сэмюель сам был ангелом мщения, решившимся на убийство. Он в последний раз бросил взгляд на королеву и увидел, что Елизавета увлечена представлением. Все ее подданные утратили бдительность. Рафф сглотнул и вытер влажные ладони о бедра. Сейчас или никогда.
Он крепко сжал свое смертоносное орудие.
Николас подавил еще один порыв прервать спектакль. Он стиснул зубы и сжал кулаки, мучительно переживая собственную беспомощность. Нет, ни в коем случае нельзя выдать себя.
Снова барабанная дробь. Судья кивнул, и палач занес топор. Лезвие слегка поблескивало. В воздухе запахло настоящей угрозой. Но на этот раз топор не просвистел в паре сантиметров от несчастного Джона Таллиса. Нет, на роль жертвы был избран совсем другой человек.
Рафф ловко спрыгнул со сцены и бросился к трону с воплем:
— Смерть тиранам!
И целился он в голову королевы.
Но Елизавета каким-то образом предвидела нападение и шустро увернулась. Охранники, оказывается, тоже не дремали. Они мгновенно сомкнули ряды и схватили незадачливого убийцу. Вместо того, чтобы перерубить шею государыни, топор вонзился в спинку трона, расколов ее пополам.
— Хватай злодея!
— Держи его!
Воздух звенел от пронзительных криков. Знать в страхе бросилась врассыпную, освободив пространство вокруг трона, придворные пришли в ужас, оттого что королева чуть было не пала от руки убийцы, внезапность происшествия ошеломила всех.
Стража крепко держала Раффа. В его взгляде, обращенном к королеве, ненависть постепенно сменялась удивлением. Королева сняла корону и парик и теперь смотрела на Раффа с обиженным выражением человека, которого только что предал близкий Друг.
Это была вовсе не королева, это был Ричард Ханидью.
Публика в зале ахнула от удивления.
Сэр Эдмунд Тилни в своем ярком камзоле поднялся на сцену и успокоил толпу, подняв руки:
— Спектакль сейчас продолжится, — объявил он. — А пока мы ждем ее величество, небольшой антракт! Последняя сцена, безусловно, требует некоторых разъяснений…
Но Раффу не позволили их услышать. Его бесцеремонно вытолкали из зала. За ним вышел и Ричард Ханидью. Снаружи их уже ждали Лоуренс Фаэторн и Николас Брейсвелл.
Суфлер очень волновался за мальчика и вздохнул с облегчением, увидев, что Ричард не пострадал. Фаэторн взглянул на Раффа и ухмыльнулся:
— Попался, как мышь в мышеловку! Ты был прав, Ник. Прекрасный способ поймать мерзавца с поличным.
Ошеломленный Рафф повернулся к суфлеру:
— Как ты догадался?
— Разные детали привели меня к мысли о религии, — объяснил Николас. — Ты такой ревностный католик, что готов убить за свою веру.
— И умереть за нее! — с вызовом воскликнул Рафф.
— Уилл Фаулер тоже был набожным католиком, но он отказался от веры, и ты не смог простить его, Сэм. Не смог смотреть спокойно, как талант Уилла расцветает и играет всеми гранями, в то время как твоя карьера в театре завершилась. Ты безумно завидовал ему.
— Уилл предал нас! — жарко возразил Рафф.
