Базилика представляла собой отдельно стоящее здание, окруженное со всех сторон обширными зелеными газонами. Повсюду сновали промокшие туристы, спешившие найти где-нибудь сухое местечко. Быстро поднявшись по чудовищно широкой лестнице к главному входу, Кавелли и Пия снова огляделись по сторонам. Кавелли был неприятно удивлен тем, насколько, оказывается, изолированно расположена эта церковь. Он считал само собой разумеющимся, что она находится в центре города. Но здесь не было слышно даже отдаленного городского шума.
Пия, прищурив глаза, попыталась хоть что-то разглядеть сквозь струи дождя.
— Вы видите кого-нибудь, кто мог бы напоминать Рирдена?
— Нет, наверное, он уже внутри.
— Посмотрим. — Они повернулись к базилике, и девушка прочитала вслух надпись, высеченную на каменной арке ворот: — Hail Mary full of Grace. The Lord is with thee. [72]
Он приоткрыл среднюю дверь, одну из трех высоких деревянных двойных дверей, и они вошли в базилику. На мгновение у него перехватило дыхание: неф был просто огромен. Слева и справа виднелись бесчисленные ниши и капеллы, из одной из капелл тихо доносилось пение смешанного хора. Пахло ладаном, там, где стояли скамьи, горели свечи. Далеко впереди Кавелли разглядел молившихся женщин, стоящих на коленях. Он посмотрел на наручные часы — без одной минуты семь.
LXII
Пия подергала его за рукав.
— Не представляю себе, где может быть Рирден, — прошептала она.
— Хотите его поискать?
Пия помотала головой.
— Здесь все слишком плохо просматривается. И кроме того, рядом с выходом я чувствую себя в большей безопасности.
Вдруг в церкви возник странный звук, который повторялся через короткие промежутки времени, словно металл ударялся о камень. Затем в боковой капелле появился изможденный старик с седыми волосами, неуклюже опирающийся на трость. Девушка затаила дыхание.
— Должно быть, это он.
Кавелли поднял руку, привлекая внимание. Старик, по-видимому, не заметил его, потому что продолжал напряженно всматриваться в глубину нефа. Кавелли снова помахал ему рукой. Теперь тот, наконец, заметил их и также жестами поманил их в свою сторону.
— Он хочет, чтобы мы подошли к нему.
— Ни за что, — наотрез отказалась Пия. — Мы ни в коем случае не пойдем в эти полутемные закоулки. Пусть сам идет к нам.
Она подошла к ближайшей скамье и села нее с такой решимостью, которая делала излишними любые дальнейшие обсуждения. Кавелли посмотрел в сторону старика, указал на сидящую девушку и, словно извиняясь за ее упрямство, развел руками. Мгновение Рирден стоял в нерешительности, а затем начал медленно ковылять в их сторону. Когда он, наконец, добрался до них, то с тяжелым стоном опустился на скамью. Стон перешел в сильнейший приступ кашля, который был самым настоящим, в отличие от изображаемой дряхлости. Очень вовремя, мрачно подумал он, в то время как кашель едва не разрывал ему легкие. Наконец отдышавшись, Рирден бросил взгляд на платок, который прижимал ко рту во время приступа и который теперь окрасился в ярко-красный цвет. Он позаботился о том, чтобы эти двое как следует все разглядели, прежде чем спрятал платок в карман.
— Извините. Рак легких на последней стадии. — Он подождал немного, ожидая обычного: «О, мне очень жаль». Так до сих пор говорили все, кто узнавал о его болезни, но в этот раз он ничего не услышал. Рирден еще раз кашлянул. — Что именно вы хотели обсудить со мной?
Кавелли собирался было ответить, но Пия опередила его. С трудом сдерживая гнев, она шепотом обратилась к Рирдену:
— Мы знаем, что вы совершили. Ваших сообщников уже нет на этом свете, и поэтому мы требуем, чтобы вы в этом признались, мистер Рирден. И еще мы хотим знать, как и почему вы решились на это преступление!
Старик устало посмотрел на девушку, потом на Кавелли. Он решил, что сейчас лучше всего использовать прием, известный в военном деле под названием тактики Фабия. Квинт Фабий был римским полководцем, который выигрывал сражения, сначала изображая трусливое отступление, а затем нанося внезапный и неожиданный удар. Рирден никогда особенно не ценил ни эту тактику, ни самого Фабия, особенно с тех пор, как увидел его статую в парке Шенбрунн в Вене. Пожалуй, это была самая гейская статуя римского полководца из всех, какие видел свет. Но другого выхода не было. Он тяжело вздохнул.
— Будь по-вашему. Я всегда знал, что когда-нибудь все закончится именно так. Тем не менее я полагал, что буду вести этот разговор с ФБР, а не с Ватиканом. — Он посмотрел на Кавелли. — Мне, вероятно, остается лишь предположить, что кардинал Фонтана нарушил святое таинство исповеди. Кого он уведомил? Святейшего отца? — При этой мысли Рирден почувствовал холод в животе. — Ему не следовало этого делать, мистер Кавелли.
— Он никому ничего не сказал. Он лишь написал мне письмо, содержащее некие загадочные намеки, которое и привело нас к вам. Кардинал, по-видимому, не чувствовал себя вправе унести с собой эту информацию.
— Он не должен был делать даже такой малости, — упрямо продолжал настаивать на своем Рирден. — Это было чудовищно легкомысленно с его стороны…
— Он мертв, сукин ты сын, — не выдержала Пия. — Из-за вас он покончил с собой, только из-за вас!
— Покончил с собой? — совершенно искренне удивился Рирден. — Насколько мне известно, кардинал погиб при трагических обстоятельствах, но…
— Он сделал, чтобы это выглядело как нелепая случайность, чтобы защитить церковь. Но правда заключается в том, что мой дядя не смог жить под бременем того знания, которым вы его наградили.
— Ваш дядя? Мне очень жаль, — пробормотал Рирден.
В первый момент он действительно искренне пожалел о его судьбе, но затем мысленно призвал себя к порядку и задумался о более практических и важных вещах.
— Полагаю, что сейчас вы оба единственные, кто знает о моей тайне.
— Что заставляет вас это предположить? — Кавелли постарался сохранить спокойный тон.
— Ну, вы точно ни о чем не сообщили ни полиции, ни средствам массовой информации, — тонко улыбнулся Рирден. — Иначе они бы давно набросились на меня, не так ли? И в Ватикане об этом тоже ничего не известно, потому что, если бы это было не так, я бы сейчас разговаривал с кардиналом курии или по крайней мере с архиепископом, а не с племянницей кардинала. Насколько я знаю, это не является официальной должностью в католической церкви, или от меня что-то ускользнуло? — Он снова улыбнулся и тут же мысленно проклял себя.
Сарказм сейчас абсолютно неуместен, он же хочет, чтобы дело вышло из-под контроля. Рирден до сих пор не разобрался, что задумали эти двое, да, возможно, они и сами толком не знают этого. Ну что ж, кажется, настало время для очередной порции тактики Фабия.
— Не обижайтесь на старика, я ведь так долго молчал. Но теперь вы должны узнать правду. Всю проклятую правду.
LXIII
Рирден уперся взглядом в пол и заговорил тихим голосом. Кавелли пришлось сильно наклониться, чтобы как следует расслышать его.
— Вы знаете, кем был Александр Шестой, возможно, более известный как Родриго Борджиа?
Кавелли и Пия согласно кивнули.
— Что ж, тогда вы также знаете, как сильно он навредил церкви своим порочным образом жизни. Согласно мировосприятию шестнадцатого века, основная задача папы состояла в том, чтобы указывать христианскому миру путь на небеса. Но в то время было немало тех, кто твердо верил в то, что Борджиа привел их всех прямо в ад, — он снова закашлялся, но сумел справиться и подавить очередной сильный приступ.
Пия пронзила Рирдена взглядом.
— Это слишком далеко от вашей истории! Расскажите, что произошло с Кеннеди?
Рирден оценивающе посмотрел на нее, а затем снова уставился в землю.
— Вы, несомненно, знаете, что Кеннеди был католиком. Первый и пока единственный американский президент, который принадлежал к нашей вере. — Рирден остановился, обдумывая, как лучше продолжить. — Самый могущественный человек в мире — католик! Как же мы ликовали тогда, когда он стал президентом! — Он бросил взгляд на Кавелли. — Под «мы» я подразумеваю Рыцарей Колумба. В тот момент католики перестали себя чувствовать гражданами второго сорта. Наконец-то мы окончательно переселились в Америку. Ковач, Маклин и я были отправлены на службу в Белый дом в качестве агентов Секретной службы за год до Кеннеди, еще при президенте Трумэне. Став агентом, я поклялся, что буду защищать его жизнь ценой своей. Сомневаюсь, что эта клятва все так же священна сегодня, как и в те времена, но тогда мы… Мы серьезно относились к этому. Ради Кеннеди каждый из нас без колебаний отдал бы свою жизнь.
