Лейтенант госбезопасности Арсений Чен (Марейкис), уже знакомый читателю по книге Романа Ронина «Ниндзя с Лубянки», продолжает свое противостояние японской разведке. На этот раз ему пришлось приложить все усилия, чтобы убедить самураев в достоверности получаемой ими дезинформации из Москвы, выкрасть сверхсекретную инструкцию японского военного атташе и миновать провал, едва не случившийся из-за женщин. Любовь и долг, преданность и предательство, идеалы и карьера, шантаж и харакири – все это в новой книге автора, основанной на реальных событиях.
когда я едва не вскрыл себе живот…��Ватануки отшатнувшись, с изумлением посмотрел на Чена. Повернулся к Эцуко и ничего не сказав ей, широко улыбнулся. Она, не зная, о чем говорят мужчины, улыбнулась в ответ и согласно покивала. Марейкис продолжал:��– Все обошлось самым лучшим образом. Я сконцентрировался на науке и много переводил для чекистов и военных. Меня высоко ценят. Полагаю, всякие подозрения в мой адрес остались в прошлом. Правда, был один неприятный эпизод около года назад…��– Что такое? – Ватануки внимательно посмотрел на друга.��– Прошлым… Нет, позапрошлым летом меня было пригласили в поездку советских писателей по Беломорско-Балтийскому каналу…��Ватануки долго переваривал название. Наконец переспросил:��– По каналу? Что это значит? И почему писатели?��– Это водный канал, который свяжет Балтийское и Белое моря с Волгой и даже с Москвой. А строят его заключенные, среди которых немало политических. Акцию организовывало ОГПУ по приказу самого Сталина, чтобы писатели поддержали идею о перевоспитании заключенных в лагерях с помощью тяжелого труда.��– Очень хорошая идея, – одобрительно покивал Ватануки.��– Хорошая. Приглашение прислали и мне, но потом внезапно отозвали его. Я было даже испугался, но вскоре выяснилось, что это козни моих литературных оппонентов. У меня действительно пока мало публикаций, и меня попросту не сочли писателем. ОГПУ тут ни при чем.��– Вот оно что… Ну что же, это не так уж и страшно. Помню, как ты мечтал стать писателем. Поступить в Токийский императорский университет. Все это в прошлом. А теперь тебя не пускают в концлагерь чекисты, потому что ты мало пишешь! – Ватануки засмеялся, снова повернулся к Эцуко, мазнул взглядом наружку и вернулся к Чену, который в этот момент смотрел на окна своей квартиры – они как раз проходили его дом, и Марейкис вдруг едва не сказал об этом Эцуко. Ему почему-то очень захотелось показать этот большой, красивый, еще дореволюционный дом, пригласить к себе в квартиру и, кто знает, может быть, даже поставить на патефоне «Амурские волны» и пригласить на танец. Но он быстро обернулся к Ватануки, и Эцуко немедленно растаяла в его сознании вместе с приглашением. Чен тоже улыбнулся:��– Да, но я надеюсь, у меня все еще впереди! В общем, когда выяснилось, что у ОГПУ ко мне претензий нет, я успокоился. Тем более, недавно эта история снова всплыла, и самым приятным образом.��– Вот как? Каким же?��– У русских чекистов появилась новая практика. Они очень любят, когда о них говорят и пишут – исключительно хорошо, конечно, и даже готовы нанимать для этого авторов. История с поездкой на канал стала для НКВД хорошим знаком. Сталин сам одобрил подобную практику, и значит, можно следовать ей дальше. Но пока таких массовых акций не ожидается, и чекисты приглашают отдельных писателей для коротких командировок в какой-нибудь из дальних районов России. Чаще всего туда, где дела действительно идут не слишком хорошо, чтобы писатель приехал и… написал все наоборот.��– Понимаю, – сосредоточенно покивал Ватануки.��– Самое главное: для того чтобы писатель видел обстановку глазами самих чекистов, они отправляют его в командировку… под видом чекиста!��– В каком смысле? – не понял Ватануки.��– Во-первых, они выбирают не самого известного писателя. Из тех, чьи фотографии не печатают пока в газетах, из третьего эшелона. Помоложе, без особых амбиций. Во-вторых, ему на время выписывается подлинное удостоверение сотрудника НКВД, и только местное областное управление знает, что он не настоящий чекист, а только… – Чен замялся, подыскивая эпитет, – литературный разведчик! Ему даже выдается форма сотрудника НКВД, в которой он и отправляется в командировку.��– Невероятно! – удивлялся Ватануки. – Но ведь если он ходит в форме тайной полиции, все же будут думать, что он действительно там служит!��– На это и рассчитано, – с видом знатока пояснял Чен, уже понявший, что рыбка проглотила наживку. – Все должно быть выполнено на самом высоком уровне соблюдения конспирации. Писатель едет в командировку как настоящий чекист, и все, кто его знает здесь и в том городе, куда он едет, видят, что он уже чекист, а не писатель.��– Браво! Действительно, русские очень серьезные противники, – восторгался и печалился Ватануки, слушая профессора и с любопытством разглядывая довоенные жилые дома, вытянувшиеся вдоль бульвара, и многочисленные возводящиеся высотки этажей в десять, которые вскоре должны были окончательно преобразить этот уголок Москвы.��– Мне кажется, в Токио серьезно недооценивают мощь и мастерство русской тайной полиции, – с грустью продолжал Чен, – а мне приходится работать здесь в нечеловеческих условиях.��– Мы все понимаем, дорогой друг, – поспешил утешить приятеля подполковник, – и ты хотел рассказать мне о новых ходах в легализации. Что ты придумал?��– Да, собственно, я об этом и рассказываю. В НКВД помнят о моих былых заслугах на японском направлении и хотят, чтобы я продолжил сотрудничество с ними. Ну, а я все еще надеюсь быть признан как писатель. Так что… наши стремления сходятся. Недавно я был на приеме у самого Ягоды и получил от него предложение отправиться в такую тайную командировку на Восток, в Приморье.��– Поздравляю! – снова восхитился Ватануки, – это даст возможность наладить более близкий контакт с НКВД и получать конфиденциальную информацию от твоих новых знакомых.��– Я тоже так думаю. Мне, кстати, выдали удостоверение сотрудника НКВД и даже пошили форму только что введенного нового образца – не у каждого настоящего чекиста уже есть такая. Мое «назначение» состоялось по личному приказу Ягоды, поэтому меня и переодели в первую очередь, – теперь засмеялся уже Марейкис и снова обернулся к Эцуко и наружке.��За разговором, который обе стороны изо всех сил пытались сделать непринужденным, друзья добрели до катка. Здесь Эцуко оставила мужчин и подошла поближе к елке, восторженно разглядывая огромное дерево, увешанное гирляндами, игрушками и увенчанное большой красной звездой.��– Смотри, чтобы никто из наших дипломатов не встретил тебя в такой форме в городе, – продолжал подшучивать Ватануки, когда друзья остались одни. Он достал портсигар и предложил сигарету Марейкису. Тот отказался, достав трубку и табак. Выпустив облачко дыма, ответил:��– Что ж такого, даже если встречу? В посольстве меня практически никто не знает. Да и вообще из местных японцев… разве что журналисты да крайне левые из Коминтерна. Но и они все знают меня как корейского профессора из Владивостока, а не как приемного сына Сакамото, выпускника школы ниндзя в Омори.��– Тс! – испуганно оглянулся Ватануки. – Тут не все так просто!��– Что такое? – Чен придвинулся ближе к другу.��– Мы уже довольно давно получаем информацию о том, что в Москве против нас работает глубоко законспирированный агент. Скорее всего, японец по происхождению. Предполагаем, что это один из так называемых харбинцев – тех, кто принял советское гражданство вместе с русскими в Харбине и решил переехать в Москву. Таких нашлось довольно много, мы работали как могли по ним там, в Китае, но… за всеми не уследишь. Должен сказать, среди прибывших действительно есть наши агенты, в том числе законсервированные до «часа
