– И клозет не отвоцким порошком чистится, а смывается водой. Тебе облегчение!
– Благодарствуйте.
– Уходишь домой, только когда все закончишь. В восемь утра чтобы был здесь! Самовар должен кипеть к девяти, когда приезжаем мы с Альфредом Осипычем. На обед тебе дается час времени, когда директор-распорядитель отбудет из банка. Пока он здесь, отлучаться не сметь.
– Слушаюсь. А позвольте полюбопытствовать насчет жалования…
– Жалование у тебя будет как у каменщика высшего разряда: двадцать рублей в месяц. Только каменщик за эти деньги на ветру и на морозе день-деньской, а ты в тепле при самоваре. Цени! Ну, иди сейчас домой, а завтра к восьми как штык. Ты где поселился?
– В Тетеринском переулке, в доходном доме Вецлиха, в третьей квартире.
– Ну, ступай.
Выпроводив нового артельщика, Бардыгин пошел к директору.
– И как он тебе? – спросил тот, откладывая в сторону бумаги.
– Поглядим… Вроде сообразительный.
– Нам тут слишком сообразительные ни к чему.
– Ивану Кондратьевичу ведь не откажешь. Чего теперь? Я стану за ним приглядывать. Чуть что, сразу выкинем. А человек все равно нужен, уборную надо же мыть!
– Ты вот что, Шишка. Завтра поутру сходи к новенькому на квартиру. Понюхай там, чем пахнет. С хозяином поговори. Кто к нему наведывается, тихий ли, нет ли чего подозрительного. И в вещах поройся.
– Угу.
– Когда партия приходит?
– В пятницу.
– Все у нас готово?
– Нет.
Лятур насторожился:
– Что не так?
– Саладилов на нервах. Второй день пьет, а в пьяном виде болтает что ни попадя.
– Черт!
О-Бэ-Пэ вскочил и начал нервно бегать по кабинету.
– Черт! Вот никак нельзя с этими русскими!
– Я вроде тоже русский, и что?
– Ты не русский, ты железный. Но как быть с Саладиловым? Наболтает ведь в кабаке, попадет на агента и сгубит нас всех. Что делать, Никифор?
– Надо его отправить в деревню, передохнуть.
Лятур сел и пристально всмотрелся в своего помощника.
– На самом деле в деревню или?..
– В такую деревню, откуда не возвращаются.
– А что скажут другие кассиры? Они ведь заодно.
– Саладилова заменит Титкин. Нам надо-то всего неделю! А там хоть трава не расти. Миллион прокрутим и разбежимся.
– То есть?
– То есть кассирам говорим, что Саладилов попросился у тебя в отпуск. Ты заметил, как он водку лопает. Понял, что это не работник, и отпустил. Поехал человек в деревню, на покой, до Фоминой недели. И так строго им скажи: ежели увижу, что и вы пьете, всех распущу и обратно уже не возьму!
– Так-так. Где у этого идиота деревня?
– Далеко, в Вологодской губернии. Пока хватятся, нас уже след простынет.
– Еще неделя… Надо продержаться. А с Саладиловым… Ну, ты понял. Тебе не привыкать.
– Сделаю, – коротко ответил Шишка.
Вечером того же дня Валевачев делился с начальником своими первыми впечатлениями.
– Бардыгин удивил! Взгляд умный, пронзительный. Всех держит в кулаке. Серьезный человек, а не скуловорот. Лятур смотрится мельче его!
– Учти, что тебя попытаются на чем-нибудь поймать. Прямо завтра и начнут.
– Как?
– Надо подумать. Савелий Савельич, можно вас?
Подошел хозяин квартиры Щурь, старый негласный агент сыскной полиции.
– Слушаю, ваше высокоблагородие!
– К вашему жильцу должны наведаться проверяльщики. Вы их пустите и ответьте на все вопросы. Захотят в вещах порыться – и это дозвольте. Будто бы с перепугу.
– Ясно.
– Всем быть настороже! Начинаем игру.
Еще Лыков сообщил Юрию, что ежедневно с трех до четырех он будет сидеть в кофейне в Рыбном переулке. Если нужно срочно о чем-то доложить, то делать это надо через буфетчика Степана.
Утром Кошкин ушел на службу, а через два часа в дом Вецлиха явился огромный детина. Он прошел к Щурю и требовательно стукнул в дверь.
– Чего надо? – спросил хозяин.
– Сыскная полиция. У тебя новый жилец появился?
– А… позвольте документик, господин сыщик.
Верзила поднес к лицу старика кулак размером с пивную кружку.
– Такой годится?
– Э-э…
– Ты, старая грыжа, еще мне поговори! Я специальный агент врачебно-полицейского комитета. Скажи, твой жилец девок домой водит?
– Так точно! Дважды уже приводил, но одну и ту же. Билетная!
– Ты, что ли, у нее билет проверял?
Хозяин захлопал глазами.
– То-то. И не смей мне врать, а то из Москвы вышлем!
– Ой, не губите! Все-все сделаю!
– Пусти, я его вещи погляжу.
Шишка внимательно и умело обыскал комнату жильца, осмотрел карманы его платья, залез и в сундук. Ничего не взял. Потом спросил:
– Кто еще к нему ходит?
– Да никто. Он неделю всего, как поселился. Хотя нет, вру! Был однажды его крестный! Навещал, чай с ним пил. Знаменитая личность!
– Иван Кондратьевич Поляков?
– Он самый.
– Ну ладно. Об моем приходе никому ни слова! Ни жильцу, никому!
– Слушаюсь!
Парамон Кошкин стал служить артельщиком, а по вечерам рассказывал надворному советнику новости. В первый же день он поведал о пропаже кассира Саладилова. О-Бэ-Пэ заявил, что тот уехал в отпуск. Но за обедом в кухмистерской артельщик подслушал разговор двух других кассиров. И Омелюстый вполголоса сообщил Титкину:
– Не зря он сбёг. Не просто так. Решил заранее уйти, а мы тут отдувайся…
Лыков дал команду разыскать исчезнувшего кассира. В Вологду полетела шифрованная телеграмма. Через два дня оттуда пришел ответ, что Саладилов домой не приезжал. И вообще, там его раньше Пасхи не ждут… Сыщик занервничал. Он собрал начальство МСП и объявил:
– Что-то тут не так. Кассиры в январе в отпуска не уходят. Годовой отчет надо делать, деньги старые на новые обменивать…
– Саладилов, говорят, запил, – сообщил Лебедев.
– Но зачем тогда сказка про отпуск?
– Увидели, что он не работник, дали ему денег и велели убираться с глаз долой.
– Василий Иванович! – расстроился Алексей. – Вы сами бы отпустили такого свидетеля? Да еще в запое!
Рыковский насторожился:
– Вы нам складку[62] шьете? До ста пёрунов![63] Алексей Николаевич, побойтесь бога! И так на отделении два нераскрытых убийства и одно покушение. Какие у вас для этого основания? Нет, я против!
– Куда же тогда по-вашему делся кассир?
– Да мало ли! К любовнице ушел и сидит там сейчас, водку хлещет.
Лыков так и не смог убедить москвичей в своей правоте. Нет тела – нет дела! Даже умный и честный Лебедев отказался начать дознание.
Следом произошел неприятный эпизод. Лыков сидел в кофейне в Рыбном переулке. Неожиданно вбежал Кошкин и попросил буфетчика разменять рубль. Пока тот возился, посетитель уронил на пол бумажный шарик. Взяв мелочь, артельщик удалился; вид у него был взволнованный.
Лыков подобрал и развернул записку. Там было сказано: «Сегодня ОБП увидел в уборной, как я мою руки. Сразу изменил отношение, подозревает. Что делать?» Сыщик схватился за шапку. Вот балбес! Его же учили, нарочно учили простонародным привычкам!
Надворный советник побежал на Биржу. Собрания там производятся ежедневно с четырех до пяти пополудни. До открытия торгов оставался час. Придет ли Поляков? И вдруг у него успеют спросить о странных привычках крестного? Если Алексей запоздает предупредить Ивана Кондратьевича, тот может и опростоволоситься.
По счастью, Поляков уже был на Бирже. Он сидел в курительной комнате и подписывал бумаги, а перед ним в просительной позе стоял какой-то гешефтер. Заметив сыщика, деловик сразу же вышел в коридор.
– Лятур увидел, как Парамоша мыл руки после уборной, – шепотом сообщил Алексей. – Удивился и что-то подозревает.
Поляков кивнул и вернулся за стол. Все ли он понял? Но разбираться в этом было неудобно: кругом сновали люди, многие здоровались с Иваном Кондратьевичем и косились на Лыкова. Тот не стал искать лиха и ушел.
Вечером он, как всегда через черную лестницу, явился к Кошкину. Тот был возбужден, но весел.
– Ай да крёсненький у меня! – крикнул он шефу.
– Как все прошло?
– Лятур разыскал Полякова на Бирже и спросил: что это за барские манеры у его протеже? А Иван Кондратьевич объяснил: я, мол, сам Парамошу этому научил. Если-де хочешь попасть в услужение в хороший дом, блюди гигиену! И особливо мой руки после отхожих мест. Лучше с мылом!
– Вот умница, – выдохнул Лыков. – А ты? Остолоп! Мы же нарочно касались этого пункта!
– Извините, Алексей Николаевич! Забыл. Трудно за четыре дня переучиться и отказаться от многолетних привычек…
Далее события развивались своим чередом. Новый работник быстро освоил нехитрые обязанности. Он сумел угодить и начальству, и сослуживцам. Парамоша часто заглядывал на первый этаж, то занять щепок для самовара, то просто поболтать со сверстниками. Его интерес был понятен. Ловкач явно не намеревался застревать в артельщиках и потому интересовался чистыми должностями. Служащие охотно делились с обходительным новичком мелкими секретами. Вечером Кошкин рассказывал:
