здесь смысла нет, все, что я мог, я для вас сделал. Напишу вам справку, отправляйтесь в административный корпус, пусть там решают вашу дальнейшую судьбу.
Поняв, что сейчас его отправят наружу, Мазур решил рассказать доктору всю историю с Лёлеком, умолчав лишь о том, что собирался убить уголовника. Сан Саныч только крякнул, услышав исповедь пациента.
– Н-да, батенька, – проговорил он, протирая полой не очень чистого халата линзы очков, – попали вы как кур в ощип. Как же так, ведь вы же взрослый человек – интеллигентный, сознательный…
– Выбора не было, доктор, – отвечал лейтенант. – Так сказать, тактический ход применил, но на общий исход сражения это, к сожалению, не повлияло.
– Скажите, Андрей Иванович, а если бы нога была здорова, вы бы пошли к уркам на службу? – полюбопытствовал Оборихин, вздевая очки на нос.
Мазур поразился, какое у него усталое, серое, словно пылью покрытое лицо. Наверное, такое лицо должно быть у человека, который слишком часто соглашался на компромиссы со своей совестью. Такому, наверное, неприятна будет чужая принципиальность. Впрочем, и обмануть такого будет нелегко. Может быть, правду сказать?
– Не знаю, доктор, – с какой-то отчаянной откровенностью рубанул лейтенант. – Наверное, все-таки пошел бы.
– То есть вы бы их учили рукопашному бою, а они бы потом убивали ни в чем не повинных людей? – Сан Саныч смотрел куда-то в сторону.
Мазур напрягся. Момент решающий, с ответом ошибиться никак нельзя. И соврать нельзя, и правды всей не скажешь. Тем более если сам ее не знаешь, этой правды.
– Знаете, доктор, меня ведь никто не спрашивал, – медленно заговорил Мазур. – Пришли и поставили перед фактом: будешь нас обучать или замочим. Я, что ж, только руками развел. Пообещал, а потом вы мне сказали, что нога у меня сгибаться не будет. Выходит, я блатарей обманул. А они этого очень не любят. Устроят мне правилку – и со святыми упокой. Да и вообще, между нами говоря, им этот рукопашный бой, как собаке пятая нога. Кому и зачем нужен рукопашный бой, когда они все даже в лагере заточки с собой носят?
Оборихин кивнул: это верно. Так, может, теперь, когда Андрей Иванович сделался инвалидом и обучать их не способен, они все-таки от него отстанут?
– Не отстанут, – отвечал Андрей. – У них ведь ко мне счет. Если я не могу откупиться тем, что им нужно, откупаться придется собственной жизнью.
Сан Саныч нахмурился, с полминуты барабанил пальцами по столу. Потом взглянул на Мазура: так что же он хочет от него? Чем, в конце концов, можно ему помочь?
– Оставьте меня при санчасти, – попросил Мазур.
Доктор поднял брови: в каком это качестве, позвольте узнать? Вечного больного? Спящей красавицы в хрустальном гробу?
Лейтенант покачал головой: не больного и не красавицы, а в качестве обслуживающего персонала.
– У вас есть медицинское образование? – Доктор глядел на него пронзительно.
Нет, нету. Но ведь и не каждому медработнику оно требуется. Можно оставить его, например, в качестве санитара.
– Должность санитара уже занята, – сказал доктор решительно. – И заменить его вами я, к сожалению, никак не смогу. По одной просто причине: санитар – урка и блюдет интересы уголовников. И если я так явно пойду против власти блатных, я сам не протяну здесь и трех дней. До меня тут зарезали доктора Беленьких – слишком был принципиальный человек, в мастырки уголовные не верил, разоблачал симулянтов слишком рьяно. Блатные пришли посреди бела дня и прикончили его. Меня такой конец совершенно не прельщает. Вы уж извините, дорогой, но, как говорят, своя рубашка ближе к телу.
С минуту, наверное, сидел Мазур перед доктором, молча кусая губы. Очень он рассчитывал на эту должность, все же какое-никакое, а прикрытие. Но на нет, как говорится, и суда нет. Он тяжело поднялся с кровати.
– Что ж, – сказал, – понимаю. В любом случае, доктор, спасибо за все, что вы для меня сделали.
Улыбнулся напоследок, медленно, проводя правую ногу по кругу, пошел из кабинета вон – вылитый циркуль. Открыл дверь, шагнул наружу, перевалил больную ногу через порог.
– Постойте, – раздалось у него за спиной. – Подождите.
Он обернулся. Доктор Оборихин глядел прямо на него.
– Поверьте, мне очень вас жаль, – проговорил он. – Но ни фельдшером, ни санитаром я вас все равно не возьму. Единственное, чем могу помочь, – оставить в санчасти еще на сутки.
Мазур невесело улыбнулся: что ж, и на том спасибо. Целый день жизни – просто царский подарок. Ну а там видно будет. Может, с неба упадет метеорит, свалится на барак уголовных и сожжет всех блатняков. А может, всем заключенным дадут амнистию. Обещают же ее тем, у кого срок меньше трех лет. Почему бы и остальным не дать?
Мазур с минуту молчал, думал о чем-то. Потом тряхнул головой.
– Знаете что, доктор? – сказал он решительно. – Давайте-ка мне вашу выписку, пойду в администрацию – устраиваться лагерным придурком.
Получив выписку, он вернулся обратно в лазарет, собрал свой сидор [24] и отправился к административному зданию.
Ему повезло, повезло сказочно: оказалась свободной должность дезинфектора при дезкамере, или, проще говоря, при вошебойке. Располагалась она там же, где и баня, в торце каменного длинного барака. В небеленой сухой дезкамере стояли топчаны для одежды, железные тазы и несколько больших железных печей, на которых прожаривали арестантское белье, уничтожая таким образом не только вшей, гнид и клопов, но и всякого насекомого врага, который по своей глупости или вредительству залезал в одежду зэков, чтобы по мере сил портить их жизнь, и без того занюханную.
Работа была простая, но блатной не считалась, поскольку была грязной и некомфортной. Постоянное соседство с горящими печами плохо сказывалось на коже и легких, а насекомые, пытаясь сбежать от всепоглощающей прожарки, прыгали на единственного в этом адском заведении живого человека, то есть на самого дезинфектора. Кроме того, тут стояла постоянная едкая вонь от ношеной прожаренной одежды. Вонь эта у непривычного человека вызывала тошноту – это был кислый и острый дух пережаренных старых тряпок.
Тем не менее дезкамера выгодно отличалась от обычных лагерных занятий, будь то работа в забое, промывка золота, лесоповал или другая общая работа, на которой использовался тяжелый физический труд. Конечно, Мазур предпочел бы должность библиотекаря или баландера, но такие козырные места никогда не стояли свободными. К тому же дезинфектор мог спать прямо в дезкамере, не возвращаясь на ночь в барак и, таким образом, мог не входить в лишние контакты с другими зэками.
Еще важнее для Мазура было то, что он теперь был расконвоированный и по лагерю мог ходить без присмотра. Впрочем, тут требовалось соблюдать определенную осторожность, чтобы не пересечься случайно с блатными. Он все-таки надеялся в глубине души, что блатари про него забудут.
Однако надежды оказались тщетными. Не прошло и
