— Но откуда?.. — Вертен не договорил, поскольку знал ответ.
Всему виной был Франц Иосиф, добрый отец нации, усатый господин, управляющий империей уже добрых полвека. Это он заразил молодую жену мерзкой болезнью, а она родила ребенка со смертоносными бактериями в крови. Теперь Вертену стал ясен смысл последнего подарка императрицы супругу — музыкальный валик к механическому пианино с вагнеровским «Liebestod» — «Любовь-смерть».
— Их первый ребенок, эрцгерцогиня София, — продолжил Крафт-Эбинг, — прожила всего два года, болезнь съела ее слишком рано. Следующей за ней Гизеле повезло, так же как Марии-Валерии, четвертому ребенку. Эти девочки родились без признаков патологии. Зато родившийся третьим долгожданный наследник трона, кронпринц Рудольф, имел сифилис. Ко времени его гибели болезнь перешла во вторую стадию.
— Какая трагедия, — пробормотал Вертен. — А что сам император?
— Мне не довелось его осматривать, — ответил Крафт-Эбинг, — но он, видимо, один из тех счастливцев, коим до глубокой старости удается избежать разрушительного действия болезни. Во всяком случае, внешне я не нахожу у него никаких признаков деградации, свойственной сифилису. Иное дело ее величество. В последнее время у нее, среди прочих признаков, наблюдалось заметное дрожание рук. А ее легендарная красота осталась в прошлом, и императрица ходила, прикрыв лицо, как мусульманка.
— Был ли кронпринц ко времени своей гибели в здравом уме? — спросил Гросс.
— Я бы сказал, да, — ответил психиатр. — Третичная стадия была еще на подходе. И как раз в то время у него наступила некоторая ремиссия.[46] У некоторых больных период между ранними стадиями и третичной может составлять десятилетия. Но его угнетало сознание, что живет в подвешенном состоянии.
— Как вы считаете, это действительно было самоубийство? — спросил Вертен. И тут же спохватился, что сказал лишнее.
Крафт-Эбинг настороженно глянул на криминалиста.
— Гросс, вопрос герра адвоката свидетельствует, что вы не были со мной до конца откровенны.
Вертен, пытаясь замять неловкость, начал что-то объяснять, ссылаться на свое любопытство, но все это звучало крайне неубедительно.
— Я бы с охотой вам все рассказал, — произнес наконец Гросс, — но подобное знание опасно. Мы с Вертеном в Женеве едва избежали смерти. И я не хочу вовлекать вас в это без особой необходимости.
— Чепуха, — бросил Крафт-Эбинг. — Теперь вы просто обязаны мне все рассказать. И может быть, тогда я смогу вам чем-то помочь.
Гросс обменялся взглядом с Вертеном, затем, глубоко вздохнув, поведал психиатру о связи убийств в Пратере, особенно герра Фроша, с гибелью Рудольфа десять лет назад и недавней смертью его матери Елизаветы. О том, что в подозреваемых у них сейчас числится эрцгерцог Франц Фердинанд, он решил не упоминать.
Психиатр некоторое время молчал, видимо, потрясенный услышанным.
— Боже, это все достойно пера американского писателя По. Только он мог выдумать такое. — Он снова погрузился в молчание. — Так вы что, подозреваете Отто? Нет. Скорее всего его брата, Франца Фердинанда, который от смерти Рудольфа получил большую выгоду. — Он посмотрел сначала на Гросса, затем на Вертена. — Я не ошибся?
— Ну, в общем… — промямлил Вертен.
Крафт-Эбинг энергично тряхнул головой.
— Ваши выводы ошибочны. — Он вперил взгляд в Гросса. — И вы всерьез обдумываете эту версию?
— Во-первых, у него был мотив, — ответил криминалист. — А во-вторых, нам противостоит человек, имеющий огромную власть. Например, расследование убийств в Пратере он контролировал с самого начала.
— Абсурд, — настаивал на своем Крафт-Эбинг. — Я встречался с Францем Фердинандом. И вот вам мои впечатления. Весьма умен и грамотен. Написал книгу о путешествии в жаркие страны, где он побывал в попытке излечиться от туберкулеза. И это у него получилось, должен вам сказать. Я его осматривал в марте и пришел к заключению, что эрцгерцог практически здоров и годен к исполнению обязанностей престолонаследника. Видели бы вы его в тот момент. Эрцгерцог возрадовался, как дитя. Чуть не затанцевал. К тому же он выращивает розы. Такой человек просто не может быть хладнокровным убийцей.
— Розы? — задумчиво проговорил Гросс. — Интересно. У них с герром Биндером общее увлечение.
Вертен глянул на криминалиста и только сейчас наконец понял, что Гросс относится к версии, связанной с Францем Фердинандом, очень серьезно.
— Ладно, — сказал Крафт-Эбинг, — давайте пока отложим мое мнение об этом человеке в сторону и просто обсудим психологический портрет убийцы. Я так же, как и вы, Гросс, считаю, что увечья нанесли трупам во время убийств в Пратере не просто так. Была причина. И совсем не та, чтобы представить преступника безумным маньяком. Итак, носы. Мне нравится ваша ссылка на индейцев. Должен заметить, что в племени сиу отрезают носы не только у неверных жен, но и вообще у предателей. Но как об этом стало известно нашему убийце? Скорее всего он побывал в Соединенных Штатах. А теперь давайте подумаем, многие ли австрийцы могут себе это позволить. Стало быть, это человек, во-первых, со средствами, а во-вторых, достаточно образован, чтобы заинтересоваться обычаями индейцев. Думаю, он аристократ.
— Это не обязательно, — возразил Вертен. — Сейчас и среди буржуазии есть много начитанных.
— Да, начитанные, — согласился Крафт-Эбинг. — Действительно, в наши дни любой может купить книги Карла Мая[47] и найти там что-то об обычаях индейцев американских прерий. Но наш убийца, скажем так, творчески использовал это знание. Для этого человека чрезвычайно важны такие понятия, как преданность и честь. А теперь перейдем к сцеживанию крови. Что это означает? — Он посмотрел на Гросса. — Это не менее важно, чем носы. Кровь символизирует очень многое — жизнь вообще, плодородие, сексуальность, размножение. Почему сцеживание крови было для него знаменательным? Я бы сказал, что вкупе с отрезанием носа это должно символизировать крайнюю степень презрения.
— Великолепно. — Гросс одобрительно кивнул. — А место, где он оставлял трупы?
— Это третий символ, — ответил Крафт-Эбинг. — Пратер. Парк развлечений. На первый взгляд просто безлюдное ночью место, где можно безопасно оставить труп.
— Во времена Иосифа Первого там был королевский охотничий заказник, — сказал Вертен.
— Вот именно! — горячо отозвался психиатр. — И опять мы узнаем аристократа. Тела несчастных жертв в его представлении должны были выглядеть как охотничьи трофеи.
Вертен вспомнил, что Франц Фердинанд слывет заядлым охотником, погубившим ради забавы тысячи животных, но прерывать рассуждения психиатра не стал.
— Итак, какой у нас получается портрет, господа? — Крафт-Эбинг посмотрел сначала на одного, затем на другого. — Это человек богатый и имеющий власть. Разумеется, сам он никого не убивал. Это сделал за него профессионал, возможно, не один. Для этого человека предательство является самым тяжким преступлением. Возможно, он военный и кавалер какого-нибудь чрезвычайного почетного ордена. Например, австрийского ордена короля Леопольда, ордена Марии Терезии, Святого Стефана или даже Золотого Руна. У таких людей существует особый кодекс чести, где предательство или ересь караются смертью. И не важно, кто это, слуга герр Фрош или сама императрица.
— Но кавалерами таких орденов являются все члены императорской семьи, — сказал Вертен.
— Что касается ордена Золотого Руна,[48] — добавил Гросс с улыбкой, — то в настоящее время их насчитывается восемьдесят человек. Все потомки императрицы Марии Терезии[49] и ее сына императора Леопольда Второго. Эрцгерцоги, эрцгерцогини, принцы, принцессы, графы и графини.
— То есть все самое высшее общество, — сказал Крафт-Эбинг.
— Да. И у каждого есть власть, о которой вы говорили. Но мы должны учитывать также и аристократов, стоящих ниже по рангу. Кстати, некоторые из них венгры. Назову лишь самых именитых, таких как Эстерхази, Шварценберг, Грюненталь, Турн и Таксис. Не забудем и третий ряд, служилое дворянство, разных рыцарей и баронов. А также всю армию государственных чиновников, военных советников и даже слуг, имеющих при дворе определенную власть. Я прикинул, получается около сорока тысяч.
Да не нужно ничего искать, подумал Вертен. Эрцгерцог Франц Фердинанд подходит по всем категориям. Он кавалер ордена Золотого Руна, как и кронпринц Рудольф. И для устранения кузена у него было достаточно причин. Во-первых, чтобы не допустить отделения мадьяров, а во-вторых, и это самое главное, занять после кончины императора его трон. Он вполне мог организовать убийство Рудольфа и все остальные. И обставить их соответствующим образом.
