— Не волнуйся, моя дорогая, все хорошо, тебе нечего бояться. А сейчас ляг, отдохни, ты устала, — Полина поправила на мне одеяло, поцеловала в лоб и вышла за дверь, так и не сказав, пойман убийца или нет.
Спать совершенно не хотелось, поэтому я попросила у сиделки принести мне бумагу и перо, и вот пишу тебе, Ванечка, на обороте казенных бумаг с вензелем больницы купца Грушева. Он, когда умирал, все деньги завещал на благоустройство больницы. С тех пор ее так и называют.
Устала, посплю немного.
Со мной уже все в порядке.
До встречи,
Твоя сестра Анастасия.
* * *
Аполлинария Авилова, N-ск — Юлие Мироновой, Ливадия, Крым.
Милая Юлечка, вот и подошла к концу драма, о которой я тебе рассказывала. Попробую восстановить в памяти все перипетии этой истории.
На следующий день после того, как я написала тебе письмо, должно было состояться отпевание графа Кобринского в церкви при монастыре Успения Богородицы. Я заехала за отцом, и мы, взяв мою горничную Наташу (она очень хотела посмотреть на церемонию), отправились в церковь.
Гроб Викентия Григорьевича стоял на возвышении, и когда мы подошли, то увидели, что над ним уже читают панихиды и литии при стечении огромной толпы всех сословий. Отпевание покойного совершали владыка Сергий, митрополит Тверской и Саранский и викарный епископ Мелхиседек. Весь свет N-ска, аристократы и чиновники, купцы и мещане были здесь. Рядом с гробом сидела безутешная Мария Игнатьевна, вся в черном, и уже не плакала, а только закрывала лицо платком. Митрополит бубнил густым басом:
— Раб Божий Викентий сын Григорьев, невинно убиенный, завещал нам жить в благочестии и в страхе Божием, быть верными и послушными сынами православной церкви, хранить со строгостию уставы, как хранил их усопший… Во веки веков аминь!
Голос священнослужителя плыл над облаками ладана, отдаваясь гулким эхом, трещали свечки, вокруг кланялись и осеняли себя крестным знамением. Я тоже перекрестилась, но что-то в моей душе мешало мне отдаться благолепию происходящего, уж слишком таинственной фигурой был Викентий Григорьевич, чтобы считать его новопреставленным ангелом.
Сзади послышался шепот: «Я тут, Полина». Не обернувшись, я кивнула и снова перекрестилась, Николай был подле меня. Он тихо поздоровался с Лазарем Петровичем и зажег свечку, наклонив ее над моей.
При выносе гроба тысячи людей с открытыми головами и слезами на глазах творили молитву, а люди Марии Игнатьевны плакали навзрыд — по моему разумению, им было жалко хозяйку, убивающуюся от горя, больше, чем самого графа, которого они совершенно не знали. Многолюдная процессия сопровождала гроб на Варсонофьевское кладбище, несмотря на снег и сильный ветер, от которого мерзли щеки и приходилось топать ногами, чтобы согреться. На кладбище, после литургии, всем предложили подойти попрощаться с усопшим. Мы с Николаем подошли тоже. Викентий Григорьевич лежал, усыпанный цветами, заледеневшими на ветру, одетый в свой мундир географического общества, только рубашка была другой, с воротником, наглухо прикрывающим шею. Желтоватая кожа обтянула скулы, а на лбу не таяли снежинки. Я не поцеловала покойника в лоб, как это делали другие, а, перекрестившись, отошла в сторону.
А к гробу все подходили и подходили люди. Двигаясь совершенно одинаково, поклонившись и перекрестившись, они уступали место следующим за ними. Мария Игнатьевна скорбно сидела на складном стульчике в ногах покойного. Священник монотонно читал молитву, помахивая кадилом.
И вдруг медленно текущая церемония изменилась. Один из тех, кто наклонился над покойным графом, засунул в гроб руку и стал там что-то разыскивать. Тетушка увидала это первой и возопила:
— Что ты делаешь, аспид?!
Аспид поднял голову, и я увидела, что это учитель ботаники из Настенькиного института. Именно на него я подумала, что он убийца, когда писала тебе прошлое письмо. Не была уверена, но сейчас…
Продолжая шарить в гробу одной рукой, другой он достал пистолет и принялся наводить его на толпу. Люди отшатнулись, Мария Игнатьевна ахнула, а священник взмахнул кадилом да так и застыл на месте соляным столпом. Я подумала, что было бы лучше, если владыка размахнется и стукнет преступника по голове, но этого не случилось.
Николай не растерялся, он заливисто свистнул и закричал:
— С флангов обходи мерзавца! Держи его! — потом схватил меня в охапку и ринулся в сторону, в защиту деревьев, так как учитель ботаники нацелился в нашу сторону и выстрелил. Раздался крик, и все вокруг повалились на мерзлую землю.
Преступник вытащил руку из гроба, лицо его исказилось злой гримасой, он несколько раз быстро глянул по сторонам и бросился бежать меж могил. Многие бросились было в погоню, но еще пара выстрелов из пистолета отрезвила их, и они вернулись. Я сожалела, что на кладбище не было полиции.
— Николай Львович, не надо, — я ухватила своего штабс-капитана за рукав, намеревавшегося преследовать преступника. — Пойдем лучше к Марии Игнатьевне, ей нужна помощь.
Тетушка упала со складного стульчика и лежала в снегу. Мы подняли ее, я легонько похлопала ее по щекам. Она посмотрела на меня безумными глазами:
— Это бомбист, Полина, он подложил бомбу в гроб. Она взорвется в могиле!
— Не беспокойтесь, мадам Рамзина, сейчас проверим, — успокоил ее Николай, и прах несчастного графа снова был потревожен: тщательно порывшись, мой бесстрашный кавалер ничего не нашел, кроме хладного трупа.
Конец церемонии был скомкан — гроб опустили в землю возле могилы статского советника Рамзина, мужа Марии Игнатьевны. Теперь тетушкина мечта исполнилась — она будет рядом и с мужем и с другом сердца, хоть и горько об этом говорить.
Лазарь Петрович увез Марию Игнатьевну домой в ее карете, запряженной двумя орловскими рысаками. Она все бормотала: «Бомбист, могила взорвется, Викеша…», а отец, поддерживая ее, послушно поддакивал.
Мы остались одни, и я спросила Николая:
— Что ты нашел в гробу?
— Ничего. Кроме тела и окаменелых на холоде цветов, больше ничего. — Он пожал плечами. — Знаешь, Полина, где-то я его видел.
— Неужели ты его не узнал? — я всплеснула руками. — Это же учитель ботаники из института благородных девиц, я тебе его показывала. Иван Карлович Лямпе, из немцев.
— Не помню, — он улыбнулся. — Я все же не могу понять, зачем он там шарил? И он ли убийца? С виду обыкновенный немчик, тихий, белесый. Может, он просто сумасшедший?
— Он не сумасшедший, Николай, он — убийца, — тихо сказала я.
Мне вдруг стало страшно, и я задрожала от мысли, что преступник сбежал, дневника не нашел, так как я его надежно спрятала, и этот кошмар все еще продолжается.
Кошмар не оставил меня и после. Подъехав к дому, мы с Николаем увидели толпу и густой дым, тянущийся из окон моего дома. Боже, что произошло?!
Не помня себя, я бросилась к дому, толпа расступалась, слышались возгласы: «Хозяйка! Пустите хозяйку!» Кто-то назвал меня погорелицей. Я рвалась в дом, но меня удержали пожарные:
— Постойте, сударыня, нельзя вам пока туда. Не время еще.
В толпе послышалось: «Вот она — мать той барышни. Несчастная! Нет, не мать, сестра. Уж больно молода. Той около осьмнадцати будет…»
Я не верила своим ушам! В доме, когда случился пожар, находилась Настя! Этого не может быть!
— У меня девочка дома осталась, Настя! Пустите!
— Не беспокойтесь, спасли вашу Настю. Дыма наглоталась и все.
— Где она? Я хочу ее видеть!
— В Грушевской больнице. Жива она, не бойтесь, — утешал меня высокий брандмейстер с пышными пшеничными усами.
Сзади меня раздался голос:
— Приветствую вас, Аполлинария Лазаревна!
— Это вы, господин Кроликов? Извините, мне нужно в больницу, к Насте.
— Позвольте вас сопровождать, — его просьба выглядела как приказ, и мне ничего не оставалось делать, как обратиться к Николаю и попросить его присмотреть за домом.
По дороге Кроликов сообщил мне, что Настю нашли на втором этаже, в моей спальне, привязанную к стулу и с кляпом во рту. Он приказал немедленно доставить Настю в больницу и послал за мной, думая, что я нахожусь у отца. Посланные полицейские увидели, что в доме Лазаря Петровича устроен самый настоящий погром. Рассказав мне это, Кроликов спросил, есть ли у меня какие-либо соображения. Я ответила, что нет, и в свою очередь рассказала ему, что произошло на кладбище, и что я уверена: убийца, вор и поджигатель — Иван Карлович Лямпе, учитель ботаники и географии из института, где учится Настя.
В больнице усталый доктор в круглых очках сказал нам, что Настя спит, он дал ей снотворного, так как бедная девочка натерпелась, была во взвинченном состоянии и говорить с ней пока нет никакой возможности. А когда она проснется, то он разрешит на несколько минут ее посетить.
