Николай не ответил и, обогнув Мальцева, спешно направился к выходу. Однако капитан клещом вцепился ему в локоть. Выражение его лица было весьма озабоченным.
— Николай, лучше скажите мне правду, я ведь все равно все узнаю, только может быть уже поздно. Время сейчас работает против нас. Вы ведь хотите спасти свою жену?
Николай вздохнул, но согласился с доводами следователя.
— Бачурина сказала, будто надыбала что-то там новенькое. Хотя ей верить, знаете ли… Но она вам все равно ничего не скажет.
— Это почему?
— Она конченая алкоголичка, и за свои сведения просила денег и водку.
— Сколько денег?
— Не знаю, сколько дам.
— Дайте эти деньги мне, я возьму бутылку, а остальные ей отдам. Скажу, вы передали.
Николай достал из кошелька пятьдесят рублей двумя четвертными билетами.
— Этого хватит? — спросил он.
— Вы с ума сошли! Ей десятки будет под завязку. Зачем развращать пьяниц? С такими деньгами впору к директору завода на свадьбу ехать.
Мальцев положил один четвертной во внутренний карман кителя, а вторую бумажку вернул Николаю. Тот забрал деньги и вышел из кабинета.
— Николай, умоляю, не натворите каких-нибудь глупостей! — вслед ему крикнул капитан.
Николай вывалился на улицу из душного коридора милиции. Он закурил и посмотрел на часы — был восьмой час вечера. В этот момент он впервые уважительно подумал о капитане и его сотрудниках: им всем пора уже было быть дома, но они остались на рабочих местах, и решают его проблему и, вообще, занимаются этим делом вплотную, просто не афишируя свою работу. А она у них, не просто и опасна и трудна, как поется в известной песне, но и длинная и нудная, как осенняя морось, от которой пробирает хандра. Еще Николай подумал, что независимо от того, каким образом закончатся розыски, надо будет как-то отблагодарить капитана. Неофициально, конечно.
В это время Мальцев с группой сотрудников торопливо прошли мимо него и сели в «УАЗик». Машина тронулась, и из открытого окна капитан помахал ему рукой.
Николай поднял воротник пиджака и втянул голову в плечи — на него упало несколько крупных капель закипавшей вдали грозы. Из соседнего двора, через дорогу, посыпали домой возившаяся там детвора и доминошники.
Николай поднял голову. Прямо у него над головой висел край огромной черной, с синевой, тучи, которая казалась парящей крышей. Она имела хорошо выраженную форму громадного полукруга и надвигалась с Запада. Из центра ее изрыгался ливень, который выглядел фиолетовым занавесом, повешенным перед дальними белыми многоэтажками. Там полыхали молнии и оттуда доносились гулкие, набирающие обороты, раскаты грома. В восточном от тучи направлении висели только отдельные белые барашки небольших облачков, а еще дальше небо было незапятнанной синевы, и там плавился багряный шар заходящего солнца. Контраст между Востоком и Западом был просто великолепен. Воздух был напитан озоном, который хотелось вдыхать полной грудью.
С тех пор, как исчезла Ксения, Николай не замечал не то что красот природы, он не замечал почти ничего из того, что происходило вокруг. Все окружающее казалось ему закутанным в серую пелену. И теперь он понял, что к нему вернулась надежда. И еще он нутром почувствовал, что все должно было решиться именно сегодня. У него и самого давно уже вызревали кое-какие догадки, до сих пор казавшиеся ему невообразимыми, но время поджимало, ждать больше было нельзя, и чтобы утвердиться в них, ему надо было еще кое с кем встретиться. И он решил, в первую очередь, поехать к Володе.
Под участившимися каплями дождя, Николай пробежал до угла здания и заскочил в будку с телефоном-автоматом. Он позвонил другу на работу и домой — ни там, ни в другом месте его не было. Значит, решил Николай, Володя находится где-то на пути к дому.
Уже под свирепым, холодным ливнем, мигом промокнув до нитки, он выскочил на дорогу и стал ловить такси, но первым попался какой-то понурый, битый «Запорожец». Карликовая машина, на поверку, оказалась довольно юркой. Рассекая, залитую водой дорогу, словно катер реку, и взметая по обеим своим сторонам стены воды, помчала она своего пассажира к намеченной цели.
— Да на тебе сухого места нет! — всплеснула руками Кира, встретившая Николая в прихожей. — Замерз, небось? Дрожишь, как цуцик. Давай-ка, снимай с себя все немедленно и марш в ванну под горячую воду! А я пока развешу твою одежду, вентилятором попробую просушить.
Николай сбросил с себя в коридоре все прямо на пол и прошел в ванную под горячий душ. Согревшись и обмывшись, он заодно состирнул свои мокрые носки и плавки, с горечью подумав, что, возможно, отныне ему придется это делать постоянно самому, и повесил их сохнуть на водопроводную трубу. Затем, отершись и намотав вокруг бедер полотенце, вышел наружу. В гостиной его уже ждала Кира. Там, на столе, накрытом шелковой, с бахромой, зеленой скатертью, дымился, сквозь накрывавшую его салфетку, бокал только что заваренного чая, стояли початая бутылка «Куангро», широкая рюмка, и два блюдца — одно с печеньем, другое с медовыми кусочками семги.
— Вот так и ходи теперь замотанный, — засмеялась Кира, оглядев его с головы до ног. — Ну и здоров же ты! Что тебе дать одеть — ума не приложу. По размеру тебе ничего из мужниного не подойдет — сильно большой ты против моего Вовы вырос. Иди к столу в чем есть, побалуйся горячим чайком.
Николай сел за стол, и Кира, облаченная в красный, переливающийся всеми его оттенками, халат, налила ему полную рюмку коньяка.
— Согрейся вначале, — сказала она и села напротив Николая.
Кира поставила локти на стол, сделала кисти замком и оперлась на них подбородком. Она уставилась на Николая сестринским взглядом черных, печальных глаз и молча наблюдала, как он выпивает и закусывает.
Николай ограничился одной рюмкой коньяка и маленькими глоточками стал отхлебывать душистый чай, до того горячий, что обжигало губы. Кира, увидев, что ее гость окончательно отогрелся и разрумянился, наконец, завела с ним разговор:
— Как твои дела, Коля? Подвижки есть?
— Кое-какой свет в конце тоннеля образовался. Сегодня, думаю, что-то произойдет. Вова твой где?
— Ума не приложу! Уже темнеет, а его все нет. Обычно он звонит, если задерживается.
— Что ж, подожду.
— Он чем-то может помочь?
Николай отвел глаза в сторону и сказал глухо:
— Очень даже…
Кира пристально посмотрела на собеседника, она глубоко вздохнула и ушла на кухню. Оттуда она вернулась с еще одной рюмкой.
— Плесни мне, Коля, что-то неспокойно у меня на душе.
Николай налил коньяк ей и только на донышко себе.
— Выпьем за благополучный исход, — подняла свою рюмку Кира и оба выпили.
Николай вышел из-за стола и сел на тахту напротив новенького японского телевизора, недавно купленного Васильевым в «Березке», звук в котором был выключен, и сделал вид, будто внимательно смотрит какую-то там чертовщину. На самом деле он обдумывал план действий и особенно начало своего предстоящего разговора с Володей.
Кира сама налила себе коньяк до краев и, пользуясь бесконтрольностью гостя, залпом осушила всю порцию. Потом встала и ушла в детскую. Оттуда она вернулась со своим пупсом на руках.
— А мы пришли с Сашенькой, — с мягкой улыбкой на лице сказала она. — Ты слышишь нас, дядя Коля? — громче добавила хозяйка дома, поняв, что Николай, погруженный в свои мысли, не особо-то ее и слышит.
— Да-да, Кира, слышу — Сашенька, — встрепенулся Николай.
Кира уселась на стул у стола, лицом к Николаю и стала укачивать куклу, напевая себе под нос что-то плаксивое и убаюкивающее. Ее голос почти не был слышен из-за гудящего огромными лопастями вентилятора, сушившего развешанную в коридоре одежду Николая.
— Послушай, Кира, может Вова в Буграх, ремонтом занимается? — спросил Николай.
— Он мне сказал, что нанял каких-то там шабашников, сам только материалы подвозит да работу контролирует.
— Надолго он затеял свой ремонт?
— Сказал, что нет, вроде просто штукатурка кое-где обсыпалась — быстро должны все сделать.
— А не может он быть там?
— Я знаю, что он иногда днем туда ездил с проверкой. Но что ему там делать на ночь глядя? Теперь я и сама боюсь, как бы не случилось чего…
Николай откинулся на спинку тахты, положил голову на закинутые за затылок руки и прикрыл глаза. В его душе, словно до предела натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть, нарастала тревога. Время тянулось медленно, как тягучий клейстер, и надо было что-то предпринимать, а не ждать с моря погоды. Неожиданно для него, громко пробили напольные деревянные часы, стоявшие в углу комнаты. Николай взглянул на стрелки — они показывали девять вечера. В этот момент вся мозаика преступления, над разгадкой которого он три дня бился, окончательно сложилась в его голове в цельную картину. От возбуждения у Николая застучало в висках. Он вскочил:
