Таким образом, набралось отделение человек в десять. Кроме этих солдат, вслед за Гитлером, отобрал в отдельную команду дополнительно еще четырех человек и начальник охраны фюрера. Далее все пошли к штольне: впереди шеренга из десяти солдат, затем Гитлер с Сахибом, а за ними Раттехубер со своей маленькой группой.
У штольни возглавляющее процессию отделение солдат разделилось пополам и выстроилось в два ряда с каждой стороны вдоль входа в нее. Гитлер с Сахибом тут тоже остановились, впрочем, как и все остальные. Здесь чувствовалось какое-то напряжение, граничащее с удушьем, словно в наступающую, в вихрях пыли, еще не пролитую дождем грозу, перед первым ударом молнии.
Перед тем, как войти в темный провал, Гитлер обернулся. Позади оставался покой набравшихся соков и уже блекнувших трав и деревьев, кучкующихся, чирикающих воробьев, клюющих осыпающиеся семена растений, и бледно-голубое небо сонного августа. А впереди — страшный провал.
Внезапно один из солдат из охраны штольни потерял сознание и мешком повалился на каменистую землю. Двое из группы сопровождения Раттенхубера, видимо, бывавшие тут и раньше и знавшие что делать, подхватили упавшего и понесли его к машинам, а один из четверки занял его место в строю.
Постояв в нерешительности несколько минут и глубоко, по сомовьи, дыша, словно наперед запасаясь свежим воздухом, Гитлер повернулся к штольне и медленно двинулся внутрь в сопровождении Сахиба. Еще через десяток шагов фюрер сделал останавливающий жест рукой и после этого уже в одиночестве продолжил свой путь в темноту. Дышать ему становилось все труднее, и он шел уже почти на ощупь, с трудом ориентируясь в пространстве по слабому отсвету, пробивающемуся сюда со стороны входа в забой.
Наконец, Гитлеру показалось, что он видит силуэт существа огромного роста, того самого, с которым он когда-то впервые встретился в Хоффбурге, предав тогда ему свою душу. Тем не менее, совсем близко Гитлер приблизиться к нему не смог — ноги отказали ему, воздух вокруг, вдруг, раскалился, опаляя легкие и окончательно затруднив дыхание, а тело затрепетало, словно горящий на костре сухой лист осины. Огненные круги поплыли у него перед глазами, и закружилась голова, когда фюрер с трудом сумел задать свой вопрос ужасному собеседнику.
…Когда Гитлер, щуря припухшие веки, сильно шатаясь и спотыкаясь, появился в проеме штольни, Сахиб бросился к нему навстречу. Фюрер беспомощно махал руками, пытаясь что-то сказать, но язык его не слушал, голова тряслась, и тибетец дал ему глотнуть из фляжки какого-то настоя, после чего подхватил под руку слегка ожившего вождя нации и помог тому выйти на свет. К ним подбежал Раттенхубер, и они вдвоем повели вконец ослабленного фюрера к машине.
Когда все расселись по своим местам, колонна тронулась в обратный путь. Гитлер был подавлен и всю дорогу молчал, и никто не осмелился спросить его о чем-либо. Через час они доехали до железнодорожной ветки, где их ждал поезд фюрера. Там, в своем купе, Гитлер уединился с Сахибом, лишь на минуту запустив внутрь фройляйн Манцоли — своего личного повара, специалиста по вегетарианской кухне, принесшей им обед.
Когда она вышла, Гитлер залпом выпил чуть ли не полный бокал своего любимого итальянского «Фернет Бранка», чего он никогда прежде не делал, — ему всегда было достаточно лишь несколько глотков, и, ни с того ни с сего, стал кричать:
— Пусть погибну я, но, вместо меня грядет Новый человек! Ты выполнишь эту миссию Сахиб! Он будет смел и жесток. Весь мир устрашится его появлению…
Гитлер поднял кулак вверх и кому-то там им погрозил. Он дрожал, как в экстазе, его большие, неестественно голубые глаза просветлели, как в прежние годы, когда он без помех шел к своей вершине, и исторгали ледяной фанатизм. Потом Гитлер так же внезапно сник, сдулся, как спустивший воздух надувной шарик, он уронил голову на грудь и часто и тяжело задышал. Руки упали ему на колени, как плети, левая неестественно дрожала, что, впрочем, случалось теперь, после июльского покушения на него в «Вольфшанце», довольно часто.
Сахиб молчал. Он откинулся на кожаное сиденье дивана и острыми, черными глазками, из-под узких щелочек век, изучающее всматривался в фюрера, давая возможность излиться его истерике и перейти к деловому разговору.
Наконец, Гитлер поднял на Сахиба глаза, в зрачках которых плескалась неизъяснимая тоска.
— Увы, Высший мне отказал в дальнейшей поддержке. Сказал, что моя миссия завершена. В мире был посеян хаос, красная зараза столкнулась с коричневой чумой. Обе стороны обескровлены, и теперь он ставит на своих восточных саттелитов, — убито заговорил фюрер. — Скажи, Сахиб, разве можно так уничижительно называть продвижение арийской культуры в мир коричневой чумой? Скажи, чертов китаец! Я ведь знаю, ты приставлен ко мне Высшим! Не смей отпираться!
Гитлер вскочил, перегнулся через стол, схватил тибетца за грудки и стал трясти его, словно яблоню со спелыми яблоками. Задетая им бутылка вина упала на стол, скатилась с него и разбилась о паркетный пол.
Сахиб ничего не говорил и ничего не предпринимал, чтобы избавится от бесцеремонности своего визави. Он лишь как-то особо посмотрел в глаза фюреру, и тот, несколько успокоившись, отпустил тибетца и плюхнулся на свое место.
На шум разбитого стекла вбежал офицер охраны. Гитлер приказал навести в купе порядок и принести другую бутылку «Фернет Бранки». Через несколько минут пол был сухой, а на столике появилась новое вино.
Фюрер снова налил себе до краев. Сахибу он не предлагал — тот не пил вообще. Осушив и этот бокал, Гитлер окончательно пришел в себя и даже извинился перед Сахибом.
— Нет, моя звезда еще не зашла, я не откажусь от своей борьбы до самого конца, — тихо и зловеще произнес Гитлер. — Если мне и суждено погибнуть, то только вместе с моим народом, с моей Германией!
Он облокотился рукой о стол, подпер ладонью лоб и судорожно стиснул пальцами виски. Так, покачиваясь, в тягостном молчании, Гитлер сидел очень долго. Слышан был лишь мерный стук колес о рельсы. Наконец, не поднимая головы, он спросил:
— Что мы будем делать, Сахиб?
Тибетец неестественно напрягся, голос его был глухим:
— Если вы захотите остаться жить после поражения и позже поднять немецкий народ на новую борьбу, то для вас есть укромное местечко подо льдами Анктартиды в Новой Швабии. Ведь адмирал Канарис еще год назад уверял вас, что база для вас там подготовлена на многие годы жизни. Я недавно побывал там и проверил его слова — Канарис не солгал, там рай под водой!
— Не упоминайте имени этого предателя, которого я вздернул на контрабасной струне! — ударил Гитлер кулаком по столу, и на нем жалобно зазвенела посуда. — В случае поражения, в которое я не верю, я должен буду умереть как солдат. Если я останусь жить, нация за мной второй раз уже не пойдет. Солдаты не любят воевать под предводительством генерала, который не знает победы.
Сахиб выдохнул с облегчением и заговорил уже свободнее:
— Мой фюрер, мы с вами изначально готовили отступной вариант, и вы сейчас сами только что его озвучили. Совершенно с вами согласен: сдаться или сбежать — недостойно великого вождя! Но даже если вы погибнете в битве с врагом, то все равно останется ваша кровь, ваш дух и ваши идеи. Новый человек с вашей душой возродится из вашего же яичка в Новой Швабии. И это будете снова вы собственной персоной. В следующем веке вы сможете возобновить вашу борьбу!
— Яичко все еще в надлежащей сохранности?
— В лучшем виде! Даже, если лаборатория подвергнется бомбежке и будет разрушена, ничего не изменится — криососуд способен функционировать в автономном режиме долгое время.
— Искусственное оплодотворение?
— Да, мой фюрер. Но есть одно но, о котором я раньше умалчивал.
— Какое же?
— Матерью вашего сына должна быть… Ева Браун!
— Ева!? — Гитлер даже подскочил от удивления.
— Да, так говорят звезды.
— Но как это возможно? Вы полагаете, что ее нужно отправить в Анктартиду без меня? Да захочет ли она? Недавно Ева мне заявила, что если потребуется, то умрет вместе со мной. Мы решили в этом случае сочетаться законным браком. Она хочет умереть как жена вождя, Вождя Славы, а не как чья-то подстилка. Я ей обещал…
Гитлер поднялся, заложил руки за спину и стал мерить купе тихими бесплотными шажками.
— Мой фюрер, мы уже не раз беседовали с вами на такую тему, как реинкарнация, — сказал Сахиб, не спуская глаз с собеседника.
— И что с того?
— Наши святейшества Далай-ламы заранее подбирают себе новое тело для рождения после смерти и указывают своим подчиненным где, когда и по каким признакам потом их можно будет найти. Через несколько лет в указанное место отправляется делегация, находят мальчика, предъявляют среди множества вещей и те из них, которыми владел почивший Далай-лама. Найденыш безошибочно отбирает из них нужные, и это служит первым признаком того, что он и является реинкарнацией прежнего Далай-ламы. Часто мальчик сам бросается обнимать кого-то из прибывших — он узнает в них своих любимых учеников или служителей. Вы, кстати, после своего возрождения, пройдете ту же процедуру.
