Ознакомительная версия.
Снова обойдя ризницу, брат Антуан похвалил себя за образцовый порядок. Праздничное облачение, ковчеги для святых мощей, богослужебная утварь для ежедневного пользования, сундуки с ценной посудой и светильниками — все было на своих местах. И тем не менее…
Он присел у ящика, в который складывали старые сосуды и все чем давно уже не пользовались. Аккуратно выложил его содержимое на каменный пол, пересчитал для верности и стиснул зубы.
Впервые в жизни брат Антуан пожалел о своей любви к чистоте и порядку. Если бы он, скажем, ленился вытирать пыль, то не терялся бы сейчас в догадках, а, вполне возможно, имел бы на руках изобличающие доказательства. Делать нечего, придется рассказать аббату, но сначала он все-таки посоветуется с камерарием 5.
Брат Антуан отыскал камерария в сокровищнице — большой комнате с двумя забранными мелкой решеткой окнами. Здесь хранились самые ценные реликвии — берцовая кость, два зуба и полуистлевший пояс святого Аполлинария, — а также монастырская казна и несколько сундуков с архивом: реестрами приходов и расходов и прочими деловыми документами аббатства.
Камерарий копошился в одном из них, сосредоточенно перебирая свитки. Приход ризничего остался им незамеченным.
— Брат Жильбер, — позвал ризничий, — очень хорошо, что я застал вас одного, — он опустился на скамью, предварительно проведя по ней рукой, и остался доволен — ни одной пылинки!
Камерарий неловко повернулся, ударившись головой о крышку сундука.
Это был еще довольно молодой монах с приятным лицом и кротким взглядом. изничему импонировали его сдержанные манеры и спокойная рассудительность. Два года назад он поддержал кандидатуру брата Жильбера на место камерария, хотя этой должности домогались многие, ибо она давала определенную власть, возможность состоять в монастырском совете, но главное — распоряжаться казной аббатства.
— Ах, это вы, брат Антуан, — отозвался камерарий. — Я не слышал, как вы вошли. Что-то случилось?
— Мне нужно с вами посоветоваться, брат Жильбер, — ризничий поскреб щетину на впалой щеке. — Видите ли, я в большом смятении. Кабы дело касалось меня лично, то я предпочел бы понести убыток, нежели посеять подозрения среди братии. Но речь идет о сокровищах, принадлежащих Святому Аполлинарию.
Камерарий аккуратно положил в сундук пергаментный свиток, который держал до этого в руках, закрыл крышку и сел сверху.
— Я, так понимаю, из ризницы снова что-то пропало, — скорее констатировал, чем спросил камерарий.
Брат Антуан кивнул.
— Так, ничего значительного: старый бронзовый светильник и кадильница. Мы-то ими и не пользовались давно. Но это ведь не оправдание!
— Разумеется, — согласился камерарий. — А вы хорошо искали? Возможно, один из помощников переложил их без вашего ведома?
— Что вы, брат Жильбер! — ризничий в испуге отшатнулся и замахал руками. — Можно ли этим криворуким заботу о священных сосудах доверить! Сам, все сам, из года в год, посему-то знаю точно, что и где у меня лежит. Все согласно переписи, которую я собственноручно обновляю каждый год.
— Да, ваш порядок в делах мне хорошо известен. Значит, ошибки быть не может, следовательно…
— Следовательно, среди братии опять завелся вор, — голос ризничего задрожал.
— Может, кто-то из новициев 6? — предположил брат Жильбер.
— Не думаю. Светильник и кадильница старые, кто о них знать мог, кроме своих. Да и замок мы сменили в прошлом году. Ну, после той истории с канделябрами, помните? — и, не дожидаясь ответа, ризничий перешел к главному. — Вот я и хотел с вами посоветоваться, брат Жильбер, говорить о пропаже отцу-настоятелю или повременить?
— Мне кажется, лучше повременить, — ответил после недолгого размышления камерарий, — а вы тем временем хорошенько еще раз все проверьте. Хватит с нас и прошлогоднего случая, не так ли?
— Вы правы, да и нехорошо сразу с двумя жалобами к господину аббату обращаться.
— А у вас есть и другие жалобы? — удивился камерарий.
— Как не быть! — ризничий поджал тонкие бескровные губы. — Порядка в обители мало, вот братия и распустилась, а никому, похоже, до этого и дела нет. Возьмем, к примеру, сегодняшний случай, — и брат Антуан передал разговор, только что подслушанный им на хозяйственном дворе, не преминув сгустить краски.
Камерарий слушал и его приятное лицо все более мрачнело.
— Стало быть, пономарь хотел рассказать о том, что произошло с ним когда-то в Туре? — уточнил брат Жильбер. — Вы не ошибаетесь?
— Так он сам сказал, — подтвердил ризничий.
— Чепуха! Разве пономарь из Тура? Я никогда его там не встречал. Это одна из его «историек», которые он рассказывает ради дешевой славы, м неожиданно вспылил камерарий, но, взяв себя в руки, спокойно добавил. — Однако вы правы, подобные упражнения в красноречии разлагают братию. Безусловно, и рассказчик и слушатели достойны наказания.
Тонкие губы ризничего дрогнули — брат Антуан, как и подобает благочестивому монаху, позволял себе улыбаться скупо и редко.
— Я рад, что вы тоже так думаете, брат Жильбер, — он поднялся и направился к выходу, но у самых дверей остановился. — Кстати, вы знаете, что господин аббат к вечеру должен вернуться?
— О, да. Приор уже успел поделиться со мной дурными предчувствиями, — камерарий подавил улыбку. м Впрочем, его беспокойство, скорее всего, оправданно, поскольку отец-настоятель возвращается раньше времени.
Ризничий покинул архив удовлетворенным. Правильно он поступил, обратившись за советом к камерарию. Воистину добрый советчик брат Жильбер — умен, сдержан и благоразумен. Такому бы обитель возглавить, хороший бы получился из него аббат.
Отец-настоятель, сославшись на дорожную усталость, велел накрыть ужин в своих покоях. Как правило, это означало, что трапезу с ним разделит брат Арман — незаменимый помощник и правая рука.
Покои аббата Симона располагались отдельно от монашеских келий и состояли из трех, соединенных между собой комнат. Первая, самая большая, лужила гостиной, а зачастую и столовой, вторая — спальней, в третьей же был устроен кабинет, которым аббат пользовался крайне редко, но обязательно показывал важным гостям.
Когда он был избран настоятелем аббатства святого Аполлинария, то первым делом занялся обустройством своих апартаментов. Его предшественник мало заботился о комфорте и величии пастыря, считая простоту и доступность главными добродетелями. Аббат Симон имел иной взгляд и на добродетели и на величие, посему велел надстроить второй этаж над западной галереей с отдельным входом и цветными витражами в окнах.
Первоначальные расчеты оказались неверными — расходы на строительство личных покоев настоятеля превзошли все ожидания. В результате внутреннее убранство обновить почти не удалось и аббату Симону пришлось довольствоваться мебелью, которая досталась ему в наследство от добродетельного предшественника. Вначале он утешал себя тем, что эти неудобства временны, а после того, как приблизил к себе брата Армана, и вовсе забыл о прежних планах, отдавшись во власть новых замыслов.
Новоявленный любимец обладал неоспоримыми достоинствами: у него была светлая голова, трезвый ум и непревзойденное чутье, если дело касалось материальной выгоды. Брат Арман же в покоях отца-настоятеля чувствовал себя вольготно с тех самых пор, как понял: аббат подвержен приступам смятения и в критическую минуту склонен переложить бремя принятия решений именно на него. Такое положение вещей Армана вполне устраивало — он знал, как обернуть его к своей пользе.
Сын обедневшего шевалье, он рано осознал: его единственный путь в жизни — духовная карьера. Не имея влиятельных покровителей, ему приходилось рассчитывать исключительно на себя. К счастью, он не был щепетилен, зато дерзок и целеустремлен. Мягкотелость и нерешительность он презирал, однако, как в случае с аббатом, готов был их терпеть, ради намеченной цели.
За окнами вечерело, в углах гостиной сгущались черные тени. Дневной свет угасал, уступая место ранним осенним сумеркам. Чернильные тени выползали из углов, растекались в стороны, сливались в одно кольцо и медленно подбирались к центру комнаты, где стоял, покрытый белой скатертью стол с канделябром на три свечи.
Вокруг него бесшумно сновал похожий на призрак монах-прислужник. Блюда, подаваемые им, источали аппетитные ароматы и радовали глаз своим обилием — аббат Симон имел собственное представление о монашеском самоотречении.
Слух о его возвращении застиг повара врасплох. Он сорвал голос, подгоняя нерасторопных помощников, но успел-таки вовремя приготовить любимые блюда его высокопреподобия: суп с клецками, сваренными в молоке, жареных рябчиков, а к ним пикантный соус и миндальные трубочки с кремом.
Ознакомительная версия.
