Если кому-то удастся провести летательный аппарат через всю территорию Соединенных Штатов — что очень сомнительно, — то кубок Уайтвея завоюют в равной степени хладнокровие и мастерство летчика и искусность и изобретательность конструкторов, сумевших повысить мощность моторов и изменить форму крыльев, чтобы самолеты легче поворачивали и быстрее поднимались. Победитель должен проделывать в среднем по восемьдесят миль в день, то есть ежедневно проводить в воздухе почти два часа. Каждый день, пропущенный из-за ветра, гроз, тумана, несчастных случаев и ремонта, драматически увеличивает число часов, проведенных в воздухе.
— Газеты Уайтвея утверждают, что кубок сделан из чистого золота, — рассмеялся Ван Дорн. — Может, именно за этим он и просит нас присматривать — опасается, что кубок украдут, — насмешливо предположил он.
— В прошлом году его газеты утверждали, что Япония потопит Великий белый флот[6], — сухо сказал Белл, — Но каким-то образом флот все же добрался до Хэмптон-Роудс[7]. А вот и сам Уайтвей!
Светловолосый издатель гнал свой желтый «роллс-ройс» к единственному свободному месту перед зданием.
— Похоже, Уайтвей нас опередит, — сказал Ван Дорн.
Белл прибавил ходу. Большой красный «Локомобиль» устремился вперед и обогнал желтый «роллс-ройс». Белл нажал на тормоза, развернул машину на дымящихся шинах и занял парковочное место.
— Эй! — затряс кулаком Уайтвей. — Это мое место.
Это был рослый мужчина, когда-то звезда футбольной команды колледжа, правда, слегка располневший. Высокомерный наклон головы напоминал о том, что обладатель этой головы был в прошлом красив, получал все, что хотел, и по-прежнему достаточно силен, чтобы настоять на своем.
Исаак Белл вышел из машины и с дружеской улыбкой протянул руку.
— А, это вы, Белл. Но это мое место.
— Привет, Престон, давно не виделись. Когда я сказал Марион, что увижусь с вами, она просила передать привет.
При упоминании невесты Белла Марион Морган, красавицы, подвизающейся в кинобизнесе, Уайтвей перестал хмуриться. Марион, режиссер киновыпусков новостей, которые с большим успехом шли в театрах водевиля и никельодеонах, работала с Уайтвеем.
— Передайте Марион, что я рассчитываю на нее при съемках фильма о моей воздушной гонке.
— Уверен, она ждет не дождется. Познакомьтесь — Джозеф Ван Дорн.
Обмениваясь рукопожатием, газетный магнат и основатель детективного агентства изучали друг друга. Ван Дорн показал наверх.
— Мы восхищались вашим плакатом. Должно быть, большое дело.
— Потому я вас и вызвал. Пойдемте в контору.
Их встречала шеренга швейцаров в ливреях, как адмирала, прибывшего на дредноуте, встречает строй моряков в мундирах. Уайтвей щелкнул пальцами. Два человека подбежали к его «роллс-ройсу», чтобы отогнать на стоянку.
В вестибюле Уайтвея приветствовала новая толпа.
Позолоченная кабина лифта перенесла их на верхний этаж, где в вестибюле собралась в ожидании указаний толпа редакторов и секретарей с карандашами и блокнотами. Уайтвей отдавал приказы, рассылая людей со срочными поручениями. Остальные шли за ним, быстро записывая: издатель диктовал окончание редакционной статьи, которую начал перед ланчем.
— «Инквайерер» порицает плачевное состояние американской авиации. Европейцы сделали ставку на небо, а мы гнием на земле, оставшись в пыли, поднятой обогнавшими нас за счет инноваций. Но «Инквайерер» никогда не ограничивается порицанием, «Инквайерер» действует! Мы приглашаем всех американских летчиков и летчиц, в чьих жилах течет горячая кровь, пронести в небе транспарант Великой Воздушной Гонки Уайтвея «Атлантический океан — Тихий океан» по всей Америке и перелететь через материк за пятьдесят дней!» Так и напечатайте!
— А теперь… — Он достал из кармана пальто газетную вырезку и прочел: — «Чтобы приветствовать зрителей, храбрый штурман прошел на самолете над самой землей, и лишь тогда горизонтальный руль и вращающиеся винты подняли машину тяжелей воздуха в небо». Кто это написал?
— Я, сэр.
— Вы уволены!
Крепкие ребята из отдела распространения вывели несчастного. Уайтвей скомкал вырезку и сердито сказал испуганным подчиненным:
— «Инквайерер» пишет для среднего читателя, а не для специалиста-техника. Запишите себе: на страницах «Инквайерера» «летающие машины» и «аэропланы» «управляются» или «летят» под руководством «пилотов», «летчиков», «летчиц», «аэронавтов», а никаких не «штурманов». Не «штурманы», которые потопили «Лузитанию», а «аэронавты», это слово звучит по-гречески. Мы можем знать, что «плоскости» — это часть крыльев и что «горизонтальные рули» — это рули высоты. Средний человек хочет, чтобы крылья были крыльями, и знает, что рули нужны для поворота, а рули высоты для подъема. Он хочет, чтобы винт был «пропеллером». Ему хорошо известно, что если летающая машина не тяжелее воздуха, то это воздушный шар. И он скоро захочет, чтобы европейское «аэроплан» стало нашим «самолетом». Все за работу!
Белл подумал, что по сравнению с кабинетом издателя «тронный зал» в агентстве в Вашингтоне выглядит очень скромно.
Уайтвей сел за свой стол и заявил:
— Джентльмены, вы первыми узнаете, что я решил спонсировать своего участника в Великой Воздушной Гонке Уайтвея от Атлантического до Тихого океана через всю Америку. Он должен выиграть приз, пятьдесят тысяч долларов.
Он выдержал драматическую паузу.
— Ее имя — да, джентльмены, вы правильно услышали, ее имя — Джозефина Джозефс.
Исаак Белл и Джозеф Ван Дорн переглянулись, что Уайтвей неверно истолковал как подтверждение неизбежного, с его точки зрения, вывода.
— Я знаю, о чем вы думаете, джентльмены: либо я очень смел, поддерживая женщину, либо я дурак. Скажу вам: ни то, ни другое! Не вижу причины, почему бы женщине не выиграть воздушную гонку через всю страну. Чтобы вести летательный аппарат, нужно скорее хладнокровие, чем мышечная сила, а у этой девушки хладнокровия хватит на целый полк.
Исаак Белл спросил:
— Вы говорите о Джозефине Джозефс Фрост?
— Мы не станем использовать фамилию ее мужа, — отрезал Уайтвей. — По причине, которая потрясет вас до глубины души.
— Джозефина Джозефс Фрост? — переспросил Ван Дорн. — Молодая женщина, по чьему самолету на севере штата Нью-Йорк стрелял ее супруг?
— Откуда вы знаете? — ощетинился Уайтвей. — Я не пропустил это в газеты.
— По роду нашей деятельности, — спокойно ответил Ван Дорн, — мы обычно узнаем все раньше вас.
Белл спросил:
— А почему вы не пустили это в газеты?
— Потому что мои журналисты, чтобы повысить интерес к гонке, пишут о Джозефине. Мои газеты печатают заказанную мной песню — называется «Приходи, Джозефина, в мою летающую машину». Портрет Джозефс печатают на нотах, на цилиндрах Эдисона, на крышках пианино, в журналах и на плакатах, чтобы подогреть интерес к исходу гонки.
— Мне казалось, люди и так заинтересованы.
— Если не заводить публику, ей становится скучно, — с презрением ответил Уайтвей. — Лучше всего было бы, если бы половина участников-мужчин разбилась еще до Чикаго.
Белл и Ван Дорн снова переглянулись, и Ван Дорн неодобрительно сказал:
— Вероятно, это ваше заявление не подлежит огласке.
— Естественное прореживание поля приведет к тому, что только лучшие летчики смогут соревноваться с отважной Джозефиной! — и не думая извиняться воскликнул Уайтвей. — Читатели газет — за слабейшего. Идемте! Сами увидите, о чем я говорю.
В сопровождении все увеличивающейся свиты из редакторов, журналистов, юристов и клерков Престон Уайтвей вместе с детективами спустился на два этажа, в отдел оформления — просторный зал окнами на север, заполненный художниками, согнувшимися над досками с рисунками; здесь иллюстрировали события дня.
Белл насчитал более двадцати человек, шедших за издателем; некоторые были с карандашами и ручками в руках, и у всех в глазах паника. Художники пригнули головы и стали рисовать быстрее. Уайтвей щелкнул пальцами. К нему подбежали двое с макетом музыкального раздела.
— Что у вас?
Они показали рисунок: девушка в самолете над полем, на котором пасутся коровы.
— Летунья с фермы.
— Нет!
Они смущенно показали второй рисунок. Девушка в комбинезоне, волосы убраны под шапочку, похожую на фуражку таксиста.
— Летающая девчонка-сорванец.
— Нет! Боже милосердный, нет! Как вы отрабатываете здесь свое жалование?
— Но, мистер Уайтвей, вы сами сказали, что читатели любят деревенских девушек и сорванцов.
— Я сказал: «Она девушка!» Читатели газет любят девушек. Добавьте ей красоты. Джозефина прекрасна!
Исаак Белл пожалел художников, готовых выпрыгнуть в окно, и вмешался:
