– Стало быть, убийцу зовут Гаврила, и он имеет особую примету – рваное левое ухо?
– Так точно!
– А подмастерье как кличут?
– Имя ему Леонид, а фамилию не спрашивал. У Каширина числится.
– Молодец, Архипов. Спасибо за помощь следствию. Сядьте и напишите все, что мне сейчас рассказали. И кстати – не хотите ли поступить к нам заштатным агентом? За порядком в Кунавине приглядывать и нам сообщать. Два пятьдесят помесячная оплата, а за важные сведения вроде сегодняшних – отдельные наградные, до семи рублей.
– Деньги нелишние, ваше высокоблагородие, но… мне бы от околоточного защиту какую получить. Это бы лучше. Мзду вымогает, замучил совсем. Не дал я ему на Пасху, так он санитарного инспектора прислал, грозит лавку мою закрыть. А у меня в лавке чистота и порядок, ваше высокоблагородие! Это он со злобы…
– Как фамилия околоточного?
– Махоркин, ваше высокоблагородие.
– Разберусь я с твоим Махоркиным. Садись и пиши заявление о поступлении на заштатную службу, тогда тебе сам частный пристав будет не брат.
Радостный Архипов отправился писать, а в кабинет зашел агент 1-го разряда Форосков, малый умный и расторопный. Он вел за собой парня с бесхитростным крестьянским лицом.
– Ваше высокоблагородие. Жалоба поступила, и любопытная такая жалоба, имея в виду тот случай на вокзале. Прикажете доложить?
– Пусть сам расскажет. Что стряслось?
– Так что, вашебродие, в извозчики нас не пущают.
– Кого это «нас»?
– Нас. Мы крестьяне деревни Караваихи. И задумали, значится, патент приобресть. На извозчика. А оне нас не пущают.
– Вас – это тебя?
– Ага. Вот. Четвертый уж раз мы туды ходим, а писарь и старшина цеха отказывают. Мы знаем, что надоть. Лошадь, упряжь, коляску. Мы все это им представили. Ан нет!
– Может, ты под следствием состоял или недоимки имеешь?
– Нигде мы не состояли, и ничего за нами не числится, – гордо заявил парень. – А вымогают оне, чтобы я лошадь свою отдал взад – у соседа я ее арендовал – и взял другую. У Рубочкина. А зачем ее отдавать? Хорошая лошадь. А у Рубочкина купить стоит восемьдесят рублев или аренда три рубля в неделю. В ярмонку шесть. А у соседа рупь двадцать круглый год!
– Кто таков этот Рубочкин?
– Постоялый двор содержит. На Гребешке. Он завсегда у них при управе трется! И нам себя навяливает… Второго дня так прямо и говорит: «Ежели ты у меня лошадь не купишь, патента тебе не видать, сыч навозный». Вот! Так, выходит, стачка это, вашебродие. Чтобы деньгу из нас доить. Да. Вот.
– Теперь понятно. Форосков! Одень общеполицейский мундир и сходи-ка в ремесленную управу. Составь протокол и подготовь жалобу городскому голове. Но веди себя формально, пока этих орлов сильно-то не пугай. А за догадливость хвалю. Рубочкин этот может очень нам пригодиться…
Про извозопромышленника навели справки, и выяснилось, что прошлое у него весьма темное. Смолоду промышлял «карманной выгрузкой», потом воровал свинец с крыш; дважды сидел под следствием. Оба раза был оставлен в сильном подозрении, без приговора. Умный и хитрый. Последние годы вел как будто бы благонамеренный образ жизни, записался в купцы, исправлял законный извозный промысел. А теперь вот, похоже, оказался замешан в такое дело…
Итак, в Нижнем Новгороде появился новый человек. Ян Францевич Титус – рыжий лифляндец с хитрыми, неприятными, бегающими глазами и лицом продувной бестии. Голос вкрадчивый. Видно, что тертый и при деньгах, но род занятий неопределенный – типический грюндер[7]. То ли банк разорил, то ли опеку разграбил, но что-то в этом роде… Поселился приезжий в Третьей Ямской улице, неподалеку от Крестовоздвиженского монастыря. И уже через день свел знакомство с владельцем постоялого двора Саввой Провичем Рубочкиным: зашел пообедать (при дворе был буфет), да и разговорился. Несколько дней кряду лифляндец столовался у нового знакомого, много болтал ни о чем, ходил кругами вокруг да около. Рубочкин чувствовал: готовит рыжий какой-то разговор, примеривается. И действительно, в субботу, встретившись у Николы на Гребешке, пришли они позавтракать и сели в отдельном кабинете. Титус велел подать мадеры. Выпили, и он завел такую речь:
– Я, Савва Прович, ежели помните, приехал к вам из Москвы. Прожил там четыре года, сменил несколько занятий, но вот пришлось уехать. Обстоятельства, знаете ли… Человек я деловой, сложа руки сидеть не люблю. Хочу с праздной жизнью покончить и опять к делам вернуться. Только вот города я вашего не знаю и людей тоже; нужен мне советчик, а может, и компаньон.
– Хгм… Понятные мне ваши слова, Иван Францевич. Сразу видать, что вы человек серьезный, не краснобай. Но чтобы вам совет подать, надобно знать род ваших прежних занятий: к чему склонность и навык имеете, каким капиталом располагаете. А иначе что я могу сказать? Вон, есть хорошее, доходное дело – кругляк возить из Семенова в безлесые южные уезды. Там, как говорится, хворостины не найдешь скотину со двора согнать; осенью за дрова любые деньги взять можно. Надо ли вам это?
– Нет, Савва Прович, дровяное дело не по мне. Сколько там заработаешь? Меня привлекают те промыслы, где прибыль побольше. Последнее мое дело – скупка в Первопрестольной серебряной монеты. Вот это бакшиш! Там главное – кассира иметь знакомого. Размениваешь у него будто бы ассигнации на серебро, а потом сбываешь втридорога.
– В Германию возили?
– И в Германию, и в Англию. Мы, русские, известные дураки: у нас на монету идет металл такой пробы, что иностранцы вдвое больше начеканят. Да и курс на русские ассигнации на Берлинской бирже такой, что, ничего не делая, можно хорошо заработать. Потому при переводе бумажек в металл и обратно есть лазейки для оборотистого человека. Так что торговал я… деньгами. До сорока пяти процентов годовых выгонял! Три кассира на меня работали. Еще бы годика два так-то, и можно было бы на покой уходить. Но не успел. Власти спохватились, что серебро за рубеж уходит, и гонения начались. Так всегда перед войной бывает. Когда Крым громили, то же наблюдалось; сейчас с турками войны ждут, и опять строгости… Пришлось не только лавочку прикрыть, но и вообще из Москвы спасаться. Кассиры мои сейчас под следствием, а меня, не побоюсь сказать, голыми руками не возьмешь.
– Ну, это видно. А капиталом каким, позвольте узнать, располагаете? Предприятие, значит, чтоб начать…
– Тысяч двадцать, а то и двадцать пять я бы в хорошее дело вложил. – Рубочкин долго молчал.
Раздумывал, наблюдал за Титусом. Потом кликнул полового, спросил две рюмки коньяку. Мужчины степенно выпили.
– Двадцать пять тысяч очень хороший капитал, Иван Францевич. Вот только показать-то вы его сможете?
– В том-то вся и беда, Савва Прович. При моих обстоятельствах… Нет, не могу. Может быть, через годок-другой, но не сейчас. Но деньги должны делать деньги! Не могу же я год сидеть без дела. Думаю ссудную кассу открыть. Сорок пять процентов не выгонишь, но все больше, чем доходные бумаги обещают. Вам случайно не нужно?
– Мне нет. И вообще я бы отсоветовал в рост отдавать – в чужом городе и прогореть можно. А в полицию вам соваться интересу мало; и как будете долги возвращать?
– Ну, на то есть особые люди.
– Их еще найти надо. А как вам, к примеру, извозный промысел? Купить лошадок, раздать я помогу – да и собирать себе прибыль. А?
– Подумать надо. Какой там процент выходит?
– Пятиалтынный на рубль, а в ярмарку и того больше.
– Ну, ярмарка ваша только два месяца, а в остальное время это тихий городок из неважнецких. Куда я лошадей зимой дену? А наличные людям круглый год нужны.
– Зря сомневаетесь, Иван Францевич. Вы со мной откровенно, и я с вами так же. Скажу прямо: я в этом деле уж третий год. Сейчас у меня под девяносто лошадей, а скоро будет все сто. По бумагам это нигде не числится, сборов я никаких не плачу, всю прибыль кладу в карман.
– То есть можно как-то исхитриться и не брать патента?..
– Истинно так.
– А много ли, простите, доходу?
– До шести тысяч в год.
– Хорошие деньги! Но… надобны ли в Нижнем еще извозчики?
– Не о Нижнем речь. В Батусю бы пролезть, как ее наши друзья прозывают[8]. Мы бы там так развернулись! Есть ведь у вас там знакомства?
– Экие вы вещи говорите, Савва Прович! Знакомства-то есть, да не ко времени это сейчас. Я оттуда едва ноги унес, а вы опять меня туда посылаете. И потом: деньги мои, знакомства мои. А ваш взнос какой?
– Мои будут лошади. Много, хорошие и недорого. Их вообще можно будет в рассрочку брать. Ставите задаток, а остальное в течение года; а кобылки уж работают, копеечку несут.
– О-о… Вот это уже другой разговор! Ежели одним задатком обойтись да сотенки две-три лошадок эдаким макаром завести, то профит уже достойный. Найдется ли у вас триста лошадей в течение года?
– У меня их найдется пять тысяч.
В комнате повисло гробовое молчание. Титус машинально налил себе мадеры, так же машинально выпил. Потом откинулся на спинку стула и принялся внимательно, будто только что увидел, разглядывать собеседника.
