Потом начался дождь. Первые капли, редкие и тяжелые, стучали по натянутой материи, словно камни, и тут небеса разверзлись и потоки воды обрушились на истосковавшуюся по дождю землю. Северн вспенился, волны ударились о берега, вздымая фонтаны и слизывая прибрежный песок. Фиделис наклонился и спрятал голову под холстину, которую держал над распростертым в лодке Хумилисом. Мадог старательно удерживал свое суденышко посередине реки, ибо по опыту знал, что молния опаснее всего поблизости от высоких берегов.
Ловец Утопленников уже насквозь промок, но лишь бодро отряхивался — в воде он чувствовал себя не хуже, чем рыба. Ему доводилось сталкиваться с подобными бурями — свирепыми и яростными, и он полагал, что разгул стихии надолго не затянется.
Но где-то далеко, в верховьях Северна, ливень прошел несколько часов назад, а теперь поднятая им грязная мутная волна катилась вниз, сметая все на своем пути.
Она настигла утлое суденышко, подхватила его, словно пушинку, и понесла на своем гребне. Стремительное течение увлекало лодку к Шрусбери, и Мадог пускал в ход весла лишь для того, чтобы ее не отнесло к берегу. Тугие плети дождя злобно хлестали по холстине, не умолкали грозовые раскаты, перекрывающие истошное завывание ветра, а вокруг царил непроглядный мрак. Яркие, слепящие всполохи молний вырывали из тьмы очертания берегов, которые тут же тонули во мгле, скрываясь за сплошной стеной ливня.
Фиделис давно уже промок с головы до пят. Теперь он не пытался укрыться, а только отряхивался, словно тюлень, и онемевшими от напряжения руками из последних сил удерживал навес над Хумилисом. Вода сплошным потоком струилась по его лицу, он закрыл глаза и лишь изредка открывал их, пытаясь всмотреться сквозь завесу дождя и понять, где же они находятся. При каждой вспышке молнии юноше приходилось зажмуриваться, но все же он успел заметить силуэты деревьев на берегу. Точно грозные великаны, они на миг выступили из темноты и тут же пропали, растворившись в безумном хаосе.
Молодой монах понял, что они давно миновали пойменную низину, течение несло их между обрывистых берегов, а значит — уже недалеко до Франквилля, где можно найти убежище.
Теперь, несмотря на холстину, вымокли до нитки все, включая больного. Дождевая вода набралась и в лодку, она стояла на дне, что было, конечно же, неприятно, но не представляло особой опасности. Вместе с илом и песком, поднятыми со дна, листьями и ветвями, сорванными с прибрежных деревьев и кружившихся в пенных водоворотах, река несла легкую лодчонку прямо к городу. Еще чуть-чуть, и они смогут пристать к берегу во Франквилле, где найдут приют в сухом и теплом жилище.
Оглушительно грянул гром, стихия взъярилась, словно чувствуя, что может упустить добычу. Приоткрыв глаза, Фиделис увидел пламенеющий зигзаг молнии, прорезавшей тьму и ударившей в сплетение ветвей нависшей над берегом крепкой старой ивы. Ствол дерева расщепился пополам, и одна половина взлетела на воздух, вспыхнув, как чудовищный огненный цветок. Ужасная сила швырнула обломок дерева, будто пылающую головешку, прямо на середину реки. Мадог рванулся вперед и склонился над Хумилисом, прикрывая его своим телом. Горящее бревно, подобно стреле, пущенной из баллисты, обрушилось на нос лодки — суденышко треснуло, словно яичная скорлупа. Еще миг, и воды Северна сомкнулись над обломками лодки, и стремительный водоворот подхватил троих путников, увлекая их на дно.
Тьма и холод объяли Фиделиса, сковывая душу и обессиливая тело, наполняя его свинцовой тяжестью. Юношу затягивало вниз, в неумолимые объятия смерти.
Но Фиделис не сдавался. Не поддаваясь леденящему отчаянию, он из последних сил рвался наверх, и когда казалось, что грудь его вот-вот разорвется от недостатка воздуха, ему удалось вынырнуть на поверхность. Намокшая ряса стесняла движения, кружащиеся ветви и водоросли хлестали его по лицу, но он сумел удержаться на плаву, набрал воздуха и вцепился в проносившийся мимо обломок ствола с торчащими во все стороны ветками. Теперь он мог перевести дыхание и открыть глаза. Вокруг по-прежнему было темно, но Фиделис почувствовал, что его больше не сносит. Расщепленный ствол ивы зацепился за дно обрывками корней и теперь противостоял течению. Кустистая крона раскачивалась над волнами. Плед с потопленной лодки обвился вокруг его руки, точно змея, едва не заставив Фиделиса отпустить опору. Держась за крону, он напряженно вглядывался во мглу, надеясь увидеть, как над водой появится зовущая на помощь рука и бледное лицо его друга.
Фиделису вдруг показалось, что в круговерти проносившихся мимо листьев промелькнул лоскут черной материи. А затем, лишь на мгновение, на поверхности показалась и тут же погрузилась в пучину чья-то рука. Фиделис вплавь бросился вдогонку. Ему удалось было ухватиться за полу рясы, она выскользнула, но он снова схватил тонущего и удержал за пузырящийся капюшон. Судорожно подгребая одной рукой, Фиделис попытался повернуть к франквилльскому берегу. Однако у него не хватило сил грести и одновременно удерживать безжизненное тело Хумилиса. Он попробовал перехватить его поудобнее, и эта отчаянная попытка едва не стоила ему жизни. Вода захлестнула обоих, и они вместе пошли ко дну.
Но рядом неожиданно оказался Мадог. Нырнув, он подхватил тело Хумилиса из обессиленных рук молодого монаха и поплыл к берегу. Фиделиса вновь вынесло на поверхность, но он изнемог настолько, что уже не помышлял о спасении. Смерть больше не пугала, а казалось, даже манила его. Уже теряя сознание, Фиделис отдался на волю волн.
И волны, подхватив его, мягко выбросили на берег, на заляпанную тиной траву. Он лежал ничком, а рядом безуспешно хлопотал над телом брата Хумилиса «ловец утопленников» Мадог, еще раз оправдавший свое прозвище.
И тут, как по волшебству, ослаб дождь, утих пронзительный вой ветра, и демоны грома, ударив напоследок в свои барабаны, умчались на грохочущих колесницах прочь, вниз по течению. На краткий миг над миром воцарилась ничем не нарушаемая тишина, а затем ее разорвал крик, полный душевной боли и безграничного отчаяния. Этот горестный вопль взлетел над Северном, вспугнув притаившихся в кустах нахохлившихся птиц, — и еще долго над рекой звучало его неумолкающее эхо. Фиделиса и Хумилиса разлучила смерть.
Николас уже подъезжал к окраинам Шрусбери, когда небо заволокло зловещими темными тучами. Он пришпорил коня в надежде добраться до города прежде, чем разразится буря. Когда всадник въехал в предместье, упали первые капли дождя, и улица мгновенно опустела. Жители попрятались по домам, закрыли двери и опустили ставни, ожидая нешуточной грозы. Ливень настиг Николаса, когда он проезжал мимо ворот аббатства, но молодой человек отказался от мысли переждать ненастье в обители, поскольку был уже близок к цели. Однако завеса дождя оказалась такой плотной, что ему с трудом удалось пересечь мост — коня шатало из стороны в сторону на мокром настиле.
Под аркой городских ворот Николас задержался, чтобы перевести дух, отдышаться и утереть мокрое лицо. Лежавший перед ним город казался пустынным, вокруг не было видно ни души. Чтобы добраться до замка, ему пришлось бы проехать через весь Шрусбери, зато городской дом Хью Берингара находился совсем неподалеку — чтобы попасть туда, надо было всего лишь подняться по извилистой улочке, ведущей на холм. Шериф с равным успехом мог быть и в замке, и дома.
«Заверну-ка к нему домой, — решил Николас, — и справлюсь, вдруг он там. А не повезет, спущусь к замку по дороге на Хай Кросс, все равно уже вымок до нитки — хуже не будет».
Он направил коня вверх по склону холма. Благоразумные горожане сквозь щели в ставнях с удивлением пялились на сумасброда, вздумавшего разъезжать по улицам, когда творится эдакое светопреставление. Небо потемнело, как будто внезапно настала ночь, раскаты грома не умолкали, словно подстегиваемые огненными кнутами молний. Бедный конь Николаса дрожал от страха, но он был обучен и выезжен на славу — и послушно следовал туда, куда направлял его всадник.
Ворота перед домом Хью были распахнуты, чтобы угодивший в грозу случайный прохожий мог найти укрытие под навесом во дворе. Едва на булыжной мостовой послышался цокот копыт, как из дома выбежал конюх, чтобы отвести коня в конюшню. В дверях появилась Элин, вгляделась во тьму и поманила путника рукой, приглашая его войти.
— Да поторопитесь, сэр, а то, неровен час, и утонуть можно, — участливо промолвила она, когда Николас взбежал на укрытое козырьком крыльцо и сбросил у входа вымокший плащ, с которого ручьями лилась вода. На пороге хозяйка и нежданный гость внимательно всмотрелись в лица друг друга — на дворе было слишком темно, чтобы сразу узнать даже знакомого. Элин прищурилась, как бы припоминая, и приветливо улыбнулась:
— А, так вот кто к нам пожаловал! Вы Николас Гарнэдж! Когда вы первый раз были в Шрусбери, то заезжали к нам вместе с моим мужем. Вы уж не обессудьте, что я сразу вас не признала, да и не мудрено в такую темень. Ну проходите, не стойте на пороге. Я сейчас распоряжусь насчет сухого платья, чтобы вы могли переодеться, правда, боюсь, что одежда моего мужа будет вам маловата.
