— Ты посторонний. Случайная жертва.
— Жаль. — Франк положил себе вторую порцию. — Прекрасный кролик, Лейда Карловна! В чем вы его вымачивали?
— Ф своих слесах! — Прослышав о взрыве, Лейда Карловна совершенно справедливо полагала, что без Путиловского там не обошлось. — Педный-педный Перг! Как он пудет жить пес своей Туси?
И ушла на кухню кормить Макса. Если бы Макса разорвало взрывом, ее жизнь была бы сродни Берговой. Но пока кот жив, он должен быть сытым.
Поужинав, развалились в креслах и закурили: Франк — сигару, а хозяин — свою любимую трубку, купленную в Провансе, на родине древовидного вереска-бриара. Было тихо, но легкий звон в ушах напоминал о ночном кошмаре.
— В каком ухе звенит? — спросил Путиловский.
Франк прислушался:
— В обоих.
— Это минно-взрывная травма. Легкая степень.
— А кому все это предназначалось?
— Хороший вопрос. Знать бы ответ! Сегодня уже идет проверка всех отъезжающих из столицы. Кстати, паспорт нашего «Матецкого» фальшивый. Но, боюсь, они просто затаились на время...
— И?
— Повторят попытку.
— Завтра?
— Нет. У них нет динамита. Подвезут новый и повторят.
— Ты уверен?
— Я должен быть в этом уверен. В ином случае я не соответствую своему служебному положению.
— А чего ты в этом деле больше всего боишься? Что не узнаешь, кого хотят взорвать?
— Нет. Предательства.
— Тогда я тебе сочувствую, — вздохнул Франк. — Ибо предательство себе подобных есть неотъемлемая часть нормального человеческого поведения.
* * *
«Деньги, которые я вчера получил, шли сюда целых 11 дней. Я очень Вам благодарен, что выслали. Что же касается сообщенных примет революционера в Северной гостинице, то, несмотря на их подробность, не могу припомнить, встречал ли я такового. Вообще очень трудно по одним наружным приметам восстановить личность. Было бы хорошо знать, по какому паспорту он жил и не остались ли какие-нибудь бумаги у него. Вообще вся эта история очень странная. Очень нелепо приехать из-за границы (судя по платью, из Женевы, Монтре) в петербургскую гостиницу производить опыты с взрывчатыми веществами. Не должно ли было состояться на следующий день покушения и этот революционер приготавливал снаряды, то есть составлял их. Я об этом думаю еще и потому, что, как Вы пишете, было четыре заряда, из коих три уцелели, а один мощный взорвался. Во всяком случае, это очень счастливый случай: с одной стороны, не было покушения, с другой — я уверен, что это нагонит страх на революционеров и они будут избегать заниматься взрывчатыми веществами.
Очень важно бы узнать: связано ли это с боевой организацией, или это одиночка какая-нибудь; хотя, судя по тому, что было 4 снаряда, вряд ли это была одиночка.
По дороге постараюсь все узнать, что касается этого дела.
Всего хорошего, жму руку.
Ваш Иван».
Азеф прочитал написанное, остался доволен и вложил письмо в конверт. Далее надписал ничего не говорящий постороннему взгляду адрес и отложил заклеенный конверт в кипу других, таких же по внешнему виду.
Потом взял чистый лист и стал писать следующее сообщение:
«Дорогой друг!
К несчастью, как Вы уже знаете из газет, весь наличный запас динамита погиб за два дня до покушения, которое должно было быть успешным на все 100%. Однако в жизни все происходит не так гладко, как мы с Вами планировали. Я не теряю надежды восстановить группу, которая успешно вела это дело, для чего срочно выезжаю в Петербург. Для дальнейшего производства необходимого количества свежего динамита потребно некоторое количество денег. Надеюсь, Вы понимаете срочность денежного перевода на мое имя в известное Вам отделение.
Всего хорошего, жму руку.
Ваш Иван».
И это письмо легло в ту же кипу.
Взгляд Азефа остановился на противоположном склоне, сплошь покрытом новой свежей зеленью. Говорят, расцвели фиалки... надо пойти полюбоваться. А то все работаешь, работаешь на благо человечества, а о себе, о детях не заботишься. Нельзя так, вот честное слово, нельзя!
Он вышел из кабинета, склонился над лестничным пролетом:
— Люба! Дети! Всем одеваться! Идемте собирать фиалки! Весна пришла...
* * *
Начальник Главного морского штаба вице-адмирал Зиновий Петрович Рожественский сидел над диспозицией, когда в его кронштадтский кабинет вошел флигель-адъютант с бумагой от государя.
Рожественский отослал посланца, перекрестился и сицилийским кинжалом, приобретенным во время своего первого зарубежного вояжа, вскрыл конверт. Прочитал короткий приказ, задумался, глубоко вздохнул, вынул из кожаного бювара чистый лист, снял с пера невидимый волосок, обмакнул его в чернила и стал писать:
«Во исполнение приказа Государя кораблям Балтийской эскадры броненосцам “Князь Суворов”, “Император Александр III”, “Бородино”, “Ослябя”, “Наварин”, “Адмирал Ушаков”, “Сисой Великий”, “Адмирал Сенявин” и “Генерал-адмирал Апраксин”, крейсерам “Дмитрий Донской”, “Светлана”, “Адмирал Нахимов”, “Владимир Мономах”, “Аврора”, “Олег”, “Жемчуг”, “Изумруд” и “Алмаз”, вспомогательному крейсеру “Урал”, миноносцам “Буйный”, “Громкий”, “Быстрый”, “Безупречный” и “Бодрый”, транспорт-мастерской “Камчатка”, гошпитальным судам...»
Российская армада начала готовиться к походу в Тихий океан.
* * *
Положительно во всем цивилизованном мире наступила эпоха эпистолярного жанра. Почта творит чудеса, доставляя письма и бандероли во все части света со скоростью, сравнимой со скоростью хорошего почтового голубя, — всего за неделю, а то и менее.
Так думал Константин Ефимович Пакай, дописывая очередное послание своему постоянному читателю, инженеру Евгению Филипповичу Азефу. Писал не таясь, поскольку был защищен не только высоким положением секретаря министра, но и общественной моралью, не позволявшей смотреть чужие письма.
«...Расследование взрыва в Северной гостинице ведет группа господина Путиловского, но только со стороны технической. Со стороны организационной все дело взято под контроль самим министром, так что буду сообщать все последние новости о расследовании. Мимо меня они не пройдут. Из последних сообщений ничего интересного нет, кроме как разве нашумевшего убийства “ловца шпионов”, некоего Цравдюка, служившего по Охранному отделению. Он прославился в патриотически-идиотических газетах как поимщик двух японских разведчиков. А потом его тело нашли в Лесном. Говорят, япошки отомстили. Убит был мастерски, одним ударом японского ножа прямо в сердце. Похороны были очень торжественны, выступал сам министр, говорил долго. От Государя был венок и пенсия родителям».
Взялся запечатывать письмо, передумал и дописал смешное:
«Появилась мода на шутейные взрывы. Барону Кноритцу в экипаж бросили конфетную коробку, начиненную подобием динамита, только очень слабым. Эта коробка взорвалась, не причинив никому никакого вреда и засыпав сажей физию барона. Пострадала и его репутация, и без того довольно подмоченная: подкаблучник, неудачный игрок и вообще глупая рогатая личность. Так вот, после взрыва по всему экипажу были разбросаны эпиграммы и неприличные рисунки, на которых был изображен “рогатый” барон. Естественно, в окарикатуренном виде. Чьих рук дело — неизвестно. Во дворце смеялись».
Тут из кабинета появился Плеве, заглянул через плечо секретаря, демонстрируя тем самым демократичность. Пакай почтительно встал, нисколько не боясь за содержимое письма: у министра была очень сильная близорукость, которую он не хотел демонстрировать на людях.
— Работаете? Ну-ну! Молодцом! Я в балете. Если что — курьера!
И Плеве вышел, напевая что-то увертюрное. Певец из него был неважный.
* * *
«Авель» отвез Савинкова и Дору на вокзал. Они съездят в Киев, убьют там Клей-гельса, а потом вернутся в столицу. Тем временем он составит новое расписание поездок Плеве, измененное после гибели Алексея. Маршруты стали непредсказуемы, филера много пристальней вглядывались как в прохожих, так и в проезжающих. Созонов отрастил совсем уже солидную бороду, стал походить на отца семейства, и его иначе как «батя» уже почти и не окликали.
Привычной дорогой он выехал к зданию Министерства внутренних дел и встал в очередь ожйдающих. В ней он чувствовал себя совершенным старожилом, позволяя себе иногда со скандалом отвоевывать богатых клиентов. Уже несколько раз он возил одних и тех же ездоков, в основном чиновников министерства, так что стал, можно сказать, своим и узнаваемым. Просил он по-божески, бедные или скупые предпочитали подождать его.
Карета Плеве вынырнула из-под арки внутреннего двора. Сзади почти впритык неслась пролетка с двумя вооруженными охранниками в штатском. Впереди никого не было. Вот так его и надо будет брать — на встречном маневре.
