Афоня парнишка смирный, но иной раз на него «находит». Вот, так и вчера было — шел дурачок по улице, камушек взял, в окно Ефима и засадил. Стекло вдребезги, Середин осерчал, во двор выскочил. Ладно бы дурачка поймал, затрещин надавал. Отец бы Афони покряхтел, за новым стеклом съездил. А Ефим кобеля своего с цепи спустил. Пес у него здоровенный, злой.
Я дома был, когда ко мне прибежали — мол, ваше благородие, Афоню-дурачка кобель рвет. Ружье схватил и бежать. Прибегаю — пес парня треплет, словно игрушку. Прицелился, как стрелять? Выстрелю, так в мальчишку попаду. Кобеля прикладом огрел, тот заверещал, еще разок дал — кубарем отлетел, тут Середин на меня — почто, мол, собачку обижаешь? Еще и за жердь схватился. Я из одного ствола картечью по кобелю, из второго — там у меня дробь, — Середину по ногам.
Афоне помогать поздно — и горло вырвано и лица нет, объедено. Народ сбежался, я сразу за фельдшером послал. Середину ноги перевязали, велел старосте его к себе в дом забрать, вроде бы, под арест. Сразу и следственные действия провел — свидетелей допросил, на Афоню справку о причинах смерти взял. Сегодня в Череповец приехал, Ефима в земскую больницу определил, не в тюрьму же его везти. Доктор дробины, что смог вытащить — вытащил, те, что не смог, в ногах оставил. Я уже Середина допросить успел. Говорит — так разозлился из-за стекла разбитого, что ничего не помнит. Как выпишут, можно и в каталажку сажать.
Слушая рассказ Литтенбранта, пришел в восхищение. Вот ведь, какой молодец мой коллега!
— Вы уже дело открыли и помощнику прокурора сдали? — поинтересовался я.
Помощник прокурора господин Виноградов, хоть и поздоровался нынче со мной, но смотрит неприветливо. Верно, Татьяна задала папе несколько вопросов, тому пришлось выкручиваться.
— Пока нет, — покачал головой Литтенбрант. — Господин Виноградов дело не принял, сказал, что с моей стороны нужен подробный рапорт. Все-таки, я тут не только как следователь выступаю, но и как свидетель, да еще и полицию подменял. Вы мне лист бумаги и ручку не дадите?
Как это не дам? Для такого человека не жалко. Может, из его рассказа и я что полезное для себя извлеку? Еще бы послушал. И время обеденное. Авось, простит меня Наталья Никифоровна, если гостя в дом приведу, не испросив разрешения хозяйки. Прогнать не прогонит, вечером я извинюсь. Порции у нее большие — на двоих хватит.
[1] Прогимназия — учебное заведение, где обучались дети от 7 до 10 лет. По сути — начальная школа. Но большинству девушек этого образования хватало. Квартирная хозяйка Чернавского в прогимназии не училась, потому что в Устюжне она появилась лишь в 1875 году.
[2] Теперь ее называют «утка по-чешски». Автору доводилось пробовать, не в восторге. Костлявая и жесткая.
Глава двадцать первая
Допрос без пристрастия
Лошадки не мчатся, словно ветер, как пишут авторы книг, чешут себе спокойно.
Торопиться нам некуда, ехать недалеко — вначале до села Рождество, что в трех верстах от Череповца, потом еще две версты до Дунилова, где барский дом. И живет в нем помещик по фамилии Дунилин. Деревню ли назвали в честь его предка или предки деревне название дали сказать сложно. Знаю, что Захар Семенович Дунилин ни в военной, ни в гражданской службе не состоял, является солидным землевладельцем и активным деятелем уездного земства, метит попасть в члены правления губернского. Фигура, надо сказать, авторитетная и внушительная.
На задержание важной птицы отправился сам господин исправник и четверо полицейских, хотя, по моему мнению, достаточно было бы и двух.
Выслушав мою речь и бегло посмотрев документы, на основании которых я собирался произвести арест Дунилина, Василий Яковлевич покачал головой и грустно сказал:
— Если доказательств не добудем, грязи на нас много выльют.
Похвально, что Абрютин говорит во множественном числе. И он прав. Имеющиеся доказательства косвенные. Скорее — материал для размышлений, но не улики для Окружного суда.
Не очень, правда, понимаю, как станут лить грязь? Земцы на своем заседании поорут? Так поорут, да и перестанут. Местных СМИ пока нет, в «Новгородских губернских ведомостях» плохого слова о сыне вице-губернатора не скажут. Впрочем, в Москве и в Санкт-Петербурге земства имеют свои газеты, о злоупотреблениях власти по отношению их коллеги из провинции напишут с удовольствием.
Нужно заполучить признание подозреваемого, нужны доказательства вины. Отыщем!
— Так может, вам и не стоит со мной ехать? — предложил я. — Один управлюсь, а если что-то не так пойдет — городовые помогут. Вам-то что там делать?
Уездный исправник посмотрел на меня исподлобья, с некой обидой.
— Иван Александрович, я очень ценю, что вы беспокоитесь о моей репутации и карьере, но в данном случае нужно ехать мне самому.
Пока ехали, господин исправник не спешил развлекать меня разговорами. Мог бы и рассказать — как там, на ярмарке дела обстояли? Краем уха слышал, что наша полиция, объединившись с коллегами из Ярославской губернии, гоняли банду конокрадов, подробности неизвестны. Если исправник не желает рассказывать, его воля.
Пока ехали, сам погрузился в воспоминания. Два дня назад, когда пригласил на обед Петра Генриховича Литтенбранта, ожидал, что вечером предстоит разборка с квартирной хозяйкой. Нет, Наталья Никифоровна, пусть и удивилась непрошенному визитеру, приняла нас радушно. Литтенбрант сразу же сумел обаять хозяйку. Во-первых, поцеловал женщине ручку, во-вторых — ухватил котенка, посадил к себе на колени и принялся нахваливать рыжее чудо. Тишка, вместо того, чтобы цапнуть пришельца, разомлел и тихонечко заурчал.
К моему удивлению, хозяйка сама приняла участие в трапезе. Впервые за два месяца моего пребывания у нее.
Я надеялся, что Петр Генрихович расскажет что-нибудь о своей жизни в Нелазском, о преступлениях. Еще лучше, если поведает о боевых действиях в Сербии. Про освобождение Болгарии написано много, про Сербию — не очень.
К моему разочарованию, вместо по-настоящему интересных вещей, «аглицкий джентльмен» рассказывал, как в прошлом году он побывал в Петербурге и посетил постановку Шекспира «Укрощение строптивой». Пьеса шла в Александринском театре, но исполняли актеры Малого (почему, кстати?) и ему запала Катарина в исполнении божественной Марии Савиной.
Литтенбрант едва ли не в лицах пересказывал комедию, а Наталья Никифоровна так изумленно ахала и кивала, что я начал слегка ревновать. Ишь, привел в свой дом змея-искусителя.
— Иван Александрович, вы бывали в театрах? — поинтересовался Литтенбрант.
Он что, решил меня перед женщиной опозорить? В театрах я бывал, хотя и не часто. Решил ответить так, как учил некогда своих учеников: «Если не знаете, кто автор стихов — говорите Пушкин. Если не знаете, в каком законе прописано — отвечайте, что в Конституции». То есть — пишете что-то простое, общеизвестное и распространенное.
— Как-то ездил вместе с родителями в Москву. В Малом театре как раз давали «Горе от ума».
Конечно, могу ошибаться, но классику русской сцены, вроде Грибоедова или Гоголя, ставят частенько. Еще Островского. Упомянул бы Антона Павловича, только он еще не пишет для сцены.
— А кто был в роли Чацкого? — сразу же заинтересовался Литтенбрант. — Ленский или Южин?
Театрал болотный. Я таких и фамилий не слышал. Наугад ответил:
— Кажется, Ленский.
Удивительно, но угадал. Литтенбрант пустился в восхваление выдающегося актера. А я-то думал, что Ленский, всего лишь один из героев «Евгения Онегина»[1].
Едва дождался конца обеда, на ужин коллегу приглашать не стал. Пусть себе едет в Нелазское, не смущает мою хозяйку.
Барский дом, двухэтажный, без прибамбасов, которые так любили наши сельские помещики. Все просто и надежно. Прудик неподалеку, но лебедей не видно.
И вместо дворецкого в ливрее нас встретил сам хозяин.
