С Танечкой мы помирились. Папаша ей объяснил, что пошутил насчет учительства, а молодой следователь принял все за чистую монету. К слову — если поначалу я воспринял дочку помощника прокурора как болтушку-толстушку, теперь отношение изменилось. Танечка мечтала отправиться в Санкт-Петербург и поступить на словесно-историческое отделение Бестужевских курсов. Я чуть не завопил — коллега, но вовремя прикусил язык. Хорошо, что девушка собиралась не на физико-математическое отделение этих же курсов, принялась бы задавать вопросы.
Только дойдя до ворот, Елена сказала:
— Тетушка папеньке с маменькой в Белозерск письмо отправила.
Стало быть, есть шанс, что получу официальное разрешение на ухаживание. Ох, как все сложно-то!
В воскресенье занимался хозяйственными делами. Наталья Никифоровна решила, что пришло время вставлять зимние рамы. Целиком и полностью согласен — пора. Сентябрь, а такое ощущение, что поздняя осень.
Хозяйка не слишком сопротивлялась, когда я предложил свою помощь — притащить вторые рамы из сарая, где хранится всякая всячина. Их не много семь штук, на семь окон — три спереди, остальные по бокам.
В понедельник, прямо с утра, осознал, что заболел. Судя по ощущениям — ОРЗ. Насморк, голова побаливает, а температуру даже без градусника определю — не меньше 38. Встав, умылся, оделся. Впервые отказался от завтрака, чем привел в недоумение хозяйку.
— Иван Александрович, — с беспокойством сказала Наталья Никифоровна, прикладывая ладонь к моему лбу. — Да у тебя жар! — Не доверяя руке, привстала на цыпочки, прикоснулась губами. — Точно, жар у тебя. Лечь тебе нужно.
— Дойду до суда, доложу, что заболел, — решил я, с трудом натягивая шинель.
От удивления хозяйка забыла о нашей договоренности.
— Ваня, куда ты пойдешь? Я сбегаю, господина Лентовского предупрежу.
— Да ну, сам дойду. Не прислуга, чтобы тебя гонять.
Кое-как, но дошел до здания Окружного суда. Войдя в вестибюль, кивнул служителю.
— Доброе утро, Петр Прокофьевич, — поздоровался я. Утерев нос платком, вздохнул: — Правда, для меня не особо. Их бин кранк. Понимаете?
— Натюрлих, — бодро отозвался служитель, приведя меня в крайнее изумление. Потом ветеран посоветовал: — Шли бы вы домой, Иван Александрович, в канцелярию я зайду, доложу.
— Так можно?
— Конечно, — отозвался служитель. — Обычно, если кто заболел, то либо домашних, либо прислугу с записочкой присылают, мне отдают.
Доковылял до квартиры, разделся и лег. Наталья Никифоровна суетилась, предлагая сбегать за доктором, но я отказался. Диагноз сам поставил ОРЗ или грипп — инфлюэнца, по-здешнему. Придет доктор, что посоветует? Ни парацетамола, ни аспирина еще не изобрели. Про чай с малиной сам знаю.
Чаю с вареньем выпил, от обеда отказался напрочь. Наталья Никифоровна причитала, ходила возле кровати и говорила, что поесть следует непременно, иначе сил не будет.
Я только отмахнулся и заснул. Во сне пропотел так, что нательное белье впору выжимать. Грипп, однозначно. Или того хуже — пневмония Пришла хозяйка и принялась меня ворочать, стаскивать рубаху и подштанники. Отнекивался — неудобно, но Наталья Никифоровна посмеивалась — мол, все, что под бельем, она у меня видела. Опять попыталась накормить, но я снова отказался, заявив, что голод — самое лучше лекарство. Мол, о том еще профессор Бородин говорил[1].
Снова заснул и проспал всю ночь.
Проснувшись на следующий день почувствовал себя лучше. Повернул голову и увидел перед собой обеспокоенное лицо жены.
Вернулся домой⁈ Неплохо в девятнадцатом веке, но в своем времени лучше.
— Ленка, меня из реанимации в обычную палату перевели? — спросил я, не узнавая собственный голос. Наверное, от наркоза не отошел. Потом на меня еще что-то нашло и я предложил: — Слушай, давай больше не будем тянуть со свадьбой? Вот как только на ноги встану, так и поженимся.
[1] А. П. Бородин, который был не только выдающимся химиком и великим музыкантом, но и врачом, по свидетельству современником, лечился с помощью голода.
