— Тогда для меня все более чем очевидно. Но какого черта он мог искать тут? Вы храните личные документы здесь?
— Нет, — повторил Вертен. Внезапно его охватил страх. — Мои записи по расследованию находятся дома. Боже мой, Гросс. Не могли он отправиться туда? Берта…
— Быстро, приятель. — Гросс вцепился в его левую руку и помог ему встать. — Нельзя терять ни минуты.
После нескольких первых шагов он смог подавить свою тошноту. Первый лестничный пролет был подобен агонии, но затем он начал справляться с болью и тошнотой. Когда они проходили мимо привратницкой госпожи Игнац, она увидела его состояние и подошла к двери.
— Господин адвокат, что это? Кровь?
— Не волнуйтесь, мадам, — добродушно произнес Гросс.
Но она заботилась вовсе не о Вертене.
— Я знала, что будут неприятности. Это все ваша вывеска. Она притягивает всех венских подонков. А теперь еще и это! В нашем-то доме!
Она отвернулась и закрыла дверь привратницкой комнатушки раньше, чем Гросс или Вертен смогли ответить.
Им повезло: мимо как раз проезжал фиакр. По дороге к Иосифштадту и своему дому Вертен старался утешить себя мыслью, что Берта после кратковременного пребывания утром в конторе планировала посетить Виктора Адлера. Ее не должно быть дома; жена непременно находится в безопасности. Он должен поверить в это, он обязан.
А что с госпожой Блачки? Неужели ей что-то угрожает?
Фиакр на некоторое время был задержан, когда один из новых электрических трамваев на Иосифштедтерштрассе застрял, перегородив перекресток с Лангегассе и остановив движение в четырех направлениях.
Гросс загрохотал по крыше экипажа кулаком.
— Найди объезд, кучер. У нас срочное дело.
Кучер пробормотал что-то насчет беременности, Вертен подумал, что он огрызнулся, отпустив в ответ какую-то типично венскую шуточку. Но ему было не до забав.
— Пятьдесят крейцеров, если найдешь объезд вокруг этого столпотворения! — заорал Вертен вознице, высунувшись из окна.
На этот раз кучер не стал демонстрировать свое остроумие, а резко повернул лошадей влево. Экипаж сильно со скрежетом толкало и швыряло из стороны в сторону, когда он полквартала ехал наполовину по пешеходной дорожке, затем трясся по мощеной боковой улице, чтобы обогнуть остановившийся транспорт. Возница управлял лошадьми, как жокей на гонках по беговой дорожке Фройденау в Пратере. Они моментально объехали затор и выехали на Иосифштедтерштрассе как раз у дома Вертена.
Он быстро выпрыгнул из экипажа, оставив Гросса расхлебывать последствия обещанных щедрых чаевых.
Он не стал связываться с лифтом, а вместо этого понесся наверх, перепрыгивая через две ступеньки, невзирая на боль в задней части головы и поврежденное правое колено. Где-то внизу вслед за ним пыхтел Гросс.
Достигнув двери, Вертен рванул ее, но она, как ей и полагалось, была заперта. Он быстро повернул ключ в двери, распахнул ее и крикнул:
— Госпожа Блачки!
Ответа не последовало, и на минуту Вертен запаниковал, вообразив себе самое ужасное. Но из прихожей квартира казалась не претерпевшей никаких изменений.
Теперь к нему, тяжело дыша, присоединился Гросс, и они двинулись в гостиную.
Внезапное движение позади них заставило их насторожиться.
— Вам просто надо успокоиться, господин адвокат.
В двери гостиной стояла госпожа Блачки.
— Так это вы, — выдохнул Вертен.
— Конечно, я здесь. И ваша бедная дорогая жена тоже. И будущая мать. — Она положительно засияла, произнося эти слова. — Вам надо было известить меня об этом. Бедная женщина сейчас не может переносить обильную еду. Так дело не пойдет. Я уложила ее в постель, где ей и следовало бы находиться. Да, и дала ей легкого куриного бульона. Теперь, когда мне известно ее положение, мы перейдем на более простую еду.
— А она здорова?
— Конечно. Но она ожидает ребенка. — При этом заявлении экономка вновь расплылась в улыбке. — И мы все должны учитывать это.
— Могу ли я понять это как то, что рассчитывать больше на жаркое с луком не стоит? — спросил Гросс.
— И никаких крестьянских угощений[81] и блинчиков или других обильных блюд, которые расстроят желудок дамы, — объявила госпожа Блачки.
Вид у Гросса был удрученный.
— А утренний кофе?
— Достаточно будет и чая на травах, — сурово отрезала она. — В какую историю вы попали, господин адвокат? У вас сзади на воротнике кровь.
Через сорок восемь часов Вертен смог опять почувствовать себя человеком. Он провел остаток среды и весь четверг в постели рядом с Бертой, госпожа Блачки хлопотала вокруг них обоих и больше не поджимала чопорно губы по поводу того, что они обзавелись общей спальней. По прошествии недомогания у Вертена создалось такое ощущение, что он до конца жизни не сможет без отвращения даже взглянуть на тарелку куриного бульона.
Однако же одной положительной стороной утренней тошноты Берты стало то, что это привело к сближению двух женщин в доме. Теперь госпожа Блачки уже не смотрела на Берту как на незваную гостью, современную женщину, у которой отсутствует склонность вить свое семейное гнездышко, а, короче говоря, как на угрозу ее собственному положению в этом домашнем хозяйстве. Беременность Берты утвердила ее значимость в глазах госпожи Блачки.
Все выглядело так, как если бы госпожа Блачки, вдова морского офицера, убитого всего лишь через неделю после их свадьбы, внезапно обрела в Берте свою дочь, которой у нее никогда не было. А Вертен не собирался ни единым словом нарушать эту прекрасную новую гармонию.
Собственно говоря, именно госпожа Блачки весьма мудро рекомендовала Вертену самому рассказать Берте о нападении на него. Он сначала упирался, не желая огорчать молодую женщину или усложнять ей жизнь, особенно в такой деликатный период ее беременности. Но госпожа Блачки убедила его, что не должно лгать своей жене, а Вертен вспомнил, как ранее его неудачное проявление искренних чувств в отношении своих родителей привело к размолвке между супругами.
Собственно говоря, Берта восприняла новость о нападении на контору без излишних переживаний, заметив, что, похоже, задняя часть его головы оказалась слишком выступающей.
Гросс и он за прошедшие два дня посвятили много времени обсуждению попытки нападения: кто мог оказаться вероятным злоумышленником и каковы были возможные причины? Однако же они не могли обосновать ничего более или менее правдоподобного. Было ли это некое послание? Предостережение? Ибо очень немногое можно было выведать об их розыске из дел, которые хранились как в конторе, так и в доме Вертена.
Но если это означало предостережение, то оно было чрезвычайно неудачным, поскольку лишь еще более, чем когда-либо, укрепило Вертена в его намерении довести дело до конца.
После обеда в четверг, когда Гросс возвратился с расследований, а Берта покинула кровать, чтобы побродить по квартире, Вертен, все еще в положении больного, совещался с криминалистом.
При дознании, учиненном Гроссом, госпожа Игнац не смогла припомнить никаких чужаков, появлявшихся в здании в среду. Это было совершенно естественно, ибо она отсутствовала и тогда, когда в подъезд вошел сам Вертен.
— Чрезвычайно наглая особа, — добавил Гросс, но не стал углубляться далее.
Гроссу показалось любопытным, что, хотя входная дверь с улицы в здание в Габсбургергассе было оставлена открытой, дверь в контору Вертена оказалась запертой.
— Это говорит о том, что кто-то был внутри, — констатировал криминалист.
Вертен не согласился с этим.
— Единственным человеком внутри, как вы утверждаете, мог быть только Тор. А он уехал в Альтаусзее.
Гросс, многозначительно поджав губы, кивнул и пустился в рассуждения об отмычках, фомках и остальном ассортименте прочих орудий взлома и проникновения в помещения.
— Кто-то, искусный в данной профессии, мог отпереть ваш замок снаружи не то что за минуты, а буквально за секунды, — высказал свое суждение Гросс с легким оттенком неодобрения по поводу примитивности вышеупомянутого запора. — Однако же удивительно, почему он запер дверь за собой.
— Явно хотел придать нормальный вид, — пожал плечами Вертен. — Что случится, если клиент придет раньше и, не зная о перерыве на обед, просто откроет дверь и появится там в разгаре кражи со взломом? К тому же, как оно и случилось, запертая дверь выигрывала злоумышленнику время. Услышав, как я поворачивал ключ в замке, он смог спрятаться и застать меня врасплох, когда я вошел в кабинет.
— Верно, — согласился Гросс, — я и сам подумал об этом. — Однако по его внешнему виду нельзя было сказать, что его убедили эти доводы.
В конце концов они решили не сообщать в полицию о взломе. Не было причины вновь ставить препоны расследованию.
