— С другой стороны, кто бы мог подумать, что один из членов Совета окажется предателем? А ты действительно последняя сволочь! На этот раз все кончено, сдавайся!
— Ты слишком много болтаешь, мальчишка. Наступай!
И тут Гвиччардини почувствовал, как острие кинжала уперлось ему в спину. Теперь Малегоннелле торжествующе улыбался.
— Я уже боялся, как бы вы не опоздали, Ваше Преосвященство.
— Хорошо еще, что я подоспел вовремя, дурень! Все-таки ты умудрился сделать так, чтобы тебя узнали, и привести эту парочку на место нашей встречи! С чем тебя и поздравляю!
Малегоннелле опустил голову, как провинившийся ребенок.
— Мне очень жаль… Я не знаю, как им удалось догадаться. С одной стороны, если бы они не разоблачили меня в соборе, все равно бы скоро опознали. А с другой стороны, если бы вы раньше позволили мне их убить, ничего бы этого не случилось.
Гнев Сен-Мало, казалось, разом утих:
— Это не так важно. Только тебе придется уйти из города. Мне вовсе не нужно, чтобы все знали, что ты работаешь на меня.
— Я все предусмотрел, — произнес Малегоннелле уже более уверенно. — Все готово. Через час я буду далеко отсюда.
— Прекрасно. А теперь присмотри за ними. Я хочу насладиться зрелищем.
Он протянул свой кинжал Малегоннелле, который встал позади двух друзей. Кардинал подошел к краю пропасти и указал пальцем на светлое пятно в противоположном конце площади.
— Смотрите, вот он!
— Кто? — спросил Гвиччардини.
— Виновник всех убийств конечно! Тот, кто должен умереть, чтобы мы обрели покой: Савонарола.
— Как вы можете радоваться его смерти! — не унимался юноша. — Ведь все это дело рук Малегоннелле.
— Когда пешка становится слишком сильной, ее надо сбросить с шахматной доски. Скоро некому будет защитить гонфалоньера. И я наконец смогу свалить его как мне заблагорассудится. Через несколько минут судьба республики будет решена бесповоротно.
— Можно подумать, что для вас это просто игра!
— О нет. Ты ошибаешься. Я готовлю это мгновение очень давно… Как видно, предательство здесь — большая редкость. Мне потребовались месяцы, чтобы найти двух союзников в стане врага.
— Почему двух? Разве Малегоннелле не единственный предатель? А кто же второй?
Сен-Мало властным жестом потребовал тишины:
— Тихо! Представление начинается!
Повозка, окруженная толпой, пыталась подъехать к костру. Стоя сзади, со связанными за спиной руками, Савонарола держался очень прямо, высоко подняв голову. Не обращая внимания на оскорбления, он бесстрастно смотрел на искаженные ненавистью лица, обращенные к нему со всех сторон.
Эти лица были ему хорошо знакомы. Он видел их на своих проповедях, когда прихожане ловили, как святыню, каждое его слово. Он делил с ними минуты счастья и утешал их в горе, он благословлял их детей и молился за умерших. Он любил их всех без исключения.
Он не испытывал обиды на этих мужчин и женщин и ни на кого не держал зла. Богу было угодно, чтобы он умер, и никто не мог противиться Его воле. Савонарола уже давно смирился с самой мыслью о смерти. В тот день, когда он впервые поднялся на кафедру, он уже знал, куда приведет его судьба.
Палач помог ему спуститься с повозки и привязал к шесту, который возвышался над костром. Под выкрики толпы он бросил факел в кучу дров. Через какое-то мгновение доминиканец исчез за густой пеленой дыма. Почти сразу вслед за этим пламя охватило его темную фигуру.
Кардинал Сен-Мало терпеливо дождался, пока от тела Савонаролы ничего не останется, потом знаком велел Малегоннелле приблизиться. Не спуская глаз с юношей, тот подошел к краю крыши.
Кардинал положил руку на плечо своего сообщника.
— Ну, ты доволен?
— Так давно я каждую минуту желал, чтобы этот город горел в огне моей мести. Спасибо, Ваше Преосвященство, за то, что вы позволили осуществиться моей мечте.
— Не благодари меня. В конце концов, главное сделал ты… По крайней мере, все должны так думать, и поэтому ты не можешь остаться в живых.
Малегоннелле слишком поздно понял смысл этих слов. Движение прелата было слишком быстрым, и он ничего не успел предпринять. Его тело, упав с пятнадцатиметровой высоты, разбилось у ног Содерини.
Сен-Мало обернулся к Макиавелли и указал на Гвиччардини:
— Надеюсь, что этот простак ни о чем не знает?
— Конечно нет.
— О чем не знает? — удивился Гвиччардини.
— Ты должен был держаться в стороне, как я тебе и советовал… Тогда бы мне не пришлось так поступить.
Макиавелли встал позади своего друга и схватил его за руки. И пока сбитый с толку Гвиччардини пытался освободиться, кардинал ударил его кинжалом. Юноша взглянул на ручку кинжала, торчащую из его живота, потом сполз на крышу, опираясь спиной о трубу.
Он поднял глаза на своего друга:
— Я… я не понимаю…
Казалось, Макиавелли преобразился. Долго сдерживаемая ненависть исказила его черты:
— Ах, Чиччо, дорогой мой друг Чиччо… Как и ты, я долго верил во все эти дурацкие идеалы, которыми забили наши головы. Дружба, доверие, любовь… Вздор! Все это только ложь и иллюзии!
Макиавелли присел на корточки перед другом и окунул кончик пальца в кровавое пятно, которое медленно расползалось по его рубашке. Мгновение он рассматривал палец, приобретший оттенок охры, затем вытер его о свой рукав.
— Не надо было тебе идти за мной. Теперь ты умрешь из-за своего тупого упрямства. А ведь я пытался тебя предупредить… Не хотел я этого…
Захваченный внезапной идеей, кардинал наклонился над раненым. Он взялся за кинжал и принялся раскачивать его справа налево.
Гвиччардини скривился от боли:
— Вы что, совсем сошли с ума!
— Простое любопытство. Малегоннелле описывал мне чудесные ощущения, которые он пережил, пытая дель Гарбо. Мне тоже не терпелось их испытать, вот и все. Признаюсь, я почувствовал некоторое возбуждение, когда вонзил кинжал в твое рыхлое тело, но ничего особенного. Не уверен, что я разделяю кровожадные пристрастия моего горячо оплакиваемого союзника.
С отрешенным видом он снова стал играть оружием, вырывая у жертвы новые стоны.
— Довольно! — вмешался Макиавелли. Сен-Мало с сожалением прекратил свою забаву.
— Зачем ты сделал это, Никколо? — спросил Гвиччардини.
Он слабо кашлянул. Слезы страдания текли по его щекам.
— Ответь мне наконец! Почему?
— Примерно год назад мне в руки попался один очень интересный документ. В сущности, простой листок, который валялся на полу в архиве. Он помог мне понять истинную причину гибели моих родителей.
Сен-Мало вышел из терпения:
— Мы теряем время, добей его! Все видели, как упал Малегоннелле, и они будут здесь с минуты на минуту.
— Он имеет право узнать, прежде чем умрет. Это самое меньшее. И потом, я никогда вам не рассказывал, что заставило меня работать на вас.
Он помолчал, потом продолжил, глядя в пустоту:
— На самом деле моего отца послали в Пизу Медичи. Он должен был встретиться с посредником и передать ему несколько тысяч дукатов, чтобы заручиться поддержкой короля Франции. Я нашел черновик этого договора. Там все указано: имена, даты, место встречи…
— Зачем ты мне все это рассказываешь?
— Потерпи, вот самое интересное… Согласиться на это задание убедил моего отца его лучший друг. Он даже подсказал ему взять с собой жену и сына, чтобы рассеять все возможные подозрения. Кто бы мог подумать, что от этого милого семейства зависела судьба города?
— О ком ты говоришь? Кто был этот друг?
— Доверенное лицо Лоренцо.
— Фичино? Ты ошибаешься, Никколо. Он вырастил тебя как своего сына.
— Он послал моих родителей на верную смерть. Ведь он знал, что французский посланник — ядовитая гадина.
— С кем он должен был встретиться?
— С князем Церкви. С кардиналом…
Макиавелли повернулся к Сен-Мало, чье лицо приобрело серый оттенок.
— И этим кардиналом были вы!
— Что ты выдумываешь, — пролепетал Сен-Мало, отступая. — Все это сплошное вранье!
Кардинал запутался ногами в сутане и растянулся на крыше во всю длину. Макиавелли подобрал осколок черепицы и раздробил ему челюсть. Не обращая больше внимания на прелата, окровавленным ртом издававшего жалобные стоны, он снова сел рядом с Гвиччардини.
— Этот убийца хотел оставить деньги себе, и он заманил моих родителей в ловушку. А потом он сказал своему господину, что Медичи не пошли на соглашение. Когда сын Лоренцо был изгнан, король Франции и пальцем не пошевелил, чтобы его защитить.
— И ты все это подстроил, чтобы отомстить?
— Я хотел, чтобы они оба умерли, Фичино и Сен-Мало.
— Ты бы мог их отравить. Не стоило так стараться.
— Лишить их жизни было недостаточно. Они должны были страдать так же, как страдал я. С Фичино все было просто. Поставив под угрозу самое для него дорогое — Аннализу, — я знал наверняка, что его сердце не выдержит. С кардиналом было сложнее, поскольку я не мог убить его сам.
