— Шанс для моего мужа приобрести известность и, вероятно, славу. А прежде всего — избавиться от тоски, — ответила Габриэль дю Уссуа.
— С трудом представляю себе, чтобы эта топорно сработанная вещь из черепа…
— Выслушайте меня, и вы все поймете. Еще в самом начале нашей совместной жизни Антуан был горячо увлечен теориями трансформистов.[128] Он часто ездил в центральную и восточную Африку, изучая горилл и шимпанзе, которые, если верить Дарвину, являются далекими предками человека. Вам известна эта гипотеза?
— Весьма приблизительно.
Габриэль дю Уссуа снисходительно улыбнулась.
— Антуан специализировался на орангутангах — в переводе с малайского это слово означает «лесной человек», — и предпринимал длительные экспедиции на Яву, Борнео и Суматру. Во время одной из таких поездок, осенью 1889 года, он впервые услышал о некоем Эжене Дюбуа, некогда читавшем лекции по анатомии в университете Амстердама, а затем увлекшемся палеонтологией. В местечке Ваджак тот обнаружил череп, отличавшийся от всех, какие видел ранее. Тогда Антуану не удалось встретиться с Дюбуа лично, но, вернувшись в Париж, он с интересом прочитал записи немецкого профессора зоологии, Эрнста Хейкеля, который настаивал на существовании еще одного звена между высшими обезьянами и человеком. Хейкель назвал его «питекантропом», то есть «человеко-обезьяной». Вы следите за моей мыслью?
— Стараюсь. Но почему поиски проводились не в Африке, а в Азии?
— Эрнста Хейкеля потрясло сходство между эмбрионом человека и гиббона — а Голландская Индия — родина гиббонов. Эжен Дюбуа продолжил научные изыскания Хейкеля и подал заявку на должность военного врача в одну из колоний. Он поехал туда вместе с женой.
Габриэль встала, открыла шкаф, достала бутылку коньяку, налила в бокал и протянула Виктору. Сама она расхаживала взад-вперед по комнате.
— Антуан был очень увлеченным человеком. Я многое прощала ему за это, хотя со временем мы охладели друг к другу. Он быстро пришел к выводу, что череп, найденный Дюбуа, принадлежит питекантропу.
— Я начинаю понимать, что было дальше…
— Антуан добился, чтобы его снова отправили в экспедицию в Голландскую Индию, которая и состоялась прошлым летом. Формально тема его исследований осталась прежней: жизнь орангутангов в привычной среде обитания. Мне, моей горничной Люси Робен и Алексису Уоллерсу разрешили сопровождать Антуана. Шарля Дорселя муж нанял секретарем уже на Яве в 1888 году, и с тех пор тот жил с нами под одной крышей.
— Так главные действующие лица этой истории собрались вместе, — отметил Виктор.
— У двоих второстепенные роли, месье Легри, — поправила его Габриэль. — На сей раз Антуан был твердо намерен встретиться с Дюбуа и уговорить раскрыть цель исследования. Шарль Дорсель, который бегло говорил по-голландски, должен был облегчить эту задачу. Дюбуа перенес раскопки в окрестности деревни Тринил, богатые ископаемыми третичного периода и плейстоцена — благодаря реке Соло.
— Простите мое невежество, но что такое плейстоцен?
— Так называется начало четвертичной эры.
Габриэль снова села и наклонилась к Виктору, демонстрируя декольте.
— Вам интересно знать, что было дальше?
— Э-э… Конечно.
— В сентябре 1891 года был найден третий верхний правый коренной зуб примата. В октябре военные инженеры, которых привлекли к раскопкам, нашли еще один зуб и череп существа, которое Дюбуа назвал антропопитеком. — Она чуть улыбнулась. — Это вид, промежуточный между обезьяной и человеком.
— Палеонтология похожа на криминальное расследование: и там и там в конечном счете находят труп, — пробормотал Виктор. — Так что, Дюбуа охотно комментировал свою находку?
— Куда там! Он оказался крайне неразговорчив и обсуждал с Шарлем Дорселем только зубы орангутанга. Мужу пришлось подкупить местных жителей, которые работали на раскопках, чтобы они снабжали его информацией.
— Проверенный метод, я его тоже частенько использую.
— Мой муж мечтал опередить Дюбуа и первым найти недостающее звено — то есть, череп, слишком маленький для человека и слишком крупный для обезьян того региона.
— Понимаю. Такой трофей прославил бы его.
— Судьба, казалось, дала нам шанс: один молодой яванец рассказал Антуану, что его отец, резчик по кости, откопал в 1886 году череп, похожий на тот, что нашел Дюбуа, и установил его на маленький металлический треножник, украшенный бриллиантами и кошачьими головами. Получилась курильница.
— Чаша Джона Кавендиша…
— Простите?
— Нет, ничего. Прошу вас, продолжайте.
— Курильницу он продал китайскому торговцу из Сурабайи. Антуан немедленно поехал к нему, и тот сказал, что, в свою очередь, перепродал курильницу. Покупатель был убежден, что это старинная вещь, и заплатил за нее рубином размером с ноготь. Это был ботаник, остановившийся в отеле «Амстердам». Антуан отправился в отель и в списках постояльцев нашел его имя. — Габриэль дю Уссуа наклонилась к Виктору еще ближе и прошептала: — Джон Кавендиш.
— Ваш супруг посвящал вас в подробности своих поисков? — осведомился Виктор, не поднимая глаз со своих ботинок.
— Только мне он и мог довериться. Алексиса, который не отходил от него ни на шаг, мечтая разделить его славу, Антуан презирал. Шарль Дорсель был ему больше не нужен. Увы, у моего мужа была дурацкая привычка вести дневник. Когда в декабре мы вернулись в Париж, Антуан написал письмо Джону Кавендишу, который жил у своей сестры, леди Фанни Хоуп Пеббл. Она ответила, что ее брат скончался в Париже в 1889 году. Тогда Антуан решил воспользоваться случаем — в Лондоне должна была состояться научная конференция, — и съездить в Эдинбург, в окрестностях которого проживала эта дама.
— Но за месье дю Уссуа следили, и когда он уехал от леди Пеббл, направившей его к Кэндзи Мори, ее убили.
— Ах! Так вы об этом знаете. Тогда вам, должно быть, известно и то, что убийца леди Пеббл убил и моего мужа.
— А также Люси Робен, Леонара Дьелетта и Ахилла Менаже. Он пытался прикончить и меня, и месье Мори, в чем почти преуспел. Неужели причиной всех этих преступления Шарля Дорселя было только честолюбие?
— Нет, вовсе нет. Сначала я подозревала Алексиса. Но когда увидела труп Люси… она ведь была любовницей Шарля, мне стало страшно за себя и своих близких. И не напрасно: несмотря на глубокую привязанность, которую Шарль питал к моему отцу, он пытался убить и его.
— Значит, история с выстрелом в подвале — правда?
— Вы меня удивили, месье Легри! Я-то было поверила, что вы всеведущи. Да, Шарль стрелял в моего отца, но, к счастью, тот вовремя наклонился, и пуля просвистела мимо, угодив в глаз одного из чучел.
— Ваш секретарь убивал одного за другим, а вы хранили молчание!
— Мне искренне жаль, что вы подверглись опасности. Я собиралась вызвать полицию позавчера, но вы меня опередили.
— Расследования, подобные этому — мое хобби.
— Самое забавное, что чаша, скорее всего, оказалась бы для нас бесполезной. Алексис — я ему все рассказала — это подтвердил. Антуан полагал, что достаточно одного черепа, чтобы объявить о существовании питекантропа и сделать себе имя в научных кругах. Но оказывается, необходимо предоставить и другие кости скелета, чтобы доказать, что череп действительно принадлежит не обезьяне. Кроме того, резчик по кости наверняка удалил купол черепа, чтобы сделать курильницу, да и надбровные дуги, скорее всего, отсутствуют…
— Так и есть. Я видел чашу.
— Антуан погиб напрасно. А я после его смерти продолжала питать ложные надежды, — с горечью произнесла Габриэль.
— После гибели мужа вы боялись за свою жизнь и потому молчали, это понятно. Но неужели вы рассчитывали договориться с убийцей?
— Я умею ладить с мужчинами, месье Легри, — ответила Габриэль, поправляя платье на груди.
— Вероятно, так думала и несчастная Люси Робен.
— Я из другого теста.
— Но чем вызвана такая жестокость по отношению к тем, у кого находилась чаша? Почему Дорсель не мог просто забрать ее?
— Ответ кроется в его прошлом. Он родился в 1868 году в Нимеге, маленьком голландском городишке, и был старшим из троих детей. Его мать, бельгийка по происхождению, во всем повиновалась мужу, лютеранскому пастору самого пуританского толка. Когда мальчику было десять лет, пастора отправили миссионером в Голландскую Индию, и семья поехала вместе с ним. Через некоторое время Шарля отослали к одному пастору из Батавии, у которого он продолжил учиться теологии. 27 августа 1883 года случилось извержение вулкана Кракатау, вся семья Шарля Дорселя погибла, и это оставило в его сердце незаживающую рану.
— И все же из-за такого не становятся убийцами.
— Это зависит от того, чему учат ребенка, месье Легри. По мнению наставника, оказавшего на Шарля огромное влияние, извержение Кракатау символизировало начало Апокалипсиса. Шарль отличался ригоризмом, который оставался его истинным кредо даже тогда, когда сам смеялся над ним вместе со мной и Антуаном. Он даже писал проповеди, но, понимая, что это его не прокормит, отправился служить в армию. Как-то раз, на одном из приемов, он представился Антуану, и тот его нанял…
