— А если не узнаю? — дерзко спросила Ядвига.
— Красавица! Тогда я тебе не завидую. В этом случае ты заживо сгниешь в монастыре Святой Клариссы. Там умеют обращаться с непослушными девчонками. Помни это! И не реви… Тебя будет сопровождать отец Пауль. Будь с ним полюбезнее, если не хочешь меня огорчить…
Граф отвернулся от девушки, не заметив, что в ее глазах на этот раз не было даже слезинки. Наоборот, в них блеснула холодная ненависть. Но она сдержалась, может быть, в последний раз…
В Трокский замок Ядвига, сопровождаемая братом Паулем, прибыла в одно время с сотником Олексой и его лучниками. Встреча с тем, кто любил ее больше жизни, прошла безрадостно: заливаясь слезами, Ядвига поведала ему историю своего похищения. На что Олекса умолял ее забыть об этом несчастии, как о дурном сне.
— Думай только о том, что я люблю тебя! — сказал он.
— Нет, милый мой, — ответила Ядвига. — Оставь меня навсегда. В монастыре я дала обет служения Господу Богу. Теперь я Христова невеста и никто не сможет повлиять на мое решение…
Вот и еще одна жизнь была загублена во цвете лет. Душа Ядвиги больше не принадлежала этому порочнейшему из миров. Она больше не верила людям. Она верила только Господу Богу».
(Из записок лейб-медика польского королевского двора пана Романа Глинского.)
Глава 22
РУСЬ. ГОСУДАРЕВ ЧЕЛОВЕК
Первым упал Мефодий по кличке Пузо — пуля разорвала ему шею.
Как по волшебству, из подвод посыпались стрельцы, скрытые до этого под холстом и рогожей, а в руках фальшивых «купцов» появилось оружие.
То, что началось потом, больше походило на обычное убийство, чем на честный бой. Слишком легкой виделась разбойникам добыча, слишком они были самонадеянны и обескуражены неожиданным обманом, чтобы быстро собраться, перегруппироваться и оказать достойное сопротивление. Начался настоящий разгром.
Вот удар сабли пронзил насквозь Косорукого Герасима — тот упал, судорожным движением вцепившись в кошель. Предсмертная гримаса исказила его лицо, и душа отделилась от тела, чтобы ухнуть в черную бездну ада и пройти по страшной дороге, о которой не дано знать смертным.
Еще один разбойник, сумевший отразить удар алебарды, пал, сраженный выстрелом в живот. Гибли лихие люди один за другим. Иные пытались бежать в ужасе, и смерть настигала их ударом в спину. Другие бились, чтобы встретить ее лицом к лицу, и умирали, так и не разобравшись, где свои, а где чужие. Смерть парила над этим медвежьим углом и собирала свою страшную дань, которую испокон веков платили ей люди за свою алчность и злобу.
Дольше всех держался татарин. Маленький, жилистый, увертливый, он ловко отбивался сразу от троих нападавших. Его кривая сабля мелькала с такой быстротой, что ее едва было видно. Он ловко уходил от ударов и разил в ответ.
— Вот так, шакал! — крикнул он и еще добавил пару слов на своем тарабарском языке, когда один из наседавших на него стрельцов упал, заливаясь кровью.
Молниеносный выпад — и второй противник, схватившись за рассеченную руку, отскочил в сторону.
— Уф, шайтан! — татарин улыбался широкой, беззубой улыбкой, какой улыбался всегда, когда шла гульба или лихая ратная потеха.
Смеясь, он парировал еще один удар. Смеясь, отбил другой, и хотел было уже поразить третьего противника, но тот оказался проворнее. Сабля ударила плашмя по плечу татарина с такой силой, что он упал на колено. Стрелец подскочил к нему и срывающимся от возбуждения голосом заорал:
— Бросай саблю, сдавайся!
— Ха, чертов сын! — захохотал татарин и рубанул служивого по ногам.
В тот же миг стрелецкая сабля вошла татарину в шею, и он привалился спиной к колесу телеги — бесшабашная улыбка так и застыла на его лице. Наверное, он был доволен своим последним боем, в котором вел себя бесстрашно и дерзко.
Но Гришка не видел всего этого. Благодаря осторожности Силы он задержался на исходной позиции, и это спасло его. Сам же Сила, взмахнув дубиной, бросился на выручку друзьям. Четверо стрельцов загородили ему дорогу. И тогда огромная дубина описала круг — и один из нападавших упал, постанывая от боли и держась за перебитое плечо.
— Бежим, Гришка! — крикнул Беспалый. — Нам не выдюжить!
Еще одним мощным взмахом Сила отогнал вояк и кинулся в лес.
За ним устремился и Гришка. У него болела пораненная в прошлом нога. Беспалый тоже сильно хромал и быстро бежать не мог. Преследователи же были полны сил и желания настичь преступников, а потому гнали их, как псы дичь. И все же разбойникам удалось на первых порах оторваться от преследователей.
— Ох! — вскрикнул Сила и упал, держась за ногу. Тяжело дыша, он приподнялся, ухватившись руками за скользкий ствол березы. — Беги, а я их задержу. Побьюсь.
— Нет, — Гришка стиснул своими маломощными руками эфес сабли.
Сейчас он ясно понимал, что есть нечто более важное, чем собственная жизнь. И что иногда надо уметь пересилить страх и шагнуть навстречу собственной смерти.
— Толку от тебя… Мешать только будешь.
— Я остаюсь!
— Уйди, дурачина!
— Не уйду! — парень встал плечом к плечу с Беспалым.
Преследователей долго ждать не пришлось. Вскоре они появились — трое красных, запыхавшихся стрельцов. Одного из них, огромного десятника, Гришка видел раньше. Тот гнался за ним во время истории с Варварой.
— О, птенцы угодили в силки, — ухмыльнулся десятник Макарий. — Бросьте оружие. Быстрее!
— Попробуй взять! — угрюмо мотнул головой Сила.
— Не дури, детина. Сдавайтесь! Тогда к старосте живыми вас доставим, — спокойно произнес Макарий.
— Живыми останетесь, — без злобы добавил высокий, жилистый вояка. — Глядишь, скидка выйдет: Сибирь-матушка. Там тоже православный люд живет. И нечего нам без толку драться. Все равно никуда не денетесь.
— Токмо зазря кровь пущать, — тоже примирительно сказал третий служивый, низенький и круглолицый.
После схватки и погони разговор получался необычно спокойным и миролюбивым.
— Нет уж, милости от вашего воеводы не дождаться, — угрюмо сказал Сила.
Круглолицый сделал шаг вперед, но отшатнулся, когда перед его носом просвистела тяжелая дубина.
— Не подходи! — прикрикнул Сила.
— Не балуй. Пошли по-хорошему, — посоветовал Макарий, лениво опираясь на алебарду.
— Братцы, вы же люди подневольные, — сказал Сила. — На что мы вам сдались? Зачем нам биться? Неизвестно же еще, чем все закончится. Вас всего трое против нас двоих.
— Против одного. Мальчишка не в счет, — отмахнулся Макарий. — Слишком тощ да малохолен.
— Думаешь, меня одного легко одолеть? — Беспалый выразительно взвесил свою дубину в руке.
— Одолеем, — в голосе десятника, с уважением разглядывавшего дубину, уверенности большой не было. — А нет, так наших позовем. Гурьбой навалимся…
— Не получится, — возразил Беспалый. — Мы далеко в чащу ушли, не докричишься. А ежели одного за подмогой пошлете — точно не выдюжите.
— Верно, — вздохнул высокий стрелец.
— Что, верно? — повернулся к нему раздраженный десятник.
— Такого детину втроем не одолеем, а до своих не докричишься — все верно он говорит.
— Братцы, мы же люди невредные, — мягко сказал Сила, стараясь, чтобы слова его прозвучали искренне: в такие минуты у него появлялась способность убеждать людей. — В зверствах никаких не замешаны. В разбой от жизни дурной, от несправедливости да с голодухи подались. К тому же вы всю нашу шайку изничтожили. Делать нам в ваших краях больше нечего. Уберемся восвояси — никогда о нас и не услышите.
— Резонно, — сказал высокий.
— Чего — резонно? Тебе лишь бы уши развесить! — возмутился десятник. — А у нас воеводин строжайший наказ — чтоб ни один не ушел.
— Ну что ж, биться, так биться, — Сила опять поднял дубину. — Только не думаю, что на том свете этот благой порыв вам зачтется.
— Горазд ты языком молоть да мозги парить, — с каким-то даже уважением произнес десятник.
— Лучше языком молоть, чем до смертоубийства биться. Зачем добрым людям друг друга убивать?
— Но ежели мы тебя отпустим — воевода шкуру сдерет, — сейчас на лице десятника читалось явное сомнение.
— А откуда ему узнать-то, что вы нас отпустили? Не догнали — слишком мы резвыми оказались. Да, может, нас вообще тут не было. Кто знает, сколько разбойников пришло?
— Христос говорил, что жалеть людей надо, — сказал худой. — На кресте Варравану он обещал царство божие, а тот уж какой разбойник был!.. Я так думаю, ежели слово дадут они в наших краях больше не появляться, пущай идут себе на все четыре стороны.
— Божимся никого не трогать, — кивнул Сила. — Мы ж не злодеи, верно слово.
— Пущай идут, — вздохнув, согласился десятник. — Действительно, может, и не было их вовсе…
