— Мой информатор из префектуры сообщил кое-какие подробности, так что могу вас просветить. Мари не собиралась убивать Одетту де Валуа, это произошло случайно. Когда она появилась на кладбище, чтобы забрать олеографию, мадам де Валуа приняла ее за призрак Армана, впала в истерику, начала визжать. Мари стукнула ее, чтобы заставить замолчать, но не рассчитала силы удара. Остальное вам известно. А теперь ваш черед, мсье Легри.
Виктор допил свой кассис.
— При одном условии — вы не станете упоминать о моих близких отношениях с Одеттой де Валуа.
— Можете на меня положиться, старина, но не будьте так же уверены в других репортерах. Консьерж с бульвара Оссман, некий Ясент, не слишком высокого мнения о вас и не считает нужным держать рот на замке. Впрочем, я могу его отредактировать, не так ли? Ну что, договорились?
— Договорились. Когда Дениза явилась на улицу Сен-Пер, чтобы сообщить мне об исчезновении своей хозяйки, я повел ее в кафе на углу. Полагаю, Нинон сидела за одним из соседних столиков и все слышала.
— О чем вы говорили?
— О том, что случилось на кладбище и на следующий день в квартире на бульваре Оссман, о странном поведении мадам де Валуа. Я был слегка рассеян, потом отлучился, чтобы выяснить, согласится ли мадемуазель Херсон приютить девушку. Когда мы вернулись в магазин, какой-то лицеист перебирал книги на полках. Это тоже была Нинон, чего я в тот момент, естественно, не знал. Очевидно, она проследила за Денизой и моим приказчиком до улицы Нотр-Дам-де-Лоретт и…
— Перестанем ходить вокруг да около, мсье Легри, меня интересует, как вы вели свое расследование, остальное мне известно из собственных источников.
— Рассказ рискует занять много времени.
— А я никуда не тороплюсь! Сейчас двенадцать, так что у нас весь день впереди.
— Я закажу еще стаканчик. Присоединитесь?
— Охотно. Альфонс, два кассиса! Говорите, мсье Легри.
Виктор взъерошил волосы, дождался, когда официант отойдет от стола, и начал свое повествование.
Закончил он ровно в два.
— Я нашел решение в самый последний момент. Да и кто бы заподозрил такую красотку?
— Да уж, она чертовски хороша, — согласился Гувье. — Я видел Мари в кабинете Лекашера, ее манере держаться и самообладанию позавидовали бы воспитанницы школы «Комеди Франсез».
— Не совершайте роковой ошибки — она жестокая преступница, так не подавайте ее образ в выгодном свете. Журналисты своими опусами способны представить убийцу героем.
— Как и романисты, мсье Легри, — парировал Гувье.
Виктор поприветствовал мадам Баллю, но та не обратила на него никакого внимания. Она читала вслух статью, напечатанную на первой полосе, а мать и сын Пиньо внимали ей с почти религиозным благоговением.
— Не забудьте о работе, Жозеф, — бросил юноше Виктор.
— Мерзавка! — воскликнула мадам Пиньо, вырывая газету из рук мадам Баллю, которой это совсем не понравилось. — Вы только послушайте! «Я отправилась выслеживать рыжеволосую малышку на улицу Сен-Пер».
— Это она о мадемуазель Таша, — уточнил Жозеф.
— «Та села в омнибус до Монмартра и зашла в кабачок под названием “Бибулус”. Это оказалась мастерская художников, и я поняла, что у меня все легко получится. Облапошить мазил — с этим справится и ребенок».
— До чего самоуверенная особа! — возмутилась мадам Баллю, забирая газету. — «Я сидела в “Утраченном времени” и вдруг увидела старика с кладбища. Мне показалось, что он наблюдает за книжным магазином…» — Я тоже видела, как старик там крутился, и он показался мне подозрительным! — с торжеством в голосе объявила мадам Баллю.
— Я продолжу, отдайте! — закричала мадам Пиньо и так сильно дернула к себе газету, что едва не разорвала ее пополам. — «Я решила вернуться на следующий день, рано утром. Старик был на улице, за ним гналась консьержка». Да это же о вас, мадам Баллю!
— Конечно, я за ним гналась! Он мне нагрубил. Ну-ка, покажите! «Я провела ночь с Ломье, и ему не терпелось возобновить сеансы…»
— Вот потаскуха! — выругалась мадам Пиньо.
— А ведь приходила сюда, как к себе домой. Нет, что ни говорите, но мсье Легри и мсье Мори не… Ладно, сами понимаете, — не договорила она, покосившись на Жозефа, который завладел газетой.
— «Я должна была немедленно убрать того старика. Все бы получилось, но меня заметил маленький сопляк…» Ты слышала, мама?! Маленький сопляк! Это она обо мне! Э-ге-гей! Тут есть мое имя — полностью — Жозеф Пиньо!
— Иисус-Мария-Иосиф! Где?! Покажи мне! — потребовала мадам Пиньо.
— Верните мою газету! — вскричала мадам Баллю.
Каждая тянула газету к себе, и та, разумеется, разорвалась. Растрепанные, побагровевшие от усилий дородные дамы начали обмениваться оскорблениями, а потом пустили в ход кулаки. Жозеф попытался разнять их, и ему досталось от обеих, но он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете: «Мое имя — в газете! Обо мне написали! Валентина может мной гордиться!»
Солнечный луч падал через застекленную крышу на столик, заваленный кистями и тюбиками краски. На холсте Кэндзи Мори сидел с книгой в кресле, положив ногу на ногу. Казалось, с его улыбающихся губ вот-вот сорвется одна из любимых поговорок. Таша удовлетворенно кивнула, отступила на шаг и добавила капельку белил в уголки глаз, оживив их блеск.
— Что скажешь?
Вооружившись молотком, Виктор сражался со строптивым гвоздем.
— Я пребываю в сомнениях и готов устроить тебе сцену ревности. Ваша дружба кажется мне подозрительной.
— Похоже, мне никогда не понять вас, мужчин. Ты мечтал, чтобы мы подружились, и вот теперь, когда…
— Одно меня утешает — Кэндзи позирует тебе одетым.
— Не будь так уверен, это только начало.
— Ты не в его вкусе, он предпочитает брюнеток. Нинон… — Виктор запнулся. — Как и Айрис, полагаю. Маленькие рыжеволосые женщины не интересуют Кэндзи, он оставляет их мне.
Виктор бросил молоток, Таша положила кисть, и они поцеловались.
— Тебе нравится? — шепнул он ей на ухо.
— Что именно? Поцелуи?
— Да нет же, глупышка, мастерская!
— Будешь обзываться, я вернусь к Хельге Беккер! Конечно, нравится. А знаешь, что здесь лучше всего?
— Это? — спросил он, кивнув на стоявшую в алькове широченную кровать под атласным покрывалом.
Таша покачала головой.
— Туалетная комната?
— Нет.
— Мебель?
Она обвела взглядом два кресла в стиле Генриха IV, канапе эпохи Регентства, стол и стулья в стиле Тюдор, купленные Виктором в аукционном доме на улице Друо.
— Она чудесная, но самый лучший подарок для меня — это водопровод.
— Похоже, мне никогда не понять вас, женщин, — со вздохом изрек Виктор.
В дверь постучали. Пришли Жозеф с матерью. Мадам Пиньо преподнесла Таша корзину фруктов, а ее сын — пальму в горшке с цветочного рынка на острове Сите. Поставив подарки перед голландской печью, девушка расцеловала гостей.
— Я теперь год не буду умываться! — поклялся Жозеф.
— А мсье Мори еще нет? — умильным тоном поинтересовалась мадам Пиньо.
— Мы его подождем, благо, Жермена приготовила нам холодные закуски, — ответил Виктор, указав на тарелки с мясным и куриным паштетом, фуа-гра, кресс-салатом и красным салатом-латуком, миску клубники со взбитыми сливками, пироги и бутылки шампанского.
— Просто, но обильно, — добавил он. — Вы помирились с мадам Баллю?
— Конечно, но это обошлось мне в килограмм апельсинов и пять ливров груш, — буркнула мадам Пиньо.
— А она подарила тебе новую метлу, — заметил Жозеф, косясь на аппетитный паштет.
В дверь снова постучали, и Таша открыла: на пороге стоял юный разносчик с охапкой лилий в руках.
— Здесь проживает мадам… Саша Херсон? Празднуете новоселье?
— Таша, — поправил его Виктор, принимая цветы. — Выпьете с нами бокал шампанского?
— Здесь карточка! — воскликнула Таша. — Они от Кэндзи!
— Нет, благодарю, мсье, я никогда не пью на работе, — сказал посыльный. — Но с удовольствием съем кусочек паштета.
Получив бутерброд, он посторонился, впуская Кэндзи с огромным пакетом.
— Это вам, дорогая, — сказал тот Таша.
— Вы меня балуете. Право, не стоило, ваши цветы великолепны.
Девушка поспешила развернуть подарок и продемонстрировала окружающим чайный сервиз на лакированном подносе.
— Какой красивый! — восхитилась она.
— Семнадцатый век. Ничто не может быть слишком красивым для такой женщины, как вы.
— Но-но, Кэндзи, не увлекайся! — вмешался Виктор.
— А что, если мы приступим к угощению? — предложил Жозеф, желая разрядить атмосферу.
Набрав себе полную тарелку еды, он отошел к пальме и принялся объяснять с полным ртом:
— Ей нужны тепло и свет. Знаете, что я прочел во вчерашнем номере «Пасс-парту»? Мари Тюрнера взяла себе этот странный псевдоним «Пальмира» вовсе не потому, что обожает пальмы. Когда она была маленькой, сиамскую кошку ее бабушки звали Пальмира. Она и фамилию — де Морэ — взяла не с потолка. Угадайте, что это значит. Держу пари, не сумеете! Изумруд! Анаграмма[31]. Фантазии этой женщине было не занимать.
