Настоящий сборник — первая в отечественном книгоиздании попытка показать вклад современной фантастики в антирелигиозную пропаганду.
Однако значение книги, думается, не ограничивается признанием ее формального первенства в данной области, так же как ее функции не исчерпываются простым использованием возможностей обычного тематического сборника. И дело тут в том, что в книге рядом с «традиционными» разновидностями современной фантастики: научной, сказочной, сатирической, гротескной — впервые соседствует — пусть заочно, пусть в качестве отправной точки, объекта критики или мишени, наконец, — и фантастика религиозная, которая может считать себя старше любой их предшественницы. Такое соседство легко объяснить, если вспомнить классическое определение религии, данное Энгельсом: «…всякая религия является не чем иным, как фантастическим отражением в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни, — отражением, в котором земные силы принимают форму неземных»[1].
Религиозную фантастику из окружения родственных ей разновидностей жанра выделяют особые, только ей свойственные принципы организации элемента фантастического. «Требование веры в достоверность соответствующего сюжета отличает религиозную фантастику от фантастики некоторых литературных жанров, например басни или волшебной сказки… Чтобы эти сюжеты стали элементами религиозной картины мира, не хватает лишь того, чтобы они стали объектом веры и превратились, таким образом, в догматизированные положения, что могло бы послужить почвой и поводом для возникновения и соответствующих культовых форм»[2].
Внимательный читатель вряд ли пройдет мимо оговорки о «некоторых литературных жанрах». В частности, научная фантастика, выводя на арену событий «неземные силы» — пришельцев из далекого космоса, вовсе не требует «веры в достоверность сюжета». Тем не менее она не исключает потенциальной возможности утверждения в будущем каких-либо явлений, предвосхищенных писателями-фантастами. Многие уникальные достижения науки и техники «перешли» в жизнь со страниц научно-фантастических книг. Однако в данном случае мы вправе говорить только о научном предвидении, которое меняет во взаимоотношениях человека и природы знак с минуса (господство над человеком «внешних сил») на ярко выраженный плюс (человек подчиняет «внешние силы» и ставит их себе на службу).
В подтверждение этой мысли приведем длинную выдержку из вступления к главе «Космос и фантастика» знаменитой «Фантастики и футурологии» Станислава Лема: «Исторически первым было фантазирование, отмеченное санкцией сакрального достоинства. Человеческое мышление, каким мы теперь видим его в исторической перспективе, представляет собой двухполюсную и двухтактную систему. Мир мысли всегда был заполнен, другими словами, он не обнаруживал явных «пустот» или пробелов. Нам не дано знать, из какого именно яйца вылупилась самая первая картина мира, но когда она уже сложилась — а случилось это в доисторические времена, — в принципе она была такой же, как сейчас. Чисто инструментальные функции, связанные с поддержанием существования, не успели закрепиться в общем представлении обо «всем, что существует». Если мы говорим, что в основном мир первоначальной мысли был похож на наш, тем самым мы хотим подчеркнуть, что, как сейчас нас учит сравнительная антропология, эта мысль подчинялась в принципе тем же законам, что и наша, — индукции, обобщению, исключению и т. п. Тому, что даже к таким недосягаемым явлениям, как звезды, надо относиться так же, как к раскалыванию кремня и выстругиванию сохи, нужно было учиться веками. Но ведь совокупность ручных или опосредованных инструментом видов деятельности, хоть и не изученная во всем своем многообразии, была с человеком с самого начала его человечности, понимаемой как труд освоения мира и стремление подчинить его себе. Итак, изначальная независимость мира всегда оспаривалась, хотя первые формы борьбы с ней были неправильными, но неправильными только в смысле их объективной, установленной эмпирически бесплодности, и наверняка таковыми не являлись с точки зрения мысли, использованной для того, чтобы стороны этого противостояния — мир и человека — приблизить друг к другу… Уже тогда появилось то движение, которое потом открыло атом и отправило корабли по космическим дорогам, и именно в соответствии с таким углом зрения мы чувствуем себя вправе говорить об общей тождественности человеческого мышления. Однако установилось и постоянно воспроизводилось чудовищными коллизиями противоречие между двумя большими провинциями государства мысли, поскольку в отсутствие развитого человеческого опыта захватническая мысль «второго полюса», «второго такта» создала некоторую целостность как картину мира, как образ Космоса — сакрально, религиозно зачатую и выстроенную в соответствии с верой в ее разнообразные проявления. А если так, если сакрально данная понятийная целостность бытия вступала в явное противоречие с постулатами мысли, исходящей от противоположного полюса, дело должно было дойти до битвы»[3]. Но тогда религиозная фантастика, религия вообще и научная фантастика в этом противоборстве, продолжающемся и по сей день, оказываются по разные стороны баррикады. Ведь если «сакральный элемент служил устранению из мира любой невразумительности, так что Непознаваемое, помещенное в сияние, исходящее с «другого полюса» мысли, поддавалось не только усвоению, но и поклонению», то научная фантастика, преследуя ту же цель, но будучи литературной дочерью науки, всегда стремилась заменить это сияние на свет лампы микроскопа.
Независимо от того, когда антирелигиозная фантастика обрела права гражданства в литературе, когда ее слабый ручей превратился в полноводную реку, обильно орошающую поля современной фантастики, писатели, работающие в этом жанре, всегда относились к религии и церкви без должного почтения. В частности, они «заимствовали» из священных книг различных религий некоторые формальные и сюжетные приемы, оставляя без внимания их религиозное содержание. И поэтому нам уже трудно узнать в фантастических произведениях-предупреждениях, рассказывающих о будущих космических, ядерных или экологических катастрофах, ветхозаветные пророчества и новозаветный «Апокалипсис». И что есть появление в фантастике задолго до их настоящего рождения роботов и компьютеров, рукотворных созданий человеческого гения, если не дерзкая попытка примерить на человечество одежды демиурга?
